Кадер Абдола - Ворон Страница 14

История о моем знакомстве с кофе не настолько поэтична, как история моей бабушки.

В тот период, когда я прилагал все усилия, чтобы при помощи ООН переправить в Нидерланды жену и дочь, я получил письмо от муниципалитета, что их переезд невозможен, потому что у меня не было ни вида на жительство, ни работы.

Я не мог ничего сделать, чтобы ускорить получение вида на жительство. Но я мог найти работу.

С помощью Миранды я послал в муниципальные и другие государственные учреждения письма с просьбой о приеме на работу, но меня никто не приглашал на собеседование.

В то время я денно и нощно занимался нидерландским языком.

Я написал новый рассказ. Миранда прочитала его, исправила и отдала мне.

— Хорошо, твой нидерландский становится все лучше.

— Там было много ошибок?

— Да, конечно, — ответила она с улыбкой, — но я их все исправила. Некоторые вещи ты описываешь иначе, чем это делают другие писатели, я не знаю, исправить ли мне их или оставить. Я думаю, что это твой стиль и это на самом деле украшает историю. Подожди-ка.

Она вытащила из рюкзака газетную вырезку:

— Это адрес большой кофейной компании. Им требуется сотрудник в отдел производства. Думаю, у тебя есть шанс.

Это была американо-нидерландская фабрика. Я не ожидал, что они примут меня на работу, но я им все же подошел.

Я работал посменно, ходил вдоль конвейера, контролировал качество кофейных зерен, собирал образцы, тестировал их в лаборатории и заполнял формуляры.

Я был рад этому месту и получал ровно на десять процентов больше минимальной заработной платы.

Руководитель отдела был мной доволен, однако работа была смертельно скучной. Ходить вдоль конвейера и внимательно наблюдать за тем, что там происходит, не доставляло мне особого удовольствия. Мои мысли разбегались во все стороны.

Приходя домой, я сразу же садился писать рассказы. Я посылал тексты Миранде по почте. Она дотошно проверяла их и приносила назад.

Я жаловался ей на то, что время на работе тянется ужасно медленно, и на то, что я, должно быть, тысячу раз за день успеваю посмотреть на большие настенные часы. Однажды вечером я сказал ей:

— Дай мне почитать стихи, Миранда, избавь меня от страданий!

С этого момента она каждый раз приносила мне по несколько новых нидерландских стихотворений.

Я записывал их на маленькой бумажке, умещавшейся в моей ладони. Проходя мимо конвейера, мимо больших печей, в которых обжаривались кофейные зерна, и мимо перемалывающих машин, я, опьяненный ароматом кофе, читал нараспев эти стихи.

Одно стихотворение Гвидо Гезелле заставило меня позабыть о больших настенных часах:

Все те часы у Васпровел я с наслажденьем,и ни один из них во мнене вызвал сожаленья.Все лучшие цветы для Вассобрал в стихотворенья,и как пчела, при Вас, при Вас,их мед пил с восхищеньем;мне час не мил, коль он без Вас.

18. Дорога

Прежде чем моя жена и дочь смогли приехать, прошло еще несколько лет. Чтобы обеспечить безопасность жены и дочери в Иране, мы перед моим отъездом для виду оформили развод. Теперь это стало препятствием. Я должен был доказать, что мы не разведены, иначе она не смогла бы приехать.

Я часто спрашивал себя, каково это — уволиться и полностью посвятить себя творчеству. Эту мысль я, как правило, быстро отгонял от себя. Без работы у меня не было бы шансов привезти жену и дочь в Нидерланды.

Я писал, в основном, карандашом, чтобы иметь возможность стирать резинкой ошибки. Компьютеры еще были не так широко распространены, но Миранда купила себе компьютер, чтобы писать диплом. Мои рассказы перекочевали с бумаги на компьютер.

Я не очень хорошо умел готовить, но в благодарность я несколько раз готовил для нее блюда иранской кухни, которые мы ели сидя за компьютером, пока она просматривала мои тексты. Иногда я задерживался у нее, мы выпивали и разговаривали о всякой всячине.

По совету Миранды, я начал посещать лекции по нидерландскому языку и литературе, чтобы получить более глубокие знания.

Я прилежно учился, несмотря на то что был изнурен работой. Я предъявлял к себе такие высокие требования, что это привело к моральному и физическому истощению. Я регулярно засыпал как на работе, так и за партой. А когда ложился в постель, то всю ночь, не смыкая глаз, размышлял о своей несчастной жизни.

Теперь, когда у меня была постоянная работа, я зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью. Я продолжал забрасывать ООН письмами и обивать порог муниципалитета с одним и тем же вопросом: когда же я смогу заключить в объятия жену и дочь?

Сотрудники муниципалитета не давали мне никаких гарантий. И все же они не остались равнодушными к моей ситуации и, без моего ведома, помогали мне. Вместе с адвокатом центра по приему беженцев они помогли оформить мне вид на жительство. Это произошло благодаря моим первым рассказам. Или, может быть, благодаря Миранде. Она скопировала мои тексты и отослала их моему адвокату. «Раньше в моих снах мчались поезда. Они были причиной многих кошмаров. Теперь в моих снах появились самолеты. Они приземляются, потом взлетают. На них ко мне летят пассажиры. Доставив их, пустые самолеты улетают назад».

Я до сих пор отчетливо помню те чувства, которые испытал, читая письмо о том, что мне наконец дали постоянный вид на жительство.

Моя дочь подросла, и моя жена также изменилась, она уже не была той девушкой, которая спасла меня у американского посольства.

Сначала было невероятно здорово. Мы жили в доме, расположенном у дамбы. Но постепенно я начал замечать, что сложные годы, проведенные в Иране, и мой побег стали для жены очень тяжелым испытанием.

Когда мы жили в Иране, моя политическая деятельность и ее последствия превратили ее жизнь в ад. Она хотела покоя, она хотела семью, но я не мог ей этого дать. Мы медленно отдалялись друг от друга. Мое бегство из страны изменило ситуацию. Теперь, воссоединившись здесь, мы думали, что оставили прошлое позади. Но именно сейчас, в покое полдера, нас настигло это прошлое. Помимо этого, пережитые скитания полностью изменили меня.

Я делал все, чтобы им было приятно находиться дома, но это было непростой задачей. В свое время между нами пролегла трещина, и за период разлуки она лишь увеличилась. Мне хотелось побыть одному, посвятить себя творчеству, иметь собственный круг общения, но после их приезда это стало невозможно. Я должен был работать, при этом еще учиться, и к тому же находить время, чтобы писать. Я стал раздражительным, начал остро реагировать на любую критику со стороны жены и ссориться по пустякам.

Таким она меня раньше не видела. Она заподозрила, что я встречаюсь с другой женщиной. Она спросила меня об этом, но я все отрицал.

Я не мог уйти от жены и ребенка, да и не хотел этого. Я должен был вновь научиться поддерживать равновесие в семье, чтобы иметь возможность заниматься творчеством, и чувствовал, что время утекает сквозь пальцы.

Однажды вечером я шел со станции домой, и несколько раз меня окликнула Миранда. Она ехала позади на велосипеде, но я настолько был погружен в собственные мысли, что не слышал и не видел ее. Все еще сидя на велосипеде, она положила руку мне на плечо:

— Ты о чем задумался?

Я вздрогнул от неожиданности.

— Тебя подвезти?

Да, я хотел сесть на багажник ее велосипеда, но не сделал этого. Это место, позади нее, не было предназначено для меня.

— Я хочу смотреть, как ты будешь ехать на велосипеде, пока дождь не смоет твой силуэт, — сказал я.

Миранда поехала дальше, махнула мне и исчезла за пеленой дождя.

19. Старые товарищи

Вчера ко мне заходили Морад, Фарида и Самад, мы собирались пойти на площадь Дам на митинг против иранского режима.

Всех троих я знал еще с тех пор, как был студентом в Тегеране. Их тогда арестовали, и они не смогли закончить образование. Они бежали из страны на несколько лет раньше меня и, так же как я, случайно оказались в Нидерландах.

Морад получил диплом в Неймегене, теперь он руководит проектами Нидерландских железных дорог. Самад закончил Роттердамский университет имени Эразма и стал кардиохирургом, он пользуется всеобщим уважением и является одним из ведущих специалистов в своей области.

— Ты — иранский лекарь, восстанавливающий разбитые голландские сердца, — шутим мы над ним.

Фарида стала терапевтом, у нее частный врачебный кабинет в Гааге. Я знал ее, когда она еще была студенткой первого курса Тегеранского университета, ее черные волосы восхитительными волнами спадали на плечи.

— Ты стала блондинкой, Фарида, где твои темные локоны, — подтруниваю я над ней.