Елена Колядина - Под мостом из карамели Страница 15

– Ты не забывай, у нас не только зубы мудрости есть, но и резцы с клыками. Не стесняйся их показывать, – словно услышав её мысли, бросила Собака.

– Да, – кивнула Лета, успокоившись. – Надо быть злее. Сейчас без злобы никак.

– Давай, отвезу тебя домой. Где ты живешь?

Лета высморкалась в салфетку и взглянула на дорогу.

– Мы в обратную сторону едем.

– Сейчас развернёмся. Самцы утверждают, что лучшие повара – мужчины. Ты завтра выходишь в «Хлеб и шоколад», работаешь как лошадь и доказываешь себе и самцам что мы, женщины, самые лучшие в мире шефы. Это будет твоя месть ему, это он у тебя лизать будет. – Собака захохотала. – Я имею в виду карамель.

Дома Лета кинулась в ванную, радуясь, что папа и бабушка еще не вернулись. Постояла под душем, просто чтобы смыть запах кухни, а потом легла в своей комнате, завернувшись в угол покрывала.

Встала она только к ужину. После салата и папиного бокала портвейна, который он, эстетствуя, называл аперитив, бабушка вытащила из духовки запечённую рыбу и поставила лоток на керамическое блюдо в центре стола. Папа бросил взгляд на телевизор, мельтешивший с отключенным звуком, и взял пульт.

– Ещё раз о происшествии в центре Москвы, – строго сообщила диктор. – Как нам только что сообщил наш корреспондент, работающий на месте события, взрыв в клубе «Пилав» произошел в 16 часов 10 минут. Площадь возгорания составила более ста метров, к настоящему времени пожар потушен.

Папа и бабушка ошарашенно перевели взгляды на Лету.

– Я думал, вы только фастфуды крушите, – с помощью неудачной шутки попытался сохранять спокойствие папа.

– Основная версия произошедшего – взрыв бытового газа, – сообщил представитель МЧС.

– Баллон с газом взорвался! – вскрикнула Лета. – Там плита электрическая, и поэтому был ещё баллон, для блюд на открытом огне.

– Только по счастливой случайности никто не пострадал, – сказал корреспондент.

– Никто не пострадал! – потрясла ладонями Лета.

– Впрочем, рассматривается и версия, что взрыв организовала одна из националистических групп. Известно, что клуб и ресторан принадлежат выходцам из Средней Азии, и в их адрес уже звучали угрозы. – Камера передвинулась на стену, где с трудом можно было разглядеть полустёршиеся слова «Россия для русских!».

– Да этой надписи сто лет! – снова вскрикнула Лета. – Там уже ничего не видно! При чём здесь националисты!

– На месте преступления был найден вот этот ботинок. – Камера показала Летин устрашающий башмак с развалившейся шнуровкой.

Лета подтянула ноги под стул.

– Именно такую обувь носят те, кто причисляют себя к скинхедам, известно, что численность бритоголовых в Москве составляет около десяти тысяч.

Папа напряжённо посмотрел на дочь.

– Какие скинхеды?! – возмутилась Лета. – Это обувь рабочего класса! Папа, скажи! Всё врут! Зачем преступнику разуваться? Взорвал, снял сапоги и пошёл в метро босиком?

Бабушка на мгновенье замерла, а затем протянула взгляд из столовой в холл, на брошенные у входной двери грязные, измочаленные сабо, которые внучка купила в магазине спецодежды для работы в «Пилаве».

– Леточка, а где твои ботинки? – слабо сказала бабушка.

– Бабушка, ты что, думаешь, я на прощанье взорвала ресторан, потому что владельцы – чебуреки?!

– А были другие причины? – сказал папа.

Лета осеклась. Рассказывать о шефе, значит слушать, как папа будет грозиться всех убить, но так никого и не убьет, а Лета лишь ещё раз убедится, что беззащитна, как лягушка в руках мальчишки. Тогда какой смысл быть честной?

– Просто за мной заехала на машине подруга, – дивясь, как легко она врёт, заверила Лета. – Я вам рассказывала, чемпионка кубка Кремля по кондитерскому искусству, я к ней выскочила, в чём была, только куртку накинула, а она меня до дома довезла. Вы хотели, чтобы я вернулась из-за пары старых дерьмодавов, и погибла?

– Господи спаси! – бабушка нарисовала в воздухе мелкие, словно в казаках-разбойниках, крестики.

– Это точно баллон на кухне взорвался, – с неуместным удовлетворением сказала Лета и усмехнулась. – Месть – блюдо, которое подают горячим.

– А я предупреждал, что этот «Пилав» – опасное место! – папа с бабушкой, не сговариваясь, бросились к Лете и сжали ребёнка в объятиях вместе со спинкой стула.

– Где мой валокордин? Я должна покурить, – наконец, оторвавшись от внучки, прохрипела бабушка.

– А я – выпить, – заявил папа.

В кармане Летиной куртки звякнула эсэмэска. «Prazdnik jertvoprinoshenia kurban-bairam v tvou chest, – прочитала она, оказавшись в прихожей. – Теper verish chto ja tebia lubliu?»

Глава 4

Сахар и человечки

Она вышла в «Хлеб и шоколад» на другой день и погрузилась в ремесло карамелеварения с отречением, почти невозможным для её возраста. Так отдаваться делу могли только ровесницы-спортсменки или балерины, но их на скорые грандиозные победы, золотые свершения и денежные награды натаскивал орущий тренер, хлыст педагога или напористые родители. На Лету никто не кричал. Папа не чертал сияющих кондитерских вершин, а, наоборот, наносил дочери изящные уколы, называя ребёнка монпансье, карамелькой и кэнди. Милые сладости, недостойные революционерки, антиглобалистки, взрослой девушки, дочери буржуа от высокого искусства, которая, если уж случилась такая пролетарская беда, должна учиться кулинарному мастерству в Париже или Болонье, а не работать поварихой в России.

Деньги, которые в «Хлебе и шоколаде» Лете выдавали в конверте с надписью от руки «Новикова», она толком не пересчитывала, так что семья только косвенно прикидывала, что ребенок зарабатывает полторы-две тысячи долларов. Но и бесплатно она работала бы с такой же страстью. Единственным человеком, кто напоминал ей о задачах и перспективах – чемпионат, съёмки, – была Собака. Но эта конкретность целей вовсе не лишала Лету гибкости в освоении карамельного колдовства – ей казалось, что на работе она занимается творчеством почти в чистом алхимическом виде. Лета была уверена – леденцовые шоу, в которые незаметно превратились её таинственные встречи с кипящей карамелью, как и прежде, лишь правдивый яркий праздник, честный карнавал, простодушный цирк зверей из её детства. Ей казалось, она сама всем руководила, и, конечно, никогда не допустила бы в своих изделиях продажной пошлости. Тем более что никто не заставлял Лету штамповать розочки или зайчиков. Сотрудница «Хлеба и шоколада» с непереводимой должностью «ивентер» лишь сообщала специалистке по карамели тему очередного утренника, банкета, церемонии или идею выездного представления.

– Полная свобода, – хвасталась Лета дома.

– Напрасно, – водил жалом папа. – Лучше бы тебя по рукам и ногам связали.

– И какое же следующее культурно-массовое мероприятие? – поспешно интересовалась бабушка, никак не совладающая со словосочетанием «ивент-проект».

– 23 февраля в башне «Федерация», – доложила Лета.

– Могу себе представить, сколько в Москва-Сити менеджеров, отслуживших в российской армии, – злорадствовал папа. – И чем ты собираешься украсить праздник? Леденцами в форме гранат?

– Хотелось бы взрывами, но придется георгиевскими ленточками, – сообщила Лета.

– Молодец, – похвалила бабушка. – Памяти павших будем достойны!

– Прекрати! – поморщился папа.

– Всё будет проходить перед фитнес-клубом.

– Там открылся фитнес? – поинтересовался папа и повращал запястьями.

– Ага, на 64 этаже.

– Интересно, почём абонемент, – беспечно сказал папа.

– Наша ивентерша говорила – 40 тысяч в месяц.

– Полмиллиона в год?! – папа был возмущен столь высокомерным социальным неравенством. – И моя дочь обслуживает этих олигархов и воров?!

– Никого я не обслуживаю! – закричала Лета.

– Никого она не обслуживает! – заголосила бабушка. – Можно подумать, ты у нас – служитель муз! Разве ты сам не тем же занимаешься?

– Я соединяю искусство и жизнь! – вскипел папа.

– Ещё про застывшую музыку вспомни! – прохрипела бабушка.

– Вот только не надо трогать архитектуру!

– Ах, прости, я не знала, что на твою тень нельзя наступать!

Лета зажала уши и зажмурилась, но не потому, что страдала от высоких перебранок папы и бабушки, ей просто хотелось без помех обдумать будущие георгиевские ленточки – полосатые леденцы размером с маленькую шоколадку, светящиеся апельсиновыми огоньками.

Впрочем, никто не заметил, что свечение шло изнутри карамелек, лежавших в вазах, гости думали – это отблески длинноногих галогеновых ламп, цепочек светодиодов или солнечная гильотина, упавшая сквозь стеклянный потолок прямо на головы участников праздника. Ленточки сгрызли, рассосали, рассовали по карманам, бросили на стойки и столики, а одну растоптали. Вышедшая из туалета уборщица-киргизка затёрла осколки широкой верёвочной шваброй. Уборщица приехала из Ферганской долины, у себя дома, в поселке возле Оша, она была учительницей начальных классов, а здесь приходилось убирать за русскими свиньями. После этих мыслей она как равной улыбнулась Лете, наклонившейся за самым большим обломком ленточки – эта русская тоже обслуживающий персонал.