Джоанн Харрис - Небесная подруга Страница 12

Гранчестер уже виднелся в конце дороги – церковная колокольня со шпилем чернела на фоне светлого неба. Три тени почти добрались до нее. В воротах они замедлили шаг; до Элис донесся голос. Слов она не разобрала, но тон был спокойный, почти беззаботный, никакой тревоги или страха.

Послышалось тихое лязганье металла о металл: тот, кто говорил, легко вспрыгнул на усаженные железными зубцами ворота, а оттуда соскочил вниз, на кладбище. Спутники последовали его примеру. Один из них что-то сказал, в ответ раздался смех, и гости Джинни растворились в сумраке, как будто церковь поглотила их. Элис наконец стало жутко. Это не розыгрыш, не студенческая выходка – компания Джинни явно пришла сюда не впервые. Мысль о черной магии уже не казалась нелепой.

Элис все равно последовала за ними, увлеченная и напуганная. Остановилась перед воротами и некоторое время разглядывала церковь, а в мозгу медленно раскручивалось колесо страха и азарта. Ей не понравилось мрачное здание со зловещими маленькими окнами. Ворота были не слишком высоки – почти как те, через которые Элис перелезала, сбегая по ночам из колледжа. Они были заперты.

Элис подивились, зачем запирать кладбище, и вспомнила слова Джо. Он говорил это давно, во время одной ночной прогулки, ласково и насмешливо, пока она грела руку в кармане его пальто:

– Черт его знает, зачем запирают ворота. По-моему, никто особо не стремится туда войти, да и выйти желающих мало.

Это воспоминание казалось печальным призраком в холодную ночь: его тепло испарилось, оставив бледную тень ностальгии по былым временам. Шутка теперь звучала зловеще, а при мысли о том, что кто-то пытается выйти с кладбища, пробирал озноб. Элис потрогала планки ворот. Краска с них облезала, частицы прилипли к пальцам. За воротами была другая, темная сторона, как в глубине зеркала. Элис хотела узнать, что там находится, но боялась сойти с безопасной тропы. И все же, словно во сне, она была уверена, что переберется через ворота. Подтянулась – и перспектива резко изменилась, словно Элис выросла на семьдесят футов и возвышалась теперь над черной пропастью. Она наклонилась, осторожно нащупывая деревянные створки, и перелезла через ворота.

Под покровом ночи Элис нашла таинственную троицу и спряталась за памятником. Она собиралась посмотреть, что они будут делать, но их скрывала тень от стены третьего кладбища. Только силуэты, бессмысленная игра теней, обрывки голосов, скрежет металла по камню, по земле… Они что, копают?

Элис разглядела рыжую шевелюру Джинни и расслышала ее голос, выше и звонче, чем у других. Девушка двигалась между могилами. Один ее спутник был высокий, с длинными волосами, забранными в хвост; на его ботинках поблескивал металл. Второй – светловолосый и женоподобный, его лицо не удавалось разглядеть.

– …Где-то рядом… тут… времени нет… не здесь… все равно найду… надо выкопать его… точно… знаю…

Элис долго ждала и прислушивалась. Они рыли землю, потом металл ударил о дерево, звякнул о металл. Они нашли то, что искали, судя по возгласам. Новые звуки: шорох разрываемой бумаги, металлический скрежет… шаги. Они отдавались у Элис в зубах. Она скорчилась за памятником, кровь стучала в висках. Шаги миновали ее укрытие и затихли вдали. Немного погодя Элис встала.

Глаза привыкли к темноте и видели довольно хорошо. В какой-то момент страх исчез, вместо него пришло странное, ясное спокойствие. Элис сделала пару шагов по направлению к разрытой могиле, потом еще шаг – и остановилась. Там была яма – неглубокая, но увеличенная дивной ночной перспективой. Рядом лежало аккуратно снятое с могилы надгробие.

А ведь Элис уже была здесь. Она узнала этот угол кладбища, тис и боярышник – она приходила сюда при свете дня. Вот могила с надгробием в виде двери. «То, что внутри, помнит…»

Сейчас дверь была открыта, лунный луч касался рамы, и Элис в панике почудилось: на той стороне есть нечто, готовое выйти сюда. Створка дернулась как от толчка – это ветер, несомненно, всего лишь ветер, – качнулась со скрипом, будто на ней незримо катался ребенок. Но ветра не было, а дверца снова качнулась, на этот раз сильнее, открылась-закрылась-открылась… закрылась… открылась… Она скрипела на три ноты: две нисходящие, одна восходящая, как пение болотной птицы – ти-ри-ви-и-и, ти-ри-ви-и-и. Элис смотрела на надгробие, разинув рот; сердце замерло от ужаса. Болотная птица все скрипела и скрипела на три протяжные ноты, дверь продолжала свой танец – открылась, закрылась, открылась…

Два

Элис резко открыла глаза, еще во власти кошмарного сна, и не сразу поняла, где находится. Все тело болело, шея одеревенела, ноги затекли, одежда прилипла к коже.

Она помотала головой, чтобы очнуться, и села. Чем, скажите на милость, она занималась вчера? Заработалась? Кажется, да. Ей и раньше случалось засыпать в мастерской, но она никогда не забывала, как здесь оказалась. Элис вспоминала… что? Сон? Она решила, что да, это был необыкновенно реалистичный сон. Теперь настало пробуждение. Вот картина – стоит на мольберте, прикрытая куском муслина от пыли, пока не высохнут краски. Скорее всего, Элис сама ее тут оставила.

Но почему она совсем не помнит об этой картине? В больной голове остался лишь проклятый сон, да еще отголоски странного предчувствия, раскручивавшие колесо страха. Элис параноидально подумала: уж не опоила ли ее Джинни? Она встала, чтобы размять затекшие ноги, вытряхнула из коричневого пузырька таблетку аспирина, проглотила ее, сморщившись, и достала еще две.

Элис помнила вечер с Джо, помнила, как легла спать, помнила свой сон… если это сон. Но она не помнила, как пришла в мастерскую и что рисовала.

Картина!

Она наверняка что-нибудь подскажет, поможет вспомнить хоть часть забытого. Точно. Элис помедлила, протянув руку к муслиновому покрову. Сквозь тонкую ткань просвечивало что-то серое и зеленое, рядом лежала палитра, пахло краской, в баночке зеленела вода… Внезапно Элис засомневалась, что хочет видеть картину. Но искушение было слишком велико. К тому же она не могла поверить, что на ее собственном мольберте стоит совершенно незнакомое свежее полотно.

Она приподняла ткань. Взгляду открылся вихрь красок и форм, гармония и сила совершенной композиции. Это была ее работа, ее стиль, и все же… Элис ничего не помнила. Вот подпись в углу. Вот каллиграфически выведенное название картины. И какой картины! Река, по берегам – травы и полевые цветы, их корни сюрреалистически тянутся вниз, в прозрачные волны, где расплывается отражение ивы; вода и зелень образуют что-то вроде тоннеля со смутной белой женской фигурой в конце… Элис придвинулась ближе, и перспектива изменилась: она поняла, что глядит на реку сверху, а женщина в белом находится под водой. Вода и отражение дерева размывали ее облик, отсветы позволяли увидеть только лицо: бледная кожа отливает зеленью в тени листвы, глаза и рот открыты, волосы кажутся почти черными под водой, а на поверхности колышутся, как водоросли, огненно-рыжие на серой глади реки. Черты были недостаточно четко прорисованы, чтобы сказать с полной уверенностью, но Элис узнала: это Джинни. Картина называлась «Раскаяние. Утонувшая Офелия».

Элис долго рассматривала эту тревожную весть из страны снов. Картина была и похожа, и не похожа на ее прежние работы. Цветовая гамма знакомая (на руках осталась краска, въевшаяся под ногти), и линии рисунка, и игра света. Размер полотна такой же, как у предыдущей картины, ощущение пространства то же самое, детали быстро и уверенно прописаны акриловыми красками по светлой туши. Боже, она сделала это за несколько часов! Элис никогда в жизни не работала так быстро. Она снова подумала о наркотиках – пусть страшное, но утешительное и вполне вероятное предположение. Если ей скормили галлюциноген, это объясняет и сны, и провал в памяти, и саму картину. Элис всматривалась в нее, не в силах отвести глаз. Что-то еще, особенное и жуткое, тревожило сильнее, чем отсутствие воспоминаний. Какое-то неопределенное, навязчивое впечатление. Необычная перспектива сбивала с толку: вблизи Элис чудилось, что она сама тонет в этой реке, под корнями ивы, а женщина с распущенными волосами, разбитая отблесками на мириады фасеток, улыбается сверху и глядит в воду.

Элис отодвинулась, зачарованная. Иллюзия была совершенной. Картина затягивала в себя, как омут.

Неужели она действительно это нарисовала? Смятение постепенно сменялось волнением и радостью. Несомненно, это лучшая ее работа, даже лучше первой «Офелии». Она видела на холсте водоворот своего подсознания, спиралью уходивший в глубь души: на каждом витке открывался неведомый мир, вращавшийся вокруг собственной оси, словно калейдоскоп, рождая множество образов и их противоположностей… Эти волны увлекли Элис, так что она невольно рассмеялась.

Однако телефонный звонок развеял чары. Звонкая трель разнеслась по тихому дому, и Элис нервно дернулась. Внезапно в памяти всплыл сон (темно, пахнет землей и чем-то древним, тени водят хоровод вокруг разверстой могилы), но пока она вставала с постели, воспоминание растаяло. Когда Элис дошла до телефона, звонок оборвался. Она посмотрела на часы: больше десяти.