Михаил Лифшиц - Почтовый ящик Страница 12

Постоянно принимать тещины заботы и жить под контролем Таниных родителей казалось Сереже унизительным.

К жизни в семье Борисовых Сережа никак не мог привыкнуть. Это была не семья, а штат прислуги для обслуживания Татьяны. Сказать жене что-либо, содержащее просьбу или поручение, было невозможно, даже когда они были вдвоем. На обыкновенное «Тань, дай соль» раздавался вопль тещи: «Что ты, что ты, Сереженька, я подам!» и из комнаты на кухню прибегала Танькина мать и исполняла немедленно. Иногда, плохо расслышав издалека, теща делала что-то не то. Тогда она извинялась: «Ой, старая дура, а я не расслышала оттуда». Маячить все время рядом с дочкой теще не разрешал Андрей Прокофьевич, говорил, что у Тани с Сережей должна быть семья. Прокофьич старался вечером увести жену в кино, в гости или просто погулять. Во время прогулки Андрей Прокофьевич объяснял жене, что молодые должны сами выработать распределение обязанностей, им жить. А сам думал, как Сережка подергается, подергается, а потом поймет, что от Таньки проку мало, и будет все делать сам. Вот тогда можно умереть спокойно: смену себе не только взнуздали, но и выдрессировали. А так, как мать хочет, стоять под дверью, прислушиваться и Танькины ляпы исправлять, так нельзя, не вечные же они с матерью, надо думать, что с дочкой потом будет…

Несмотря на тактичное поведение Таниных родителей, несмотря на явно хорошее отношение к нему, Сережа мечтал пожить отдельно. Но как? Двухкомнатная квартира на четверых, ну, скоро будет на пятерых, это условия прекрасные, ни в какую очередь не поставят. В городе есть очередь на жилье, но она не движется. Все новые дома строят только три института, по отдельности или вместе на паях. Все квартиры от предприятий. Первых очередников – в новый дом, следующих – в их освободившиеся квартиры, и так далее. Просить квартиру или хотя бы комнату нужно на работе. Втайне от родителей заниматься этим неудобно. И Сережа сказал Прокофьичу.

– Сергей, вопрос серьезный и я тебе серьезно отвечу, – подумав, стал говорить тесть. – Первое, хочу тебе сказать, что я тебя понимаю. Отдельно – лучше для молодой семьи. Поэтому, ты не бойся меня обидеть, твое желание естественное и для нас с матерью не обидное. Второе, Сережа, знай, что ты нам – сын. Так же, как Танька – дочка. Я очень доволен, как Танька замуж вышла, и о другом зяте не мечтаю. Отдельно ли, вместе ли мы с тобой – одна семья. Но вот, подумай сам, будет маленький, как отдельно жить? Уж лет-то до трех легче большой семьей вытягивать. А там, может, еще надумаете, как у тебя было в семье, чтобы сын и дочь… У меня только под старость лет сын добавился, а раньше одной дочкой обходился. А что тесновато у нас, так перевалит Танька за половину срока, подам на улучшение жилищных условий.

– Спасибо на добром слове, Андрей Прокофьевич. Я тоже вас люблю. Но я все-таки попробую, – твердо ответил Сергей. Слова тестя, искренние и дружеские, тронули его. Но перспектива продолжения «житья в зятьях» пугала и не позволяла сдаться. – Если дадут мне жилье, а мы захотим вместе жить, так съехаться несложно.

– Я сказал: как хочешь, мы не в обиде.

На следующий день Сережа стал наводить справки, как пробивают себе жилье.

В институте было двоевластие. Во главе стоял директор, но выше него был Главный, Главный конструктор – ответственный руководитель предприятия Петровичев Николай Александрович, так он именовался в официальных бумагах. А директор был заместителем Главного конструктора. Когда-то Петровичев был директором этого института, который он и организовал, или, что называется, институт создали «под него». Петровичев был величиной, он начал работать задолго до войны, лично знал патриархов советской радиотехники и почти избежал бед довоенного и послевоенного времени, то есть сидел всего один год, да и то в Москве в «шарашке», так назывались закрытые институты, в которых вместе с военными и гражданскими сотрудниками работали заключенные специалисты. За довоенные работы у Петровичева была Сталинская премия, теперь добавились Ленинская и Государственная. Каждая принятая на вооружение разработка института кончалась награждением Купола, как звали его в институте. Со временем Петровичева утомили директорские обязанности, и он избавился от них, оставив себе только то, что хотел, в частности, решения по квартирному вопросу.

Сережа записался к Петровичеву на личный прием и в назначенный день после работы уселся ожидать очереди в приемной. Из кабинета вышла заплаканная женщина, и Сережа через красивые двойные двери вошел в кабинет к Главному. Кабинет был огромный, в дальнем конце за великолепным письменным столом сидел Главный. На нем был французский костюм, купленный летом в Париже. Об этом знали все на предприятии. Под пиджаком вместо рубашки с галстуком была надета олимпийка. Увидев, что Сережа вошел, Главный поднялся, стал выходить из-за письменного стола и даже успел сделать несколько шагов навстречу молодому человеку. Главный поздоровался с Сережей за руку, пригласил садиться и спросил, как Сереже работается. Без сомнения, он видел Сережу первый раз в жизни.

Быстро прочитав Сережино заявление, Главный стал вслух проговаривать ситуацию, рассуждая сам с собой. От Сережи никаких комментариев не требовалось. Потом сказал:

– Значит так. Ситуация у вас не критическая. Жить можно, по нынешним временам даже неплохо. Тем не менее я одобряю ваше желание жить отдельно от родителей жены. Притом из вашей большой семьи у нас в институте работают три человека, это также – очки в вашу пользу. Но предприятие в настоящее время своей площади не имеет. Мы вам дадим гарантийное письмо в горисполком. Под это письмо они вам дадут комнату за выездом, у них такая возможность есть. А мы им потом вернем или договоримся как-нибудь. Но вас это уже не касается. Готовьте такое письмо. Вопрос согласуйте с секретарем парткома и председателем профкома. С гарантийным письмом опять ко мне. Всего хорошего, рад был познакомиться.

– Спасибо, до свидания, – за все время аудиенции Сережа не произнес и десяти слов.

Сережа был очарован Главным, рад успеху своей миссии и летел домой как на крыльях. Но рассказывать дома ничего не стал, а рассказал на следующий день в лаборатории. Сережу внимательно выслушали, но сказали, чтобы особенно не радовался.

– Ты знаешь, как его у нас называют? – спросила Валентина Михайловна.

– Знаю, Купол, – ответил Сережа.

– Это само собой. Еще его зовут Хоттабычем.

– Почему это? – удивился впервые услышанному прозвищу Главного Сережа.

– Потому, что он сказки любит рассказывать, – сказала Валентина Михайловна.

Не охлажденный реакцией сослуживцев Сережа побежал по начальству. Секретарь парткома, выслушав Сережу, сказал, что раз Главный обещал, то он письмо подпишет. Сережа пошел в профком. Председатель прочитал начало Сережиного заявления и сморщился.

– А вы знаете, что любые жилищные вопросы решаются только с сотрудниками, у которых не менее восьми лет стажа работы на нашем предприятии? – спросил он.

– Но тогда я должен был начать работать с пятнадцати лет, – весело ответил Сережа, преждевременно решивший, что дело в шляпе.

– Если мы каждому нагловатому студенту будем раздавать квартиры, то кадровые работники останутся жить на улице, – резко поставил Сережу на место председатель, посчитавший слова молодого человека за неслыханную дерзость.

– Но ведь не квартиру, а гарантийное письмо на комнату… – сбавил тон Сережа.

– Это одно и то же, – сказал председатель. – Они с нас потом за это письмо целую квартиру стребуют.

– Но Николай Александрович не так говорил…

– Николай Александрович, возможно, не в курсе дела. А я вам опять повторяю: вы не можете поднимать вопрос о жилье, вы еще года у нас не работаете.

– Зато наш семейный стаж больше тридцати лет, – попытался отгрести в эту сторону Сережа.

– Как это «семейный»? – спросил председатель, не дочитавший заявление до конца.

– Андрей Прокофьевич Борисов – мой тесть, дочь его, моя жена, у нас работает. Вот так, семейный.

– Вот что, вы идите, работайте. А мы тут разберемся, – взял себе отсрочку председатель.

После беседы с председателем профкома Сережу охватило предчувствие неудачи. А председатель, дождавшись ухода Сережи, позвонил Прокофьичу.

– Слушай, Андрей, тут ко мне зять твой приходил. Купол ему гарантийное письмо на комнату пообещал. Что там у вас такое?

– Да все нормально, ты-то сам как к этому относишься?

– Да парень, мне показалось, наглый. Купол ему насочинял, как всегда, и ему теперь море по колено.

– Нет, нет, парень хороший.

– Так что, подписывать?

– Понимаешь, нас теперь четверо, скоро будет пятеро, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Тесновато в двухкомнатной, – сказал хитрый Прокофьич.

– Так что ж вы не так делаете? – покровительственно раскатился председатель. – Мне ли тебя учить? Собирай бумаги и подавай на улучшение. Ведь новый дом в следующем году сдаем. Там трехкомнатные квартиры по семьдесят пять метров общей площади. Красота!