Джоанн Харрис - Небесная подруга Страница 13

Джинни!

Чтобы выбросить из головы видения минувшей ночи, Элис добралась до кухни и поставила чайник. Кот по имени Дэви Крокетт[12] сидел на холодильнике. Завидев Элис, он спрыгнул, принялся мяукать и тереться о ноги.

– Потерпи, Дэви, – сказала Элис. – Только посмотрю, проснулась ли Джинни.

Она неслышно взбежала по лестнице, по пути открыв окно, и осторожно постучала в дверь.

– Джинни? Ты встала? – мягко спросила Элис.

Тишина. Она позвала погромче:

– Джинни!

Ответа не было. Часы на лестнице показывали почти четверть одиннадцатого.

– Джинни, ты проснулась?

Элис дернула за ручку двери и заглянула в спальню.

Окно было раскрыто, занавески отдернуты, в комнату лился свежий утренний воздух со слабым запахом желтофиоли. Постель заправлена, подушка взбита, кремовое покрывало на месте – Элис удивилась аккуратности своей гостьи. Потом в ее душу закралось сомнение. Она отвернула покрывало и проверила простыни… Так и есть.

В этой постели никто не спал. Сложенная ночная рубашка осталась на прикроватном столике. Элис рывком распахнула дверцы гардероба. Там висело несколько платьев, поверх пары блузок лежал аккуратно свернутый пуловер, внизу стояла пара туфель. В правом углу оказался сверток с рваными джинсами, футболкой и пурпурными ботинками Джинни, заляпанными грязью. Испытывая некоторую неловкость, Элис вынула вещи из шкафа. Следом вывалилось кое-что еще: грязные кроссовки, глянцевый дождевик, черный кожаный байкерский жилет, вторая футболка, дешевые украшения, тяжелый пояс с пряжкой в виде ухмыляющейся рожи, серьги в форме черепов и перевернутый крест на цепочке. Эти жуткие штуки – как у подростков, слоняющихся вечерами по торговым центрам, – были спрятаны в глубине шкафа. Под ними лежал пластиковый пакет с двумя шприцами – один новый, другой старый, явно много раз использованный. Ах вот как, подумала Элис. Шприцы все объясняли.

Она забеспокоилась о Джо. Он так доверчив и наивен. Даже не подозревает, что стоило ему выйти за порог, как милая девочка, в которую он влюбился, удрала из дома на всю ночь вместе со старым и очень близким другом. Хотя у нее якобы нет друзей.

Теперь слова Джинни обрели смысл. Она пошла прогуляться, чтобы добыть то, что ей необходимо, вот и все. А сон? Просто сон.

Странно, но Элис почувствовала себя лучше. Она могла понять эту слабость, которая все объясняла и указывала на подлинную уязвимость Джинни; она даже прониклась теплыми чувствами к девушке, такой трогательной в чужой одежде. Элис решила, что ошиблась, приняла неуверенность за расчетливость. Она повела себя враждебно, вместо того чтобы предложить утешение и понимание. А теперь Джинни исчезла.

Успокоившись, Элис спустилась вниз, погладила черепаховую кошку, сидевшую на холодильнике, остальным налила молока, а для себя отрезала кусок хлеба и опустила его в тостер. Кошка спрыгнула на стол рядом с тостером, мяукнула и с интересом понюхала гренок.

Элис взяла ее на руки. Шерсть лезла ей в нос, лицо щекотали кошачьи усы. Небо за окном было серое – не хочется выходить из дому, подумала Элис. Она подобрала газету, лежавшую на коврике у двери, и просматривала ее, пока жарился хлеб. Обычно она смотрела в «Кембридж ньюс» расписание киносеансов и театральную программу, так что первая страница не привлекла бы ее внимания, если бы не фотография под портретом мужчины средних лет и заголовком «Сексуальный скандал: профессор умер в арендованной квартире». Снимок был темный и нечеткий, короткая заметка явно написана второпях, но Элис, пусть не сразу, узнала это место.

Ограда, ворота, стена слева, очертания узкого окна… Вид на гранчестерскую церковь от ворот, ведущих на кладбище.

Мимолетное воспоминание всплыло (девушка танцует на краю могилы… лопата стучит о землю… о металл… о дерево…) и померкло. Заметка была короткой и незамысловатой, информации минимум, но новость тревожная.

Вчера поздно вечером на территорию кладбища в Гранчестере проникли вандалы. Они осквернили церковь, нарисовав на стене граффити, и некоторые могилы.

Полиция сообщила, что ущерб весьма велик, но пока не готова уточнить детали.

Преподобный Мартин Холмс, нынешний викарий Гранчестера, назвал акт вандализма ничтожным и жестоким выпадом против общины и возложил вину на хулиганствующих студентов. Он опроверг утверждения свидетелей, будто в прошлом на кладбище совершались обряды черной магии».

Элис перечитывала заметку, и расплывчатые воспоминания становились все яснее. Неужели это был сон? Она помнила, с каким звуком металл ударялся о дерево и камень. Помнила, как пряталась в тени, как шла через поле. Помнила грязь на обуви… Элис подняла голову, увидела на коврике около двери свои кроссовки, покрытые слоем кладбищенской грязи…

И вспомнила все.

Один

Иногда я не различаю, где жизнь, а где сон или сон во сне. Может быть, я проснусь, когда в горло вонзятся воображаемые клыки, или просто уплыву по эфирной реке, словно Прищур, Моргун и Дрема[13]. Милый юный доктор приходил сегодня снова. Он хмурился, рассматривая мои вены. У него тоже есть средство, навевающее грезы. Я попросил его отменить сны, но он лишь улыбнулся. На миг померещилось, что передо мной Розмари.

Ах, Розмари. Она всегда рядом. И все же я записываю эту историю; не льщу себе надеждой, что Розмари не догадывается, но я вроде бы нашел способ на время отдаляться от нее. Понимаете? Думаю, понимаете. Это должно меня спасти. Потому что она скоро явится, я уверен. Явится, чтобы забрать меня с собой, как Элейн и остальных. Но я не пойду к ней. Нет. Лучше тьма. Лучше вечная тьма.

Еще один стакан виски – лекарство от снов.

Что я написал прошлой ночью? Я хотел рассказать вам о Роберте и о том, как он был обманут. Но вместо этого писал о своих снах, как будто их недостаточно, как будто необходимо умножить это безумие, преследующее меня всю жизнь. Знаете, я по-прежнему хожу на гранчестерское кладбище. Меня отпускают – думают, мне от этого легче. Я не ищу встреч с Розмари (вижу ее каждую ночь), но хочу убедиться, что она еще там. Если она вернется, я узнаю об этом. Конечно узнаю. Сейчас она не в силах творить зло. Наконец-то Розмари покоится с миром. Но иногда я вижу ее, чувствую, как она ворочается в темной глубине земли. Может быть, пожирает свой саван, как ведьмы былых времен. Но я верую в Бога; вера – ответ на все вопросы. Я говорю себе: когда Розмари придет ко мне, я отвернусь от нее и буду молиться.

Все, что мне нужно, это вера.

Может быть, именно вера спасла меня тогда. Я потерял голову от любви к Розмари, меня зачаровывало каждое ее движение. Не вините меня – я был глупцом, но она была так прекрасна! Она ослепляла, как солнце, как молния. Я помню нашу первую совместную трапезу: свет играл на ее огненных волосах, блики переливались вокруг лица подобно нимбу. Сначала я стеснялся и безмолвно взирал на нее поверх нетронутой тарелки, а она ела изящно, слегка по-кошачьи, откусывая мелкие кусочки. Ее зубы оставляли ровные полукружия на ломтике хлеба, а тихое позвякивание ложки о лучший фарфор миссис Браун становилось все отчетливее в тишине; так картинка увеличивается под лупой. Кажется, я в тот вечер не произнес ни слова. Просто смотрел, глупо улыбаясь и не осознавая, что она тоже смотрит на меня из-под скромно опущенных ресниц и все видит сквозь завесу притворства. Ничто не могло от нее ускользнуть. И никто – ни Роберт, ни я.

Она обратилась ко мне первой – через блюдо, на котором горкой лежали фрукты. Яблоки, персики, апельсины… Не во всех районах Кембриджа продукты продавали по карточкам, и миссис Браун гордилась тем, что кормит свою «молодежь» лучше, чем в самых дорогих ресторанах. Я потянулся к блюду, чтобы предложить его Розмари – как раз в тот миг, когда она сама протянула за ним руку. Мои пальцы неуклюже скользнули по ее изящной кисти. Я отдернул руку, краснея и извиняясь. Ее кожа была прохладной, как у ребенка.

– О, простите, мисс… – пробормотал я.

Розмари застенчиво улыбнулась и спросила:

– Вы ведь даже не знаете моего имени?

Я смутился еще больше и пролепетал что-то абсолютно неразборчивое.

– Меня зовут Розмари, – сказала она. – «Розмарин – это для воспоминания», помните?

– Прекрасное имя, – глупо промямлил я.

– А как вас зовут? – продолжала она. – Я не поблагодарила вас за то, что вы сделали, но все-таки откройте мне свое имя. – Ослепительная улыбка озарила комнату. – Быть может, вы Ланселот? – произнесла Розмари шутливо. – Или Галахад?

Я не особо умел флиртовать; точнее, совершенно не умел. И в ответ на ее шутку лишь покачал головой.

– Нет, я Холмс. Дэниел Холмс. – Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы побороть смущение. – Очень рад. То есть…

– Розмари. Пожалуйста, зовите меня Розмари.

– Роз… Розмари… – Я выдавил нервный смешок.