Рита Мэй Браун - Гранатовые джунгли Страница 14

- Знаешь, я могу с тобой говорить, как с кем угодно. С другими девушками я говорить не умею. Я снимаю их, везу в кино, трахаюсь и отвожу домой. Что бывает, когда люди женятся? В смысле, о чем люди говорят, когда они уже поженились?

- О детях, наверное.

- Может, это и все, что у них есть общего.

И чем дальше, тем яснее становилось: все, что у нас есть общего с Лероем - это детство, полное изюма и мороженого, и матрас, полный дыр. Но ведь у меня, по-моему, и не было ни с кем много общего. У меня не было ни матери, ни отца, ни корней, ни биологических подобий, именуемых сестрами и братьями. И в будущем мне вовсе не нужен был двухэтажный домик, свой микроавтобус, холодильник в пастельных тонах и полный дом белокурых детишек, равномерно распределенных по возрасту. Я не хотела попасть на страницы журнала «МакКоллс»{21} и быть примерной домохозяйкой. Мне даже не нужен был муж или какой-нибудь мужчина для этих целей. Я хотела идти своим путем. Наверное, я только этого и хотела - идти своим путем, и, может быть, то здесь, то там находить немного любви. Любви, но не той, которая отныне и навеки, с вагиной в цепях и  коротким замыканием в мозгу. Тогда уж лучше одной.

Кэрри и Флоренс были в шоке, когда меня выбрали президентом студенческого совета. Кэрри спала и видела, что я буду королевой бала на выпускном вечере, и она знала, что президентом и королевой бала нельзя быть одновременно. Она думала, что я предаю свой пол. Флоренс так не дергалась насчет этого, но все равно думала, что это странно. По ее теории, управленческие дела - это такое грязное занятие, что лучше уж оставить его мужчинам. Я держалась как можно дальше от дома, но это было с тех пор, как я научилась ходить на двух ногах. Когда я появлялась дома, начинался вечный бой. Однажды вечером, после крупной перепалки насчет моей стрижки, я вырвалась из дома и стала заводить машину. Кэрри выбежала из дверей и заорала:

- Не смей брать машину, она нужна твоему отцу!

Я выбралась наружу и хлопнула дверцей изо всех сил. Карл вышел на улицу и спросил меня, куда я собиралась ехать.

- Да никуда. Я просто хотела проехаться, вот и все. Только бы подальше от наших милых зануд-соседей.

- Тогда можешь проехаться вместе со мной.

Карл вывел машину по бульвару Санрайз и свернул налево, к берегу. Около Берч-Стейт Парк мы нашли тихое место и вышли. Он сел на зеленую скамейку и стал смотреть на океан.

- Океан - это и правда красиво. Даже не верится, что на другой стороне тоже есть страны, и кто-то там сидит и глядит на океан, как вот я сейчас тут сижу.

- Угу, - я все еще бесилась.

- Наверное, я не смог бы жить без океана. Все эти годы в Пенсильвании... Я не мог бы к этому вернуться.

- Ага. Я тоже люблю океан, только не знаю, стала бы жить около него всегда. Мне вообще не очень нравится Флорида.

- Наверное, это место для стариков. Дети не любят задерживаться там, где они росли, так что, может быть, ты переедешь.

- Я хочу уехать туда, где у меня будет шанс. Здесь у меня шанса нет. А потом, я хочу распрощаться с теми людьми, которых мы знаем. Они все время мне поперек дороги стоят.

- Вы с твоей матерью - как масло и вода. Ты не можешь просто сказать ей «да» и делать по-своему. Все время взрываешься. Гордыня это, девочка, гордыня. Если бы ты притворялась, что ее слушаешься, тебе не пришлось бы вечно с ней воевать.

- Она же не права. Когда я ее слушаюсь, ее ошибки сразу выходят на свет.

- Она негибкая. Но я все-таки не стал бы говорить, что она все время неправа.

- А я говорю, неправа, по крайней мере, когда она мешается в мою жизнь. Ей надо, чтобы все было по ее указке. Никто не будет мне указывать, что мне делать. Никто. Особенно тот, кто неправ.

- Не знаю. Я не люблю спорить о том, прав я или неправ. Я улыбаюсь, говорю «да» начальнику на работе, «да» Кэрри, «да» моим старикам, когда они были живы. И проскальзываю за их спиной.

- Я так не могу, папа.

- Я знаю. Ты заплатишь за это, милая моя. Заплатишь слезами и досадой, потому что тебе одной придется воевать против всех. Большинство людей - трусы, вроде меня. И если ты попытаешься вынудить их к бою, они накинутся на тебя, не лучше тех, с кем ты обычно ругаешься. Ты окажешься совсем одна.

- Я и сейчас совсем одна. В этом доме я приживалка, и так всегда было. У меня никого нет, кроме себя любимой.

Карл заметно удивился и сказал:

- У тебя есть я. Я - твой отец. Ты не будешь одинока, пока я рядом.

- Папа, но тебя же не бывает рядом.

Его, похоже, так задело, что я готова была язык себе откусить.

- Это потому, что я теперь так устаю, когда прихожу с работы. Когда ты была маленькая, и я приходил домой, ты уже спала. Потом, когда ты росла, ты гуляла на улице с ребятами. Теперь я, видно, не могу работать в полную силу. Иногда на работе я думаю - пойти бы домой, поужинать, а потом съездить в школу, посмотреть, как ты там заправляешь. А потом сажусь, беру газету и засыпаю. Мало я бываю рядом с тобой. Слишком старый я, наверное... Прости меня, милая.

- И меня прости, папа, - я смотрела в темные волны и старалась не смотреть ему в лицо.

- Молли, я и вправду горжусь тем, как у тебя идут дела в школе. Ты, как всегда, нечто особенное. Однажды ты будешь большим человеком. И продолжай бороться за себя. Раз уж ты с Кэрри воюешь, все остальные для тебя будут так, семечки, - он усмехнулся и продолжал: - Ты знаешь, в какой колледж пойдешь и чем будешь заниматься?

- Пока нет - насчет колледжа. Может быть, я пойду в один из этих чванных Семи Сестер, куда ходят богатенькие девчонки, а может, в крупный городской колледж. Зависит от того, кто предложит мне лучшие условия. Но я, кажется, знаю, чем хочу заниматься - буду юристом или режиссером в кино. Это единственное, что меня интересует.

- Из тебя получится хороший юрист. Тебя никто не переспорит, и ты любого превратишь в котлету. А вот насчет кино не знаю. Ты в Голливуд, что ли, собираешься? Говорят, там дурное место.

- Не знаю. Студии разваливаются, насколько мне известно. Кажется, все время открывается то одна, то другая - новые компании и персонал. Но сначала надо научиться. Женщин-режиссеров нет, так что, видно, придется как следует пробиваться, а с юриспруденцией, я знаю, у меня может получиться. Но я бы скорее снимала кино, чем держала речи перед сонными присяжными.

- Тогда снимай кино. Жизнь у тебя одна, поэтому занимайся тем, чем хочешь.

- Я так и собираюсь делать.

- А как насчет брака?

- Никогда. И точка.

- Так я и думал. У тебя, кажется, не очень-то свербит с той стороны передника. Между нами, меня убьет, если ты будешь ползать на коленях перед кем бы то ни было, особенно перед мужем.

- Вот и не волнуйся, потому что этого не будет. И вообще, зачем покупать корову, если можно доставать молоко бесплатно? Я могу трахаться всегда, когда мне заблагорассудится.

Он засмеялся.

- Люди с ума сходят из-за секса. Но послушай совет от своего старика - делай все, что хочешь, но помалкивай об этом, - в его голосе была странная печаль; он помолчал и наклонился, чертя круги на песке. - Молли, в моей жизни я мало чего добился, и она уже почти кончена. Мне пятьдесят семь лет. Пятьдесят семь. Не могу к этому привыкнуть. Когда я думаю о себе, иногда кажется, мне еще шестнадцать. Смешно, правда? Для тебя я старый чудак, а я все еще не могу поверить, что я старый. Послушай меня, - его голос стал крепче, - делай все, что хочешь, и пусть весь мир катится к чертям. Учись на своем старике. Я, черт возьми, ничего в жизни не сделал, а теперь я слишком стар, чтобы сделать хоть что-нибудь. Все, что у меня есть - это разбитые мечты и дом под залог, за который еще десять лет придется выплачивать. Я трудился всю свою жизнь, и все, чем могу похвастать - этот розовый дом-коробка рядом с железной дорогой и рядом с такими же коробками. Сплошное дерьмо. К черту все торпеды, детка, и полный вперед! Не слушай никого, кроме себя самой.

- Папа, ты снова насмотрелся фильмов про войну, - я обняла его и поцеловала в седую соленую щетину.

Середина июля была жаркой. Я с торжеством вернулась из Штата Девочек{22}, где стала губернатором. Кэрри и Флоренс ворчали, что теперь со мной совсем сладу не будет. Карл пошел на работу и всем по пути говорил, что его дочь когда-нибудь станет настоящим губернатором. Однажды ночью, после того, как я вернулась из Таллахасси, мы с Карлом смотрели «Питера Ганна»{23} по телеку. Мы поспорили, кто окажется злодеем, и Карл выиграл, потому что это был повторный показ. Он не говорил мне, что уже видел эту серию, пока все не кончилось, и по пути в спальню все время смеялся.

Я пошла спать около одиннадцати и уснула под шорох пальмовых листьев на улице. Пальмы шуршат так же, как дождь, это очень успокаивает. Из глубокого сна меня вырвало ощущение, что кто-то вцепился мне в лицо. Чьи-то ногти царапали мне горло. В комнате была темень, только ярко-красный огонек с улицы пробивался через жалюзи. Я увидела еще один силуэт у кровати, кто-то отрывал от меня того, кто в меня вцепился. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я увидела, что это Кэрри на меня набросилась, издавая странные звуки.