Кристиан Крахт - Карта мира (сборник) Страница 13

Всего хорошего,

Кристиан Крахт

Глубокоуважаемый господин Крахт,

кто или что такое «shoku»?

С наилучшими пожеланиями,

Ваша Ариана Григотайт

Многоуважаемая госпожа Григотайт,

«Shoku» — это японское сокращение от «I am shocked»[78], но это говорится только в том случае, если на самом деле имеют в виду что-то не очень серьезное. Японские девушки прикрывают ладонью рот, вскидывают брови и, очень жеманно, произносят «shoku».

Пока,

Кристиан Крахт

Дорогая Ариана Григотайт,

каталоги, которые Вы так любезно послали, прибыли этим утром — должен сказать, что я был несколько удивлен. Банки всегда казались мне немного скучными; я понятия не имел, что сделанное Дойче Банком так увлекательно и так действительно хорошо, удачен подбор художников и сам визуальный образ каталогов, который я оцениваю как судья, канонизатор, интервьюер. Мне очень понравилась в «Визуальном» подборка фотографий (частная точка зрения на вещи в начале) и проницательные размышления банковских служащих о том, что для них означает искусство. Я был бы рад так или иначе внести свой посильный вклад в ваше дело — и горжусь тем, что Вы сами меня об этом попросили.

О чем Вы хотели бы, чтобы я написал? Что-нибудь в духе эссе Розенквиста, которое обнаруживает тенденцию быть чем-то большим, чем просто рассказ о путешествиях? Поскольку я сказал, что очень хотел бы поехать в Санкт-Петербург — первые числа октября Вас устроят? Потом я мог бы двинуться во Франкфурт или Берлин и 12 октября или около того вернуться в Бангкок. Идеальным был бы полет по маршруту Бангкок — Москва — Петербург — Франкфурт — Бангкок. Пожалуйста, поделитесь Вашими соображениями на сей счет как только сможете.

Всего хорошего,

Кристиан Крахт

P. S. Вечер уединенно провел в Paris Bar, Paris Bar (пьют слишком много) таков, какой есть, но я, кажется, вспомнил обед с Риркритом Тираванийя[79] и с целой группой других людей, и мы много говорили о Хансе-Ульрихе Обристе[80]… возможно, там был и тот, кого вы знаете. («Аспрей Жак»[81]?) Простите мне мою беспамятность.

Сегодня я взял к себе в дом довольно большую собаку. Ее на нашей улице переехал «Ниссан», левая задняя нога у нее полностью раздроблена. Вместе с некоторыми тайскими друзьями я отнес ее в ветеринарную клинику, ей вправили бедро, но она, боюсь, все же потеряет ногу. Она отказывается есть консервированную пищу для собак — это бангкокская уличная собака, она привыкла есть куски проперченной свинины и цыпленка. У нее совершенно умилительный кружок белого меха вокруг носа и пасти, доктор сказал, что такой метки у нее при рождении не было, она появилась от связывания ей пасти жгутом из промышленной резины, что, должно быть, сделали с ней какие-то очень противные тайские дети. Но я надеюсь, что со мной ей все-таки будет лучше.

Солнца сегодня не видно, учитывая, что сейчас опять сезон муссонных дождей, на завтрак у меня, скорее всего, будет салат. Я никогда не пью раньше четырех часов пополудни, и, хотя меня этим вечером ожидает страшная скука — включая жирного греческого второго секретаря и его жену, — я не собираюсь начинать с этой дрянью рано, обещаю.

Дорогая Ариана Григотайт,

я просто сейчас уезжаю, так и не поговорив с Вами еще раз. О визе в Россию я позабочусь через Интернет — только вот с кем мне разговаривать в Санкт-Петербурге? Знают ли эти люди, что я к ним приеду? Можете ли Вы оставить для меня в гостинице «Европа» имена Ваших знакомых?

Пока,

Кристиан Крахт

Дорогой Кристиан Крахт,

хорошо, счастливого путешествия! Куратор немецкого искусства в Эрмитаже — доктор Борис Асварыч, отправьте ему, пожалуйста, электронное письмо.

Всего наилучшего,

Ариана Григотайт

Дорогая Ариана Григотайт,

собака теперь, слава богу, спит. А люди этажом ниже громко шумят, пьяные, греческий второй секретарь, как ни удивительно, принес немного кетамина, который, как мне привелось услышать, раздвинет потолок этого очень уродливого кабинета. Мне захотелось, чтобы он ушел и принимал свои наркотики где-нибудь в другом месте.

Сомалийский посол обнаружился — дорогой Мохаммед, дорогой, дорогой человек. Я не должен Вам этого говорить, но он нанял рессорную коляску, чтобы развозить свой «товар» по магазинам в окрестностях Бангкока, и наполнил коляску написанными им самим книгами о тяжелом положении сомалийцев, потому что с тех пор, как в Сомали нет реального правительства, ему, конечно, ничего не платят — хотя он по-прежнему остается послом. Таким образом, он застрял со своими книгами здесь, в Бангкоке, имея возможность ходить на плохие вечеринки и бездельничать возле буфетной стойки. Вот, теперь я так или иначе сказал Вам это. Снаружи снова начал лить дождь. Очень, очень сильная влажность. Тем не менее, Бангкок — лучшее место для жизни. Я действительно очень волнуюсь перед завтрашним утренним отлетом в Россию. Я слышал, что «Аэрофлот» — это нечто.

Всего наилучшего,

Кристиан Крахт

Дорогая Ариана Григотайт,

сегодня утром прибыл в Санкт-Петербург. Туалеты на борту «Аэрофлота» оказались совершенно фантастическими — бортовой, смещенный кверху иллюминатор позволял, пока моешь руки, смотреть наружу; светлая лазурь дня терялась по мере того, как ты переводил взгляд выше, словно Солярис в глубокой ночной синеве вселенной.

Санкт-Петербург залит очень желтым, балтийским светом; косо стоящее солнце, тени людей тянутся высоко по стенам домов, есть болота, из которых, как узловатые пальцы старой женщины, вытягиваются осенние деревья. В гранд-отеле «Европа» пил в номере чай, от Вас не было никакого известия. После многочасовых переговоров по телефону я узнал, что Борис Асварич, куратор отдела немецкого искусства Эрмитажа, на три недели уехал в Германию.

В Neue Züricher Zeitung прочитал, что моя «поездка с выступлениями по России» не вызвала у публики большого и теплого отклика. Газета пишет, что «видный литературный критик» Варвара Смурова обозвала мои книги «пустой, скучной болтовней». Мероприятия тоже были пустыми. Я встретил Варвару Смурову только вчера в Москве. Это оказался очень симпатичный молодой человек, который, когда работает как критик, использует в качестве псевдонима имя героини одного из романов Набокова.

Всего хорошего, Кристиан Крахт

Дорогая мисс Смурова,

мы с Вами вчера хорошо пообедали в Москве. Читали ли Вы Neue Züricher Zeitung? Как-то весьма пристрастно. Они написали, что я совершил авторское турне по России, которое оказалось-де чрезвычайно неудачным. Я Вам рассказывал, что Deutsche Bank попросил меня написать об Эрмитаже в Санкт-Петербурге и о немецком искусстве — только никто здесь не может мне ничего показать. Возможно, Вы знаете здесь кого-то, кто согласился бы погулять со мной несколько часов по Ленинграду?

Всего хорошего,

Кристиан Крахт

Дорогой мистер Крахт,

Станислав Гридасов сказал мне, что какая-то цюрихская газета сослалась в своей статье на мою рецензию романа «1979», где я будто бы говорила, что Ваши книги скучны, — жаль, но не помню, о чем еще там шла речь.

Таким образом, полагаю, что я — ужасный критик, если люди не могут понять того, что я действительно пытаюсь сказать. «1979» произвел на меня много впечатления. Простите мне мой неуклюжий английский — ладно, я, кажется, и по-русски не сумела выразить свои чувства. В своем обзоре я попыталась говорить о странной пустоте, которую я ощутила в Вашей книге — и я никогда не ощущала отсутствия интриги или чего-то подобного так сильно, как здесь. Я говорила о небольшом количестве вакуума, которое имеется внутри каждого человеческого существа. Эта пустота, казалось мне, может заполняться различного рода вещами — в зависимости от моды, либо какими-нибудь политическими идеями, чем-нибудь вообще, не имеет большого значения, чем. Возможно, это не то, о чем написали Вы, но это — то, что я вычитала в Вашей книге.

Так или иначе, я хотела бы сказать Вам «спасибо» за эту книгу, и еще я весьма сожалею, что смысл моей рецензии в Швейцарии был так искажен.

Искренне Ваша,

Варвара Смурова

P. S. Вы могли бы, если хотите, позвонить в Санкт-Петербурге Михаилу Брашинскому, он забавный человек и много чего знает.

Дорогая Ариана Григотайт,

целый день бродил по лабиринтам Эрмитажа, вместе с режиссером Михаилом Брашинским. Мы забирались в ампирные шкафы и видели большие музыкальные часы царя, гигантское золотое яйцо, стоящее в золотом грибном лесу под охраной тоже золотого Феникса. Выставка Дойче Банка, которую, к сожалению, было трудно найти, располагалась в задней комнате. Сквозь стеклянную крышу на рисунки Бойса[82] падал молочный балтийский свет. Потом Михаил Брашинский еще раз показал мне «Черный квадрат» Малевича и покрытые элегантной патиной мужские туалеты Эрмитажа, а потом в чьей-то гостиной мы выпили абсурдно большое количество водки, которую заедали маленькими серебристыми луковичками, обмакивая их в соль, — как, не знаете, они называются?