Алексей Слаповский - Пересуд Страница 12

Евгений Притулов — тот, который лысоватый и с усмешкой, — был, возможно, самым страшным из всех, поскольку числился по разряду маньяков (с чем он, конечно, не был согласен), за душой у него имелись пять зарезанных и изнасилованных (именно в таком порядке) женщин, а теперь прибавятся еще две найденные недавно в подмосковном лесу. Самый молодой, Сергей Личкин, в отличие от прочих, был преисполнен надежд. На последних месяцах службы в армии он узнал, что его невеста Татьяна вышла замуж. Вернулся в поселок, выслушал от родителей подробности, узнал, что Татьяны и Вовки-мужа нет, уехали. Выпил водки и лег спать. Утром поднялся рано и пошел по соседям.

— Здравствуйте! — приветливо говорил он. — А Татьяна моя замуж вышла!

— Вышла! — отзывались с сочувствием, но и с облегчением, видя, что обманутый жених посмеивается и, значит, воспринимает все как факт.

— Ну и ладно! — добродушно посмеивался Сергей, слегка дергаясь то ли от смеха, то ли еще от чего. — А вы-то на свадьбе были?

— Да были.

— А разве не знали, что она моя невеста?

— Знали, Сережа. Но раз у них все решилось с Володей, как не пойти? По-соседски.

— Ну получите тогда. По-соседски, — говорил Сергей, выхватывал нож и ударял им тех, с кем беседовал.

Так он обошел несколько дворов, застав и порешив пятерых человек, а потом его скрутила вызванная милиция с помощью соседей. Соседи хотели убить его на месте, да милиция не дала.

Теперь он надеялся: адвокат, которого наняла мать и который очень толково объяснил ему про состояние аффекта, выручит, докажет, что виноват не Сергей, а этот самый аффект. И его отпустят, и он завершит свое дело, то есть зарежет и Татьяну, и Вовку, потому что нет ему без этого ни сна, ни покоя. А не отпустят — сбежит.

Конечно, если бы они готовили побег заранее, у них вряд ли получилось бы. Все вышло случайно, благодаря извечной российской безалаберности. Их должны были перевезти из следственного подмосковного изолятора в Бутырский СИЗО поодиночке или, в крайнем случае, двумя партиями под строгой охраной, что и намеревались сделать. Но сломалась машина, вторая была в ремонте, наконец нашли (одолжили в соседнем районе) «воронок» на базе автомобиля «ГАЗ-51» чуть ли ни сорокалетней давности, с обитым жестью фургоном. Внутри — типовая клетка и отсек для двух охранников, все надежно.

Однако надежность оказалась мнимой: и решетка закрывалась снаружи всего лишь засовом, и дверь кузова болталась, замок еле держал ее. Прапорщик-сопровождающий обругал водителя, тот сказал, что ни при чем.

— Да ладно, ты все равно внутри с ними будешь, усторожишь, — успокоил он. — А второй кто?

— Второго нет, — хмуро сказал прапорщик.

Привели под строгим конвоем заключенных — четверых в наручниках, а Петра без них (не потому, что послабление, а не нашлось пятой пары). Усадили, заперли решетку, обмотав засов проволокой. Прапорщик захлопнул дверь, закрыл, подергал. Вроде, держится.

Он сел в кабину к водителю, тот удивился:

— Не положено!

— Не положено, а я положил! — ответил прапорщик.

Он не собирался объяснять водителю, что у него с недавних пор открылась болезнь, которая для тюремного работника, пожалуй, хуже всех прочих, ибо может лишить профессии, — клаустрофобия. Прапорщик терпел, понимая: как только он обратится к врачу, его комиссуют. А он ничего другого не умеет в жизни — и куда деваться? В помещениях, даже закрытых, он выдерживал, а в лифт уже не мог заходить, фургон же «воронка» для него был хуже гроба. Поэтому он под любыми предлогами отказывался от сопровождения, но сегодня один был болен, второй жутко страдал с похмелья, находился в нерабочем состоянии и честно в этом признался, третьего услали в командировку — короче, прапорщик остался один. Начальство все это знало, но докладывать выше, прося подмоги, не сочло нужным, боясь выволочки. Да и зачем перестраховываться? — сотни раз доставляли заключенных, за пятнадцать лет не было ни одного побега из перевозки.

Эта череда случайностей, на первый взгляд — чрезвычайных, на самом деле — вполне обыденных продолжилась, когда в дороге замок открылся, дверь распахнулась. Ни водитель, ни прапорщик этого не заметили в предутренней серой хмари.

Маховец сразу понял, что это шанс. Велел Петру открыть засов, и тот сделал это без труда, просунув сквозь прутья профессионально гибкие пальцы и размотав проволоку.

— Вы с ума сошли? — спросил Федоров.

— Молчи громче, — ответил Маховец. — Знаешь, кто нам дверь открыл? Судьба. А от судьбы не отказываются. Или вы все свои срока собираетесь сидеть? Тут же меньше пяти ни у кого нет, так? А будет больше!

Возможно, с ним не все были согласны. Но тут Маховец добавил:

— Уходим все. Потому что кто останется, тот заложит, где соскочили. Я этого не позволю, поняли меня?

Таким образом побег для сомневающихся Федорова и Петра Кононенко получился как бы вынужденным, что облегчило им принятие решения, а Евгений Притулов и Сережа Личкин были рады возможности вырваться.

Тут как раз машина остановилась на перекрестке, кого-то пропуская, узники спрыгнули и ушли подворотнями.

Они отыскали глухое место в каком-то дворе, за гаражами. Неподалеку были мусорные баки. Петр, пошарив в них, нашел какие-то железки и проволочки и демонстративно умело открыл всем наручники.

— Скоро нас начнут искать, — сказал Маховец. — Надо что-то думать.

— Всем разойтись, — предложил Притулов.

— Нет. Вы лохи. Вас поймают, выведете на меня. Уедем вместе.

— На чем? — поинтересовался Личкин.

— Есть мысли. — Маховец помнил рассказ одного бывалого сидельца об исчезновении из Москвы двух рецидивистов, сбежавших на обычном рейсовом автобусе, взяв пассажиров в заложники. Правда, их довольно быстро поймали, но не обязательно же все кончается неудачами. Лучше бы, конечно, обойтись без заложников, переодеться, смирно взять билеты, но где взять денег?

— Деньги нужны, — сказал он.

И тут Федоров вынул деньги — и даже довольно много.

— Ого! — удивился Петр. — Откуда?

— Личный запас.

— Шмонают же!

— Для шмона вот, — показал Федоров свернутые в трубочку купюры, хранившиеся в отдельном кармашке.

— Так они и то отберут, и то! — возразил Личкин.

— Если отберут и то, и то, в следующий раз не будет ни того, ни другого, — спокойно объяснил Федоров.

— Вот гады! — восхитился Притулов. — Отработали схему!

— Рискнем, — решил Маховец. — Кто-то один идет на вещевой рынок, есть тут, я знаю, барахолка поблизости, покупает всем одежду. Простую, дешевую. У разных продавцов, чтоб чего не подумали. А потом действуем дальше. Как тебя зовут? — обратился он к ловкорукому угонщику.

— Петр.

— Иди ты, ты сообразительный.

— Не унесу.

— Пацана возьми, — кивнул Федоров в сторону Личкина.

Так они обзавелись обувью, одеждой, кепками и бейсболками.

Познакомились, подкрепились продуктами, которые Петр и Личкин прихватили на рынке.

Потом пробрались к Павелецкому вокзалу.

Про автобус в Сарайск Маховец знал — ездил на нем однажды. Ездил не в Сарайск, а в поселок Дюлево, где он не оставил следов, но есть зато женщина, которая его примет и спрячет.

Они сели в автобус, купили билеты, поехали.

Все шло хорошо.

Никто не ожидал, что операцию по перехвату и поимке организуют так масштабно. Надо было выбираться из Москвы еще утром, запоздало сожалел Маховец. Но знал он и то, что выбраться не вопрос, главное — уехать как можно дальше от столицы. И тут угоны машин и прочие трюки не проходят, самое верное — использовать что-то обычное, неприметное, тот же пассажирский автобус.

19.20

Москва — Липовцы

— Так! — обратился Маховец к пассажирам. — Первое, значит, что сейчас сделаем: отдали все телефоны!

— Вы для этого на нас напали? Чтобы телефонами разжиться? — весело спросил Димон — он отошел от первого испуга и даже находил в ситуации нечто занятное.

Но никто его юмора не оценил.

Притулов пошел по салону, собирая телефоны. Маховец не приказывал ему, это была инициатива самого Притулова, но Маховец кивнул, одобряя.

Притулов шел медленно, стараясь не засматриваться на женщин: дисциплина взгляда необходима человеку его убеждений и интересов. Он еще наглядится на то, что его больше всего волнует, но не сейчас, чтобы не спугнуть, а потом.

Бирюзовая Елена протянула ему телефон брезгливо, держа двумя пальцами, и тут же отвернулась.

Любовь Яковлевна отдала свой телефон и дочери, понимая, что против силы не попрешь, но предупредила:

— Отдадите потом!

Мельчук отключил телефон и сказал:

— Глупости вы делаете. Вам надо в лес уйти.

— Ну-ну, помалкивай! — прикрикнул Маховец.

Все отдавали телефоны — Наталья презрительно, Курков хмуро, молча, Анатолий Тепчилин торопливо и почти угодливо, Димон весело (нашелся-таки у него телефон, обманул он Артема), Вика с вызовом, Тихон с достоинством, Желдаков как-то по-свойски, словно желал примкнуть к компании, Ваня Елшин просто положил телефон на соседнее кресло, найдя способ не унизиться, а у старухи Лыткаревой телефона не было. Замешкалась Нина Ростокина, которая вечно забывала, куда засунула телефон. Она рылась в рюкзачке, Притулов ждал.