Тони Джордан - Плюс один Страница 14

Я не запомнила, сколько ударов он сделал и сколько раз произнес мое имя. Цифры сыпались с кончиков моих пальцев и катились по полу. Пришпиленная его тяжестью, я не могла кинуться им вслед.

Когда всё закончилось и мы перевели дыхание, моя кожа покрылась мурашками от соприкосновения с холодным кухонным полом. Его сперма размазалась по моим ногам. Она забрызгала и пол – круглые капельки, некоторые покрупнее, некоторые помельче. Капли сморщились по краям и быстро стали застывать. Сперма застывает, чтобы не вытечь из вагины прежде, чем сперматозоиды закончат свою работу. А спустя некоторое время снова обретает жидкую форму, чтобы довольные сперматозоиды поплыли и нашли свою яйцеклетку. Никогда не замечала, как красиво выглядит сперма. Она переливается перламутром. Она желеобразная, как лосьон для тела. Теплая, потому что побывала внутри его тела и внутри моего. Надо убрать, пока кто-нибудь из нас не поскользнулся.

Надеваю спортивные штаны и футболку. Лучше не думать о том, как я выгляжу, о пятнах на штанах. Я не стесняюсь – слишком поздно для этого. Просто я замерзла. Он застегивает рубашку и надевает трусы. Не знаю, потому ли, что я сделала это, или же потому, что тоже замерз. Беру его за руку и веду в свою спальню.

Он не замечает, что у меня односпальная кровать. Молчит и не сводит с меня глаз. Его обувь и брюки остались на кухне. Он ложится в кровать в рубашке и трусах, и он засыпает почти мгновенно, устроившись на боку и оставив место для меня. Ложусь рядом. Я не почистила зубы ни щеткой, ни зубной нитью, не переоделась в пижаму, не умылась, не заварила чай, не поставила тапочки у кровати и не взбила подушки. Если он и заметил, как я была напряжена, как быстро кончила, то ничего не сказал.

Каждую ночь я лежу на этих простынях, но лишь теперь ощущаю прохладу и натяжение каждой хлопковой нити. Я чувствую его затылком, шеей, каждым сантиметром позвоночника, копчиком, изгибом ягодиц, задней стороной бедер, подколенной впадиной и икрами. Пальцы ног покалывает, точно по коже пляшут электрические разряды. Как будто провод от розетки подсоединили к ножке кровати и теперь мое тело пронзают миллионы маленьких вспышек.

Первый электрический стул появился на свет благодаря изобретению Николы. Возможно, при пробном включении ощущения на стуле возникали именно такие. Сначала постепенно разливается по телу тепло. Потом, наверное, оно усиливается и становится похоже на муравьиные укусы; затем растет всё больше, и уже как будто жалят пчелы. И только потом, в самом конце, это похоже на удар током.

Первым, кого казнили на электрическом стуле, был Уильям Кеммлер, преступник, зарубивший топором свою любовницу. Никола не хотел участвовать в его казни. Они с Вестингаузом даже пытались оспорить это в суде. Электричество слишком непредсказуемо, говорили они. Первый электрический стул оснастил Эдисон, показав, что ток, открытый Николой – переменный, – смертелен, а открытый самим Эдисоном постоянный ток является безопасным.

Кеммлера привязали к стулу и подсоединили к его телу два электрода: один – к голове, другой – к позвоночнику. Включили аппарат. Показания приборов поползли вверх. Палач направил разряд прямиком через Кеммлера.

Хотела бы я знать, что чувствовали в тот момент Никола с Вестингаузом. Всё, ради чего они трудились, всё, во что верили, могло быть уничтожено в любой момент. Ни один человек в здравом уме не захотел бы иметь переменный ток у себя дома, в опасной близости от детей, жены. Товар, который они предлагали, оказался бы потенциально смертельным. Наверное, в тот момент они сидели дома у Вестингауза. Тот был из людей, которых успокаивают физические прикосновения. Должно быть, он стоял, положив руку Николе на плечо, и оба думали о своей мечте, о том, что ей пришел конец. Возможно, чернота, разлившаяся в сердце Николы в ту секунду, когда по телу Кеммлера прошел электрический ток, оказалась не столь невыносимой благодаря присутствию Вестингауза. Может, Николе тогда тоже показалось, что он не одинок.

Разряды на моей коже не от электрического стула и не из ножки кровати. Никола смотрит на меня, но он тут тоже ни при чем.

Как ни странно, я засыпаю. Просыпаюсь в 4.07 утра, и в этом нет ничего странного. 4 часа утра – худшее время для пробуждения, это вам любой нормальный человек скажет. Слишком поздно, чтобы пить чай или ложиться спать. Слишком рано для подъема и конструктивных действий. По телику ничего нет, кроме речей напыщенных проповедников да рекламы средств от прыщей и видеокурсов, которые помогут изменить жизнь. Для меня, если отставить в сторону символику числа 12, вовсе не полночь дьявольский час. А 4 часа утра.

До этого момента я прекрасно спала. И в течение секунды после пробуждения в голове была только одна мысль: вот как живут нормальные люди. Им можно лечь спать, не почистив зубы, не проведя зубной нитью 10 раз между каждым зубом, не поменяв расположение 10 подушек, – и при этом они будут спать крепко и безмятежно. Я проснулась, но как будто еще сплю: меня обнимает красивый мужчина, который только что занимался со мной сексом, и я могу решать, когда и как мне ложиться спать. Я лежу, свернувшись калачиком, прижавшись к Шеймусу спиной. Но сон ушел, и в голове снова цифры.

Это не даты и не фазы лунного цикла. Не день, когда у меня должна наступить овуляция. Я принимаю таблетки. Уже 19 месяцев. Не то чтобы у меня была насыщенная сексуальная жизнь – просто мне невыносимо не знать точно, когда начнутся месячные. Они всегда начинались у меня примерно в одно и то же время – а ведь есть несчастные женщины, которые не в курсе, четырнадцатидневный у них цикл или двадцативосьмидневный или месячные вообще не придут. Я бы с ума сошла. Раньше мой цикл длился от 26 до 30 дней, но теперь – 28, как по часам.

Нет, меня не волнует перспектива забеременеть, быть оплодотворенной каким-нибудь из 50 000 000 сперматозоидов, содержащихся в среднем количестве извергаемой спермы – от 2 до 5 миллилитров. Ну 50 000 000 плюс-минус парочка сотен. В зависимости от того, сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз занимался сексом. С кем-нибудь еще. До меня.

Цифры, возникающие у меня в голове после пробуждения, – это статистические данные. 40 000 000 людей в мире больны СПИДом. Более 3 000 000 умирают от СПИДа ежегодно. 60 процентов всех заболеваний, передающихся половым путем, можно подхватить во время вагинального полового акта.

О хламидиях я и вовсе молчу. А гонорея?

Я не одна из тех чокнутых, что то и дело боятся подхватить какую-нибудь заразу. Бактерии повсюду, в основном они безопасны и стимулируют иммунную систему. Люди, существующие в стерильной среде, заболевают раком. Это каждый дурак знает.

Но секс без презерватива на кухонном полу с едва знакомым мужчиной?!

Если бы я знала, что всё к тому идет, то по дороге домой задала бы ему пару вопросов. К примеру: «Ну что, давно делал переливание крови?» Или: «Ты, случайно, в последнее время не проходил полного медицинского обследования?» Или: «И давно ты занимался анальным сексом?»

Его рука становится тяжелой, а дыхание раздувает мне волосы. Какой-то он бледный. Мои ляжки слиплись.

Чем бы он ни болел, это наверняка у меня теперь тоже есть. И секс тут ни при чем.

Это всё из-за того, что я не почистила зубы ни щеткой, ни нитью, не выпила чаю. Не поставила тапочки перед кроватью, не расположила подушки в нужном порядке. В темноте вижу пижаму, та обвиняюще смотрит на меня со стула в углу спальни. Эти упущения, которые вроде бы на первый взгляд и пустяковые, на самом деле очень важны. Они имеют значение. Маленькие трещинки в подземном мире, тянущемся на много-много миль. Из-за них начинаются землетрясения и оползни, и я прекрасно представляю людей, которые пострадают от этих катастроф. Какие-нибудь старушки или дети-сироты, широко раскрывшие глаза перед объективом фотоаппарата и надеющиеся, что эти снимки расскажут о них миру и кто-то сильный придет и заберет их к себе домой. Лежа в кровати, я почти чувствую эти сотрясения – и знаю: эта рука, эта кровать, эта комната, дом планета – всё это висит на волоске. Вокруг меня нет ничего устойчивого – всё это потрескается и разлетится в щепки, а я провалюсь под землю и буду падать и падать, и вокруг не будет ни одной твердой поверхности, даже дна у той трещины, куда я провалюсь, не будет. И хуже всего – я знаю, что сама во всем виновата. Это из-за меня земля разверзлась. Из-за того, что я, идиотка, обо всем забыла.

Таков мир, в котором мы живем, – жестокий, бесконечно жестокий, и нестабильный. Катастрофы на каждом шагу, и никуда от них не скрыться. Твоя собака может умереть, или какой-нибудь тупой ребенок по неосторожности причинит бесконечное горе одним своим бестолковым поступком. Люди умирают, умирают дети, хоть они в этом и не виноваты. Когда я думаю о том, что случится с моим миром, мне хочется плакать, – и я плачу, только тихо, потому что не хочу, чтобы он проснулся и спросил, откуда слезы. Тело начинает дрожать от сдерживаемых рыданий, и дыхание становится неровным: воздух выходит рывками через нос, но кроме этого, почти ничего не слышно.