Клим Каминский - Рассказы Страница 11

Первым движением его (Антона, а не отверстия, конечно) был разворот Pfirsich, дабы исследовать отражение левого анфаса и ушной раковины. Но обнадежиться оказалось нечем. Точно такая же die Fotze располагалась симметрично правой сразу за виском. Осторожно подняв руку, Антон ощупал ее, вымазав слегка в пене. Ей-богу, ошибки быть не могло, ушей не было на положенном месте! На улице за ночь посвежело, fisseln, так как прохожие кутались в плащи и зябко поднимали воротники курток. Но Антон не замечал холода. Натягивая вязаную шапочку на самые уши, верней, стыдливо прикрывая их позорное отсутствие, он крался улицей, не вполне еще сознавая, куда и с какой целью спешит. То и дело ему казалось, что Einwohner, оборачиваясь, тыкают в него пальцем, что за спиной раздаются смешки в его адрес. Будто побитая kacken собака, он глубже втягивал голову в плечи, поправлял шапочку на голове. Был бы хвост — поджимал бы и хвост. Тут он и увидел их обоих, и правое, и левое. С виду они были обычными Hanfling из тех, что на какой-нибудь стройке hinkeln целыми днями или пьют там же в подсобке, играя в «сику». Антон засмущался, не зная, как подойти и с чего начать. Не может же быть такого, и не поверит никто, хотя как же не поверят, ведь им-то самим все прекрасно известно, да и ему тоже, так что уж договорятся там как-нибудь. Приближаясь к ним, он поднял руку в миролюбивом жесте: Allerseits привет! Те одновременно обернулись и одинаковыми, довольно все же приятными, голосами пробормотали ответное приветствие. — Слушайте, мужики… — Антон немного замялся, соображая, с чего бы начать, — Может… orgeln… айда, выпьем по малой, а? Равнозначные, как чьи-то два отражения в зеркалах, люмпены горячо закивали головами. «Конгруэнтно,» — подумал Антон, вытаскивая из заднего кармана мятую купюру. — Ну, кто из вас сходит? Вопрос этот поверг обоих в полное страха негодование: — Нет уж, нам никак нельзя раздельно, мы лучше вдвоем сходим, как Ганс и Гретель. Ты-то уж не бойся, мы не надуем. Слово венедиктинца. — Чье слово? — не понял Антон. — Венедиктинца, Pappnase, — с гордостью отвечали двое, выпячивая грудь и синхронно ударяя себя в нее кулаком, — Мы — члены явного ордена венедиктинцев. Ерофеев, читал?.. Исповедуем die Gobelmasse как путь к просветлению. Алкоголь как метод познания. Спиртовая гносеология, вино-водочная эсхатология, вот. — Knallen, чего только не бывает в наших местах. Только, боюсь, друзья мои, что в вашем ордене так или иначе участвует все взрослое население этой страны. — Может, и участвует, нам-то какое geigen дело? — Вот, кстати, о деле, — Антон ловко воспользовался завязавшимся оживленным разговором, — Гляньте-ка вот сюда. Он отворотил немного края шапочки, приоткрывая ушные отверстия. Те одновременно присвистнули: — Schwanzlutscher… А ухи-то где? — Вот именно это я и хотел бы узнать у достопочтенных венедиктинцев. — Чиво? — снова хором удивились они и покачали настороженно головами, — Нет, мы не знаем. — Так-то уж?.. рассердился Антон, — Вы сами-то кто такие, по-вашему? — Мы? А тебе что, Hossenscheisser? — А то, дорогие вы мои, что вы — и есть мои… то есть мои уши, — выдохнул Антон.

— Мы!? Твои!? Ухи!? — они, ухмыляясь, показали большими пальцами сперва на себя: Мы-ы!? — а затем, подогнув его, указательным на Антона: Твои!? — и, схватив себя за мочки, — У-хи!? — Антон сразу приметил этот дешевый трюк с пальцами и улыбнулся про себя: «Чтоб мои собственные уши перехитрили меня нет уж!» Однако сам уже расстроился, что завел das Gebabbel.

— А Wunderhorn по лбу не хочешь? шутничок, Schleimbentel! — они оба угрожающе двинулись на Антона. Тому пришлось резко отскочить в сторону, чтобы не оказаться прижатым к стене — он на своем опыте знал, что это наихудший вариант. Выбежав из подворотни, судорожно натягивая шапочку, Антон затерялся в толпе. Мысли его лихорадочно суетились, в спешке падая и топча друг друга:

— Черт знает уже что такое творится. Нет, этого уж никак не может быть, и плевать на Гоголя. Вот светит вывеска — это amtlich, это реально. Это еще как может быть. Там внутрях скрыт неон, такой газ «из блаародных», который светится, если его ударять током. А вот то, что уши исчезают, а потом становятся poppen люмпенами какими-то, да еще и хотят избить своего хозяина — такого быть не может! Не может, и все! Die Scheisse! Вон машина остановилась — это нормально! По слогам повторяю: нор-маль-но! А уши-венедиктинцы — это не-нор-маль-но! Машина — нормально, уши — нет! Машина…

В этот момент Антон застыл на месте, с выпученными глазами уставясь на человека, вылезшего из остановившегося рядом длинного фиолетового Traunmaute, показавшегося Антону столь нор-маль-ным. Подбежав к машине, Антон глянул на свое отражение в тонированном стекле и ужаснулся, прикрываясь рукавом: так и есть, его дорогого носа, его любимого Riechorgan не было более на его лице! Оборотясь на водителя авто, он убедился в том, что не ошибся. Хотя внешне тот был типичным Aufsteiger, Антон-то видел, что на самом деле это был не кто иной, как собственный его нос, с порами, с шероховатостями, слегка кривой, но его!

— Мой ненаглядный нос, похоже, malochen сразу в пяти или шести банках, небось настоящий oberdoll Puderant, понимаешь… — подумал Антон, отступая на шаг. Он не знал, что сказать и как подойти к этому человеку, который на самом деле был его носом. Прислонясь к мокрому углу дома, он затравленно озирался вокруг, заметив, как нос уехал в своей тачке и обдал его напоследок грязью, растворяясь в большом городе. Теперь уж точно не видать ему носа… как своих ушей!

А кругом творилось несусветное. Бесстыдно улыбаясь Антону, к нему шло его сердце, принявшее облик отвратительной die Zunsel. Антон пробовал было схватить ее за пальто, но она вырвалась и, отбежав на безопасное расстояние, показала ему неприличный жест, сплюнув на слякотный тротуар: — Leck' mich am Arsch!

Видимо, пошел дождь, поскольку люди вокруг прикрывались зонтиками и глубже кутались в одежды. Влажный Flockenvollnahrung снег облепил плечи и голову. Похоже, что небесный кровельщик снова runterholen, sich einen вместо выполнения своих прямых обязанностей — конопатить небо. Антон не замечал непогоды и думал, думал:

— Вдруг это какое-нибудь колдовство, das Bereden, ведь нельзя же объяснить подобное научными причинами? Тогда и самому придется beschworen, чтобы спастись, пока не исчез совсем…

А вокруг него жили своей, не зависящей от него жизнью органы. Он, человек, не был нужен им. Мизинец давился текилой в ночном клубе; мочеточник подправлял стрелки на часах; голень напористо старалась втиснуться в отъезжающий троллейбус. Вечно бодрый язык, уверенный мозжечок, живот, указательный палец, щеки, пищевод и печенка, пятка и голень, селезенка, яичник!

«Боже мой! — прибил над койкойЛозунг я: Не божемойкай!»

Он в ужасе закрыл глаза, или совершил то, что раньше совершал, закрывая глаза, а когда через целую вечность открыл снова, кругом были и иные-прочие, усложненные, хотя точно так же никчемные. Системы. Дыхательная, шепчась о чем-то с мочеполовой системой, брезгливо морщилась, оглядываясь на Антона. Упругая скелетно-мышечная система плотно ступала по земле, прилегая к ней всею стопой, еще и еще раз сливаясь, совокупляясь с нею. Нервная же система ходила, колыхаясь от боли и страха. Ее рецепторные окончания ноют и потемнели от постоянного напряжения, и только солнечное сплетение гудит и тускло сияет в середине, словно говоря:

— Не хнычь, ingendwann ist alles ausgestanden.

Allerseits — «честной компании».

Amtlich — крутой.

Arsch, der — жопа. keine Attrappe — не для (одной только) красоты.

Aufsteiger — человек, преуспевающий в работе, в карьере.

Beschworen — заговаривать, заклинать.

Bereden, das — сглаз.

Einwohner — обитатели, жители.

Fisseln — моросит.

Flockenvollnahrung — еда на основе хлопьев.

Gebabbel, das — пустой разговор, треп.

Gobelmasse, die — алкогольные напитки.

Hanfling — доходяга.

Ingendwann ist alles ausgestanden — когда-нибудь все образуется.

Leck' mich am Arsch — поцелуй меня в задницу.

Malochen — ишачить, горбатиться.

Oberdoll — выдающийся, отменный.

Pappnase — дурак.

Pfirsich — репа, чайник, кочан, в общем, голова.

Riechorgan — орган обоняния.

Scheisse, die — дерьмо.

Tranmaune — автомобиль мечты.

Zig Heil — он и есть, Zig Heil.

Боящийся в любви несовершенен

Телефон только коротко взвизгнул, не успев разразиться неземными трелями — я поспешно схватил трубку, уже зная: она! это она! — Алло! Да!

— Здравствуй… Ты не мог бы ко мне приехать?.. Нам надо поговорить… — сказала она нерешительно, да, впрочем, я знал, отчего.

— Конечно!.. Уже выхожу!

— Жду… Пока.