Андрей Неклюдов - Я – контрабандист Страница 14

– Что-то у вас, ребята, телевизор дороговат, – заметил Толик, просматривая наш список. – Триста тридцать долларов! Мы, наоборот, поменьше пишем. Надо, чтобы одинаково.

Надо же, чем он озабочен, еще больше удивился я. У него чипсы смыло за борт, а он думает о цене на телевизор.

ХУЖЕ БАНДИТОВ

– Вначале, когда я только начал этим заниматься, вообще никаких пошлин не было! – сам удивляясь, вспоминал Олег. – Ельцин все пошлины отменил. Кто первый сориентировался, хорошо наварились. Я немного припоздал. Но все равно, все было намного проще. Пиши что угодно, лишь бы по сумме получалось не больше, чем на четыре тысячи долларов. Таможня приходит, берет образцы – кто куртку, кто штаны… Якобы на экспертизу. Вот и вся проверка. А потом – в декабре позапрошлого года – ввели новые порядки, новые пошлины, и пошло-поехало! Сейчас от них чего угодно можно ожидать. Бывает, выходишь в рейс – одни правила, а приходишь – уже совсем другие. Бывает, они взяткой ограничатся, а могут и опечатать помещение. Или вообще весь товар конфисковать, если найдут, то есть полностью разорить. Хуже бандитов!

– Блин! – выругался Рашид. – Не строили бы из себя честных, а сразу говорили, сколько давать. Как у нас на Кавказе. У нас на всё таксы известны, никаких головных болей.

– За ними ведь тоже контроль, – заметил Олег.

– Это уж их забота – делиться, выше передавать. У нас так только и делается.

В каюту вошел Гена.

– Можно? – извлек он из коробки здоровенную помидорину. – Хорошая новость.

Мы все невольно подались к нему: может, успеваем к своей таможне? Гена тоже приблизился к нам и, словно по большому секрету, сообщил:

– На обед – куриные окорочка!

У меня судорога свела желудок. Олег затрясся в беззвучном смехе, пальцем показывая на меня.

– Что, не любите, что ли? – изумился Гена.

– Вадим любит!

– Товар весь поместился? – перевел Гена разговор, не совсем понимая причину нашего смеха.

– Только-только, – ответил Олег, отдышавшись.

– Чипсами прикрыли?

– А как же!

– Они что, заставляют все лаборатории открывать? – спросил я Гену (всем было ясно, что «они» – относится к таможенникам).

– Мы сами обязаны открывать для осмотра все помещения на судне. С ними обычно ходят одни или двое наших, вроде понятых. Таможенники смотрят: это чьи чипсы? А это чей товар? Бывает, попросят вытащить несколько коробок. А дальше, например, видны мешки… «Что это?! Кто хозяин?!» Тогда уж хозяин отводит старшего из них в сторонку – на разговор, – электромеханик многозначительно подмигнул. – И уж как договоришься. Могут потребовать: выгружайте, будем считать. Тут уж, какую сумму ни назовут, заплатишь, потому что если считать – там на десятки миллионов будет. У каждого! – с каким-то торжеством воскликнул он.

На этот раз уже мы не смогли разделить его веселости. Гена тем временим съел еще помидор.

– Третий помощник мне не нравится, – промолвил он вдруг, понизив голос.

Олег вопросительно кивнул подбородком.

– Скользкий какой-то. Сам ничего не возит, а все косится, – продолжал Гена про третьего помощника капитана, – мол, некоторые помещения сдают. А сверху нас уже предупреждали: поступают, дескать, сигналы, что сдаете помещения коммерсантам. Кто-то капает. Раньше-то нам разрешалось сдавать, вернее, не запрещалось, сквозь пальцы смотрели. А теперь рискуем. И вот чудится мне, что третий стучит.

– Может, Пашу-«макаровца» на него напустить? – предложил я, вспомнив Олеговы угрозы в адрес капитана.

– Его потом не оттянешь, – сказал Олег. – А ведь точно не известно. Часто бывает, что стучит совсем не тот, на кого думают.

– Дед, например! – хохотнул Гена («дедом» на судне называют старшего механика): – Да нет, – прибавил он, – дед сам сдает.

– Бывает, таможня специально подсаживает человека – наблюдателя, – высказался Олег. – Или предложат кому-нибудь: стучи, за это твой товар не тронем.

– Неужели кто-нибудь согласится? – не поверил я.

– Я думаю, многие. Заодно и конкурентов устранить…

– Вообще, надо осторожней, – сделал Гена строгое лицо. – А то если докопаются, – мы с дедом сядем, а у вас товар конфискуют.

Море совсем утихло. И в этот последний день пути появились дельфины. Сперва я увидел, как среди безмятежных светло-голубых волн там и сям возникают какие-то странные всплески. Затем возле самого борта синхрон–но вынырнули два дельфина – две черные блестящие спины, выгнутые дугой, с острым зубцом плавника, провернулись в воде, словно два колеса. Это повторялось через каждую минуту или меньше. И всякий раз они выныривали не на том месте, где ждешь, а несколько впереди, так что скоро они обошли ваш «лайнер».

Кажется, я был единственным наблюдателем этого зрелища.

БАНКЕТ

Ночью, с опозданием на пол суток, подошли к Владивостоку, рассыпавшемуся огнями по склону черных гор, и стали на рейде.

Я вышел на палубу, зябко поводя плечами. Вот он, город, рукой подать. Вместе с тем он далек, далек не расстоянием, а теми препятствиями, какие обходимо преодолеть, прежде чем получишь право сойти на берег.

Сквозь железные переборки судна, точно из бочки, доносились толчки, сотрясения и гул. Это в кают-компании по случаю прибытия был устроен банкет. Из темного зала вырывалась музыка, слышались возгласы, смех. По коридорам бродили, словно призраки, пассажиры и матросы, держась за поручни, как при сильной качке. Кто-то опрокинул уже вновь сложенный ряд коробок.

Мы с Олегом предпочли остаться в каюте. Через какое-то время наверху раздались крики, ругань, топот. Затем в каюту ввалился Рашид, весь перепачканный кровью, оцарапанный, но явно довольный собой. Оказалось, двое пассажиров подрались, и Рашид разнимал их. Одним из дравшихся был черноволосый красавчик Симон – тот самый, что говорил когда-то о невозможности общего успеха, сравнивая коммерцию с качелями. Противником Симона выступал лысоватый коренастый крепыш Сашок.

Сашок этот якобы слишком фамильярно (как возомнилось Симону) положил руку на шею рослой белолицей деве, с которой я однажды оказался за одним столом и у которой Симон, как поговаривали, состоял охранником груза и телохранителем. Из-за этого и вышла драка.

Проходя по коридору, я увидел Симона, пьяного, расхлыстанного, с подбитым глазом. Он продолжал рваться, удерживаемый толпой, и выкрикивал ругательства, обещая «угробить», «зарыть», «стереть» Сашка. Сашок стоял в дальнем конце коридора, тоже в окружении, и выглядел более спокойным внешне, хотя взгляд его был страшен.

– Давай, иди сюда, иди, – пригнув голову и сжимая кулаки, шептал он окровавленными губами. – Щенок!

Рашид, сыгравший в этой истории заметную роль, вероятно, чувствовал себя удалым парнем и, поблескивая черными глазами, поигрывая мышцами, несколько часов подряд рассказывал нам с Олегом, в какие он попадал в своей жизни переделки и как лихо ему приходилось драться. Наверху в это время продолжала монотонно бэхать музыка и слышались звонкие пронзительные визги.

– Как будто чайка кричит, – метко сравнил Олег. – Это Ольга, повариха. Она всегда, когда напьется, хохочет, как чайка.

«АЛЕКСЕЕВЦЫ»

Рано утром вошли в бухту Золотой Рог (далеко не оправдывающую название из-за плавающих по ее поверхности нефтяных пятен и разнородного мусора). Теперь, в отличие от подхода к Пусану, большинство пассажиров вывалило на палубу, маша и выкрикивая приветствия встречающим. Встречающих оттеснили, и парнишка-пограничник натянул уже знакомую мне желтую ленту. У борта встали несколько «омоновцев» в высоких ботинках и серых бушлатах (здесь не Пусан, не жарко). Вновь, как и десять дней назад, подъехал передвижной мост, и внутрь огражденного пространства опустилась, словно из крепости через ров, массивная лестница. Все происходило, как при отправке, только в обратном порядке: отметки в паспорте, проверка ручной клади и так далее. Меня тревожило не это, а то, что происходило на «Турбидите», где находился весь наш груз.

Нас проводили обратно на судно, и дальше началось самое удивительное.

Итак, наведена граница. Вдоль нее прохаживается пограничник с автоматом и овчаркой. У трапа дежурит милиция. Никого из пассажиров или команды, никого из встречающих не пропускают через ленточку ни в ту, ни в другую сторону. Идет таможенный досмотр… А по всему теплоходу уже разгуливают боевики Алексеева! Повсюду маячат бритые головы, кожаные куртки, обвисшие спортивные штаны.

– Мы сейчас уходим! На «пески»! – кричит кому-то на берегу похожий на гориллу парень, перегнувшись через перила. «Мы» – это, надо полагать, они вместе с нами.

Еще больше обалдел я, заглянув в кают-компанию. Моим глазам предстала такая картина: за столом сидят таможенники, в форме, разложив бумаги, насчитывают пошлины, а за соседним преспокойно устроились бандиты и жрут, обслуживаемые буфетчицами. Я застыл в дверях, не веря в реальность происходящего. Получалось, что турфирма не отказалась от услуг «алексеевцев» (или уже не могла отказаться). Но почему же ни милиция, ни таможенники словно не замечают их? Как будто это бактерии, которые, проникнув в организм, не замечаемы, пока не начнут свое пагубное действие. А может, они все заодно? Или таможне просто плевать, главное – получить пошлину? А для милиции главное – чтобы никто из нас не покинул судно во время досмотра (да еще с мешком товара па плечах)? Я ломал голову, но не мог найти этому явлению нормального объяснения.