Борис Можаев - Полтора квадратных метра Страница 15

– Ты зачем пришел? – спросил его бог голосом доктора Долбежова.

– Хочу вас спросить: должен человек знать или нет, для чего он живет?

– Тайна сия великая есть… – ответил бог опять голосом Долбежова. – А зачем тебе знать это?

– Чтобы поступить по совести, – ответил Павел Семенович. – Допустим, меня обидели. Что мне делать? Отомстить обидчику? Но тогда придется плюнуть на общественную обязанность, потому что мстительность отнимет у меня все силы и время.

– А для чего тебе дадены сила и время? – спросил бог.

– Чтобы людям пользу делать, – ответил Павел Семенович.

– Как же ты делаешь эту пользу? – грозно спросил бог голосом Долбежова, поднял верхнюю губу и ткнул себе пальцем в зубы. – Ты ставил мне коронку? А она стерлась всего за два года.

– Николай Илларионович, это ж я без цели! Золото оказалось квелым. Прости меня, – и Павел Семенович повалился на колени.

– Врешь! Золото было червонное, девяносто шестой пробы… Ты слишком тонкую пластинку раскатал. Сэкономил! Кого ты хочешь обмануть?

– Грешен, Николай Илларионович… Прости! Не для себя я, не из корысти. Берте щербину залатал. Ей из плохого золота коронку не поставишь.

– Ну, ежели для иностранки сэкономил, тогда встань. Значит, не для себя, для ближнего своего старался.

Павел Семенович удивился, что и тут имя Берты сработало. Скажи ты, какая сила во всяком иностранном слове имеется. И осмелел:

– Так для чего же человек живет? Для того, чтобы пользу делать, или добиваться своего, то есть правду отстаивать? – спросил он.

– Не спрашивай. Служи богу и обрящешь покой, – торжественно ответил бог.

– А что есть бог?

– У тебя что, глаза на лоб повылазили? Ослеп ты, что ли? – сказал бог голосом Марии Ивановны, и Павел Семенович в страхе очнулся.

Мария Ивановна спала рядом, и не было у нее ни бороды, ни лысины.

Павел Семенович растолкал ее и пересказал весь свой чудный сон.

– А сон-то в руку, Павлуша. Надо стучаться, идти до самой верховной власти. И дело выиграем, и покой обрящем.

– Дак ведь легко сказать – до верховной власти. А сколько сил положим? Сколько времени уйдет… Эдак и работу запустишь.

– Наплевать. А иначе досада заест.

И пришлось Павлу Семеновичу на время от общего дела отступить и взяться за личную линию. Забросил он свои научные проекты насчет торфа, патоки, сапропеля, бурого угля и даже про черепичных специалистов из ГДР позабыл; а пошел он по инстанциям искать свою узкую, голую правду, в глубине души досадуя на это временное уклонение от борьбы за всеобщее счастье.

И понесло его, и закружило…

– Это как езда в санях в зимнюю пору, – признавался Павел Семенович впоследствии, – когда ехать не знаешь куда, дорога заметена, кругом тебя все кипит, вертится, в лицо плюет, будто тысяча чертей балует, а тебя несет куда-то во тьму, и ты ничего не видишь, окромя лошадиного зада, и слезть не в силах.

Так он и мчался в этой отчаянной погоне с яростью изголодавшегося человека утолить свою жажду, насытиться – лично доказать свою правоту.

Из жалобы Павла Семеновича в высокие инстанции:

«В прошлом году в августе месяце мы обратились в домоуправление с просьбой перенести входную дверь в нашей квартире с тем, чтобы она открывалась внутрь квартиры для удобства и в противопожарном отношении.

Горисполком разрешил перенести дверь. В соответствии с этим ремстройучасток по заявке домоуправления перенес дверь на один метр с разделкой от дымохода на 35 см и плюс прокладка войлока.

Однако проживающая рядом с нами гражданка Чиженок категорически стала возражать, ссылаясь на то, что ей негде ставить ведро с углем и золой, класть дрова, тряпки, летом керосинку (около нашей двери). Ширина коридора полтора метра, длина после переноски двери семь метров.

В связи с этим гражданка Чиженок стала писать жалобы и письма в советские и партийные органы, от которых требовала переставить дверь на старое место.

Вместо того чтобы призвать ее к порядку, председатель Рожновского райисполкома тов. Павлинов по непонятным для нас причинам стал на ее сторону и принялся выискивать пути и способы к тому, чтобы заставить нас перенести дверь на старое место (опасное в пожарном отношении).

Притом Павлинов угрожал нам судом, милицией и заявил: что если бы у него было свободное от работы время, то сам пришел бы руководить взломом двери.

Я, как инвалид, имею автомашину, которая находилась до августа прошлого года в деревянном гараже, построенном мною с разрешения горисполкома в 1958 году. В ответ на наш отказ перенести дверь Павлинов приказал пожарному инспектору опечатать гараж, запретить им пользоваться, а затем потребовал от начальника городской пожарной команды разобрать мой гараж. Для постройки нового кирпичного гаража Павлинов выделил мне место на Пупковом болоте, за городской чертой. Спрашивается, как же мне, инвалиду, на одной ноге прыгать туда? Может, мне летать? Но где достать крылья?

Вот такой ультиматум поставил перед нами Павлинов. Хочешь, смейся, а хочешь, плачь.

С 29 августа по 1 сентября 196… года мы с женой находились в Москве, искали защиту у прокурора. И вот в это самое время, узнав, что мы уехали жаловаться, Павлинов приказал взломать дверь в нашей квартире и поставить ее на старое место.

Таким образом, было совершено уголовное преступление – нарушение статьи 128 закона.

Решения суда и санкции прокурора на взлом двери не было.

Между прочим, ставим вас в известность, что управдом Фунтикова по приказанию того же Павлинова подавала до этого на нас в суд, чтобы приказать нам перенести дверь на старое место. Но суд вернул ей дело, так как судья выяснил, что она сама же, то есть Фунтикова, переносила нашу дверь.

Впоследствии она объяснила нам факт взлома двери так: вызвали, говорит, нас в горисполком, сидим ждем. Вот тебе приходит туда Павлинов, расселся в кабинете и сказал: «До тех пор буду здесь сидеть, пока дверь у этих захватчиков не сломаешь. Не то выгоню с работы».

Мне, говорит Фунтикова, тоже нужен кусок хлеба. Взяла я с собой Судакова и Дезертира (это наши плотники из райкомхоза) и пошла ломать. Вот и все, из чего исходит совесть нашего домоуправа. А остальные взломщики чем лучше ее? Но все они теперь молчат.

Молчит и лейтенант милиции Парфенов – блюститель порядка и покоя, который тоже ходил ломать. А вот когда пришла пора подписывать акт о хищении вещей и денег, он малодушно сбежал. Я, говорит, человек бывалый и опытный в таких делах. И сам не подпишу, и другим не советую.

А ведь у нас в квартире кроме наших вещей находятся вещи сына и снохи, бывшей гражданки ГДР. Они до сих пор живут за границей в командировке, и мы еще не знаем, что у них в целости, а чего недостает.

31 августа, вечером позвонили нам в Москву знакомые и якобы сказали, что наша квартира взломана, а дверь перенесена на старое место. Мы немедленно позвонили в Рожнов, в домоуправление Фунтиковой: правда или нет, что взломана без нас дверь? Она подтвердила это и сказала, что Павлинов приказал и они взломали.

На другой день, то есть первого сентября, мы поехали в областную прокуратуру на прием. Рассказали там, что в наше отсутствие в квартире взломали дверь и перенесли на другое место. Принимавший нас служащий сказал, что этого не может быть. Поезжайте, мол, на место и выясните суть дела. А уж если такое и в самом деле случилось, то обратитесь к властям на месте.

Потом мы пошли в областную газету «Зареченская правда» и рассказали все заведующему отделом писем трудящихся тов. Сыроежкину. Он возмутился на этот факт безобразия и не поверил нам. Мы поинтересовались: как насчет нашего письма в ответ на клеветническую заметку в «Красном Рожнове»? Кроме письма мы послали еще справку месткома больницы, где сообщалось, что в заметке помещена неправда. Тов. Сыроежкин сказал, что Федулееву позвонили и рекомендовали ему извиниться в личной беседе. На что мы выразили свое несогласие: раз уж оскорбили нас публично, то пусть в газете и заявят публично – кто прав, а кто виноват.

Тов. Сыроежкин ответил: «Выступать мы в своей газете против Федулеева не будем. Если вы недовольны его поведением, то можете подавать в суд». И потом подчеркнул: «Но тогда учтите – он может опять выступить против вас в газете».

Второго сентября вечером приехали мы в Рожнов. Не заходя домой, пошли ночевать в гостиницу, а утром обратились с жалобой к прокурору Пыляеву. По его распоряжению была создана комиссия, чтобы впустить нас в квартиру. В эту комиссию вписали всех лиц, которые взламывали дверь. Но ушло три часа времени на то, чтобы заставить этих людей собраться к месту происшествия, то есть преступления.

Особенно не хотели идти управдом Фунтикова и милиционер – лейтенант Парфенов.

Начальник милиции Абрамов долго спорил с прокурором Пыляевым и согласился послать Парфенова только после письменного распоряжения из прокуратуры. А вот ломать дверь Абрамов послал Парфенова, не спрашивая санкции прокурора.