Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам Страница 14

— И на складе десяток, — вклинилась Маша.

— «Нет, — сказала Ольга. — Я не хочу брать вместо одной некачественной вещи такую же некачественную. Верните мне деньги». Тогда продавец попросил ее выйти, вышел сам, закрыл дверь на замок и ушел в неизвестном направлении.

Ольгу охватило отчаяние. Она вдруг поняла, что никаки­ми силами не получит обратно своих денег. Она побрела до­мой. И все окружающее изменилось в ее глазах. Ей казалось, что все торговцы обсчитывают, обвешивают, что реклама на улице лжет, что, если раздвинуть мысль шире, обман ца­рит и в телевизоре, и в учреждениях, и в отношениях людей, и в ценах на товары, и в качестве этих товаров, все словно за­болели неуемной жадностью и ложью и думают только про то, как бы обмануть, ухватить, обловчить ближнего, дальнего и кого попало. Ольге стало страшно: она поняла, что может за один миг потерять все свое мировоззрение. Но еще хуже было потерять веру в себя и справедливость. Поэтому она сумела скрыть в тот вечер от мужа покупку и отсутствие денег.

— А послать его на рынок, чтобы он этому продавцу баш­ку снес? — перебил Галкин.

— Во-первых, — ответила Ольга, — Георгий не такой че­ловек, чтобы пускаться на авантюры, а во-вторых, он обви­нил бы во всем Ольгу.

— Это уж как водится, — подтвердила Маша.

— Ольга сделала по-другому. Ее подруга работала в хи­мической лаборатории проверки продуктов. Она согласи­лась проверить пальто и дала заключение на бланке, хотя просила этот бланк никому не отдавать и не показывать, кроме продавца, что пальто состоит из полимерных соеди­нений, а кожи там нет ни одной молекулы. Обнадеженная, Ольга устремилась на рынок. При этом, проходя мимо пави­льоне, испытала дополнительный негативный шок: увидела точно такое же пальто с ценником, а на ценнике было четы­ре тысячи рублей.

Галкин аж присвистнул.

— Да! Он продал ей фальшивое пальто в два раза доро­же! И Ольга явилась к продавцу, горя от возмущения, но с фактами на руках. Она сказала ему про цену в другом па­вильоне, она показала ему заключение подруги. Тот хотел посмотреть поближе, но она не дала. И закончила свои ма­нипуляции так: «Я поняла, что вы никогда не отдадите мне деньги. Но я пришла не за деньгами! Можете съесть их с мас­лом, если вы их так любите! Я хочу только одного: признай­тесь, что вы меня обманули». — «Женщина, это рынок, — от­ветил продавец, пытаясь изо всех сил казаться незыблемым и даже усмехался. — Я прошу цену, вы даете или нет, вот и все. Я просил, вы дали, о чем проблема?» — «Повторяю, не женщина, а Ольга Алексеевна, — сказала Ольга. — И про рынок я все знаю. Повторяю: вы не выдали мне чек, вы за­высили цену, вы сказали, что это кожа, о вашем зеркале я не говорю. Я требую от вас только одного: признайтесь, что вы меня обманули!» Этот разговор с интересом слушали по­купатели, которые там были, поэтому продавец не позволял себе распуститься, а ему очень хотелось, судя по тому, ка­ким бешеным волчьим блеском горели его глаза в глубине зрачков. Он только что-то бормотал и пытался заняться другими покупателями, но они не хотели и уходили. «Обманули вы меня или нет?» — настаивала Ольга. — «Ничего я вас не обманывал. Захотели — купили. Сами себя обманули», — хитрил продавец. Тогда Ольга пошла к будке, где была адми­нистрация рынка.

— Ну, это совсем голый номер, — приговорил Галкин. — Жаловаться? Они там все повязаны!

— Ты дослушай. Она пошла туда, потому что знала, что там можно сделать объявление по громкоговорителю на весь рынок. Там сидела женщина и она сказала, что коммер­ческое объявление стоит сто рублей, а частное, если кто, на­пример, потерял ребенка или вещь, пятьдесят. Ольга дала пятьдесят рублей.

— Деньги-то откуда? — не понял Галкин.

— Заняла. Дала пятьдесят рублей и сказала в микрофон: «Уважаемые покупатели! В павильоне номер сто двадцать семь продают поддельные вещи из кожи, которые на самом деле не из кожи! Обратите на это внимание. Продавец это­го павильона обманщик!». Женщина-администратор стала хвататься за микрофон и кричать, что это неправильно, что это не частное объявление. «А какое же, коммерческое?» — спросила Ольга. «Нет, и не коммерческое. Оно незаконное, у меня за это будут неприятности!» Но Ольга, удерживая микрофон и не давая его выключить, бросила женщине еще пятьдесят рублей и повторила свое объявление. Выйдя из будки, она увидела, что к ней бегут несколько мужчин. Она была готова ко всему. Но они вели себя противоречиво. Один нецензурно ругался, второй молчал, но смотрел жесто­ко, а третий, старший по возрасту, придерживал их и при­глашал Ольгу пройти для беседы. Они прошли к павильону продавца-обманщика. Тот был там, белый как полотно, и го­тов был наброситься на Ольгу, но старший прикрикнул на него на своем языке. И они закрылись в павильоне вместе с Ольгой и стали о чем-то между собой говорить. Двое защи­щали продавца, а старший обвинял и показывал в сторону будки. Ольга догадалась, что речь шла не о том, что нельзя обманывать, а о том, что нельзя доводить такие случаи до края и вредить общей торговле. «Верни деньги!» — сказал старший в конце разговора по-русски. Продавец хмуро по­лез под прилавок, медленно достал из коробки деньги, от­считал их и презрительно швырнул Ольге. Но Ольга медли­ла. «Берите и идите, чего вам еще?» — спросил продавец. Ольга ответила: «При чем тут деньги? Я хотела, чтобы вы признали, что обманули меня!» Продавец молчал. Он по­нимал, что отдать деньги — временное явление, их можно опять заработать, а признать себя обманщиком — это на­всегда, это заглянуть себе в душу и признать ее несостоя­тельность, а заглядывать в пустую душу гораздо страшнее, чем в пустой бумажник.

— Сама придумала? — поразилась Маша.

— Нет, где-то вычитала, — призналась Людмила.

Глеб Галкин ничего не сказал, но вкось изогнутый его рот, словно он собирался иронически цыкнуть, демонстри­ровал сомнение в правильности такого сопоставления души и бумажника. Не то что он был сам бездушен, нет, у него жена, двое детей и больная мать, о которых он заботится, но слишком много он знает людей, для которых пустой коше­лек намного страшнее пустой души. А Галкин о жизни судит не по себе, а по людям — чтобы не ошибиться.

— Ну, так и что? — торопила Маша.

— «Обманули или нет?» — в третий раз спросила Ольга. Старший что-то негромко сказал продавцу. Наверно, что-то в духе: обмани, скажи, что обманул, а сам считай, что не обма­нул, а выполнял закон торговли. Но продавец не хотел пойти на это, молчал. «Берите деньги», — опять сказал он. «Нет, — сказала Ольга. — Я вижу, вы хотите легко отделаться. Я вам пальто, вы мне деньги, мы квиты, никто никому не должен. Нет. Пальто возьмите, пусть оно ищет других дур, а деньги я не возьму. Мы не будем квиты, вы навсегда останетесь долж­ны и мне, и своей совести, эти деньги будут жечь вам сердце, вы никогда о них не забудете — и даже перед смертью вы бу­дете помнить про эти деньги и плакать от бессилия, что ни­каких миллионов не надо по сравнения с это мелочью, кото­рой вы оскорбили свою душу! Пользуйтесь!» И Ольга вышла. Старший со свойственной ему культурностью, которая была в нем видна, попытался вежливо преградить ей путь, но Оль­га решительно сказала: «Прочь с дороги!» И удалилась.

Глеб Галкин, на что мужчина уже в солидном возрасте, даже рот приоткрыл — не ожидал такого финала. Маша тоже застыла с приоткрытым ртом — она собиралась отку­сить печенье, но забыла об этом.

— Вот это да! — вымолвила она наконец. — Вот это у те­бя сестра...

— Дура, — встал Галкин, как-то сразу соскучившись. — Семь с половиной тысяч отдала. Сумасшедшая какая-то.

— Понимал бы ты! Иди работай! — напутствовала Маша Галкина.

Потом долго с печальной улыбкой глядела в окно. И вдруг встрепенулась.

— Постой, Людмила! Это же ты тоже потребовала, чтобы бригадир тебя на вы называл, он, бедняга, икал после этого три дня без передышки, не мог опомниться.

— Ну и что? Я у Ольги этому учусь.

— А деньги? Ты весной у меня деньги занимала! Сказа­ла: тысяч семь. И, между прочим, с весны в кожаном пальто ходишь.

— Заменитель, — рассмеялась Людмила. — Полторы ты­сячи стоит, дешевка. Но сидит хорошо. Нет, Ольга такое бы не купила. С запросами женщина. А со мной ничего подоб­ного и быть не может. А если было бы, я что, стала бы рас­сказывать, что ли? Очень надо.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и приду­манном, — ничего, получается. И, главное, не так обидно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, ко­торая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью. И было у этой Ольги замечательное кожаное пальто, Люд­мила всегда такое хотела. Пожалела она тогда все-таки про­давца, через пару дней пришла на рынок и сказала: «Ладно, давайте, ничего, носить можно». И продавец молча дал ей пальто, которое у него почему-то лежало в сторонке сверну­тое. И вернул при этом три с половиной тысячи — разницу с общей рыночной ценой. И сказал, хоть и не сразу, а когда она уже выходила: «Спасибо».