Рита Мэй Браун - Гранатовые джунгли Страница 15

Я пошла спать около одиннадцати и уснула под шорох пальмовых листьев на улице. Пальмы шуршат так же, как дождь, это очень успокаивает. Из глубокого сна меня вырвало ощущение, что кто-то вцепился мне в лицо. Чьи-то ногти царапали мне горло. В комнате была темень, только ярко-красный огонек с улицы пробивался через жалюзи. Я увидела еще один силуэт у кровати, кто-то отрывал от меня того, кто в меня вцепился. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я увидела, что это Кэрри на меня набросилась, издавая странные звуки.

Она убьет меня. Она съехала с катушек и сейчас меня задушит. Вдруг она завыла во все горло:

- Вставай, вставай! Карл умер. Вставай, Молли, твой отец умер!

Флоренс, которая обеими руками отдирала Кэрри от меня, добавила:

 - Он там, в гостиной, если хочешь его увидеть, пока не увезли. Иди же, скорая помощь уже здесь, и доктор тоже.

Я накинула халат и бросилась в гостиную, где висело большое зеркало с нарисованными фламинго. Там, под зеркалом, перед дверью было тело Карла. Его глаза смотрели мне в глаза, и лицо его все посинело.

- Почему он такой синий?

Врач ответил:

- Сердечный приступ. Это случилось совсем внезапно. Ему только хватило времени, чтобы предупредить Кэрри, и он сказал, что у него, кажется, что-то с сердцем, а потом - хлоп, и нету его.

Люди со скорой помощи подошли и с любопытством глазели на мой халат. Им плевать было, что у меня отец умер. Я для них была шестнадцатилетней задницей в купальном халате. Врач сказал мне, чтобы Кэрри подержали на транквилизаторах, потому что она совсем выбита из колеи. Хотя мы всю ночь пичкали ее пилюлями, она не могла спать и плакала:

- Какой сегодня день? Где мой Карл? - потом начинала звать его, как кошку: - Карл, ох, Карл, иди ко мне-е-е-е!

Нечего было и пытаться заснуть, так что мы с Флоренс всю ночь оставались на ногах и обсуждали приготовления к похоронам. Флоренс поглядывала на меня, ждала, чтобы я сорвалась или заплакала. Если бы я заплакала, она сказала бы, чтобы я взяла себя в руки, ради Кэрри. А я не плакала, поэтому она обвиняла меня, что я бессердечная и вовсе не любила Карла, ведь он мне не родной отец. Укоряла меня за то, что я приемная, и что приемные дети не испытывают настоящих чувств к своим родителям. Я ни слова не говорила. Мне было нечего сказать этой женщине. Пусть себе думает, что ей взбредет в голову. Какое мне дело, что думают такие люди?

Похороны были назначены на воскресенье. Когда мы пошли в похоронное бюро{24}  Циммера с одеждой Карла, мы обнаружили, что Карла там нет. Мы обзвонили все похоронные бюро в городе, пытаясь найти его останки, и нашли его в похоронном бюро Болта. Поскольку его фамилия была Болт, врачи со скорой помощи перепутали и доставили его не в то помещение. Им было плевать, что они ошиблись, а нам пришлось дважды платить.

После панихиды мы забрались в длинный белый «континентал», чтобы выехать на кладбище, и у Кэрри хватило чувства юмора, чтобы заметить:

- Ну, уж это в первый раз я езжу на такой шикарной машине. Видно, чтобы проехаться на «линкольн-континентал», сперва надо помереть.

Она хихикнула, а Флоренс бросила на нее такой взгляд, как будто она была убита горем. По-моему, это и вправду было смешно. Несмотря на все наши ссоры, нельзя было не видеть, что Кэрри не проведешь, и она считала, что мир, как правило, представляет собой шоу для потехи богатых за счет бедных.

Одиночество поселилось в розовом доме после смерти Карла. Кэрри плакала почти каждый день, пока я не приходила из школы. Я пыталась побыть рядом с ней, чтобы ей было легче, но мы только и делали, что ругались. Мы ругались о похоронах, о том, что я мало горюю, о том, что я работаю на теннисном корте, а не в конторе. Я почти не бывала дома и все время болталась на улице. Тогда мы ругалась из-за того, что я бросаю Кэрри в доме наедине с ее бедой.

Через две недели после того, как начались занятия в школе, я пришла домой около пяти и переоделась, чтобы потом идти на митинг. Флоренс удалось выманить Кэрри из дома и увести ее в новый магазин «Бритт». Я сидела на кухне с ярко-желтыми обоями, читала «Орландо» Вирджинии Вулф и хохотала во все горло, потом взглянула на часы и увидела, что уже полшестого. Я вскочила и поставила кофе. Темно-ржавый порошок заклубился в чистой воде, а потом я выглянула на улицу сквозь жалюзи и осознала, что Карл уже никогда не придет. Я чувствовала себя такой глупой и одинокой, ведь я поставила воду, чтобы он пришел с работы и выпил свежего кофе. Я села и попыталась снова читать «Орландо», но страница расплывалась перед глазами. Я встала и пошла в спальню Кэрри. У Карла был ящик в огромном коричневом старом комоде с верхом из серого линолеума. В этом небольшом ящичке он прятал несколько старых перочинных ножей с перламутровой ручкой, красный с серебряным портсигар тридцатых годов, размером с ладонь, и потертый овальный перстень с головой Афины, вырезанной на сардониксе. Целая жизнь ушла. Прекрасная жизнь, наполненная смехом - а все, что осталось от нее, - вот эта пригоршня подержанного товара, и тот не первого сорта.

«Плимут» пятьдесят второго года, переваливаясь, въехал на стоянку, и я услышала, как обе они выбираются, и каждая из них ворчит на другую, что ей не нужна помощь. Я проскользнула обратно в кухню и открыла книгу. Флоренс тут же заметила, что глаза у меня красные и нос хлюпает.

- Что это с тобой? - осведомилась она.

- Книжку грустную читала, вот и все.

Кэрри фыркнула, что я в жизни только и делаю, что читаю грустные книжки, и что так я себе совсем глаза испорчу.

- Сидишь все время носом в книжку. Заучка ты, вот ты кто, портишь глаза с тех пор, как маленькая была. И меня не слушаешь. Нет, меня-то ты никогда не слушаешь! А я для твоего же блага говорю, что хватит тебе столько читать. Твои вечные чтения тебе портят мозги не меньше, чем глаза. Все никак до тебя не дойдет. Совсем когда-нибудь здоровье угробишь, это так же верно, как то, что я тут стою и с тобой говорю. Молли, ты меня слышишь?

- Да, мама.

Она открыла большой белый пакет с прописными буквами «спасибо» и показала мне охапку пластиковых цветов.

- Это твоему отцу на могилку. Они дольше держатся, чем настоящие. Люди будут проезжать и видеть, что красиво.

- Они красивые. Извини, мне надо в школу.

Когда я выходила из двери, то услышала, как Флоренс говорит Кэрри:

- Полоумная у тебя девчонка. Когда отец умер, она не плакала, а над какой-то несчастной книжонкой сидит и ревет.

9

Последний класс был триумфом. Нам с Конни даже не приходилось идти на уроки, если нам не хотелось. Мистер Бирс писал нам голубые пропуска, чтобы мы могли уйти в любой момент. Единственные уроки, до которых мы снисходили - это углубленный английский с миссис Годфри. Она была такой замечательной учительницей, что нам даже хотелось учить староанглийский, чтобы читать Чосера. Кэролин тоже туда ходила. Мы все трое сидели в первом ряду и соревновались за самые высокие оценки.

Кэролин была капитаном в группе поддержки, и она обычно появлялась в столовой в своей форме с голубыми пряжками на белых ботинках. Мы с Конни были выше таких вещей, как участие в группе поддержки, но Кэролин это придавало популярность в школе. Мы, все трое, встречались с тремя парнями, которые близко дружили между собой. Когда нас видели соответственно с нашими парнями, мы обычно были ласковы с ними, как требовало строгое школьное общество, но на самом деле никто из нас троих ни на грош о них не заботился. Это было некое удобство, нечто такое, что требуется носить, когда ходишь в школу, вроде лифчика. Кэролин вся была как натянутая струна, потому что Ларри пытался уломать ее переспать с ним. Мы с Конни советовали ей соглашаться и покончить с этим, потому что нам уже опротивело слушать ее нытье, как Ларри хватал ее за сиськи в двенадцать двадцать утра, каждый субботний вечер. Кроме того, и Конни, и я занимались этим с нашими парнями безо всяких побочных эффектов. Никто, разумеется, не должен был знать, но все втихомолку знали. Вся эта откровенная гетеросексуальность забавляла меня. Если бы им было известно! Наши парни считали себя даром божьим, потому что мы с ними спали, но они были столь трагически предсказуемы, что мы прощали им их самоуверенность.

Кэролин решила, снова призвав на помощь свою безупречную логику, что если мы выиграем футбольный матч со Стрэнаханом, она пойдет на это с Ларри. Мы стерли их в порошок. Лицо Кэролин, пока она шла с поля брани, было не малиновым, как обычно, от крика во всю глотку, но бледно-серым. Конни и я подошли к ней, чтобы поддержать. Потом мы трое вернулись к раздевалке, чтобы ждать наших парней на свидание - у всех принстонские стрижки, ботинки «Видженс» и носки «золотой кубок». Кларк пришел со ссадиной на щеке и жаждал сострадания. Я сказала ему, что он герой футбола, он и был им, сделав два касания. Дуглас, парень Конни, тяжело ввалился (хороший полузащитник должен быть крупным), и она сказала ему, что он герой футбола. Ларри споткнулся в дверях, так ему не терпелось увидеть Кэролин. У нее не было времени сказать ему, что он герой футбола, потому что он сжал ее так, что кости хрустнули, и поцеловал, будто в фильме с Эрролом Флинном{25}, и приподнял ее, подсаживая в свой «стингрей» с открытым верхом. Кэролин нервно помахала нам на прощанье, и мы все помахали в ответ. Потом мы все четверо забрались в машину Дуга и отправились в кафе Вольфи, все время разговаривая о том пропущенном перехвате да об этом классном блоке, вперемежку с бананами и горячими помадками.