Людмила Коль - Земля от пустыни Син Страница 15

— А что, нельзя?

— Почему нельзя? Можно, конечно, но ты подумал, сколько это времени займет? Самолет за горизонт успеет уйти!..

Он помнил и ту встречу ветеранов, к которой отец готовился. Долго начищал пуговицы на кителе: разложил китель на столе, принес линейку с круглыми отверстиями, и просунув в каждое отверстие по пуговице, послюнявив палец и обмакнув в зубной порошок, сначала покрыл их смесью, тщательно круговыми движениями растер одежной щеткой и затем драил, как сапоги, пока пуговицы не заблестели ослепительно ярко и празднично.

И вот что ему еще очень хорошо запомнилось: на той встрече отец долго всматривался в лица, читал транспаранты с номерами частей, стараясь найти знакомых по фронтовой жизни. Они подошли к группе, и отец спросил: «Вы не с Волховского фронта?» Один обернулся, неприязненно глянул на его погоны и, смерив взглядом, холодно ответил: «Мы из ополчения!»

Когда они отошли, он услышал, как тот сказал, обращаясь к группе: «Вот евреи, находили тепленькое местечко: интендантом был! И думает, что воевал!»

Он ничего не сказал отцу, ничего не спросил, потому что стало жутко обидно за него. Он так и не понял, услышал ли отец эти слова. Может, и слышал — громко было сказано, но виду отец не подал и шагу не прибавил — гордый был.

9

Маргариту Петровну увозит «скорая». У нее начинаются боли в желудке, от которых она буквально катается по дивану. Это происходит через несколько месяцев после переезда.

Костя едет в больницу один, потому что Таня беременна, и возвращается с плохой вестью:

— У бабушки рак, метастазы, все безнадежно.

— Переезжать на новое место в таком возрасте опасно, люди с трудом привыкают… — качает головой Танина мама. В этой истории она совсем не на стороне Николая Семеновича. Но старается делать вид, что ничего не происходит.

— И, знаешь, она зовет к себе мать, — рассказывает Тане Костя, когда они остаются наедине.

— Майю Михайловну — к себе?!

— Да. Говорит, что только ее хочет видеть рядом. Она ведь знает, что скоро умрет. И сказала сегодня, что только матери доверяет ухаживать за ней. А вот как мать отреагирует на это?

Но Майя Михайловна тут же собирается в больницу.

— Я отвезу бабушке печеных яблок, — советуется она с Таней. — Она ведь ничего больше не может сейчас есть, правда?

И с тех пор Майя Михайловна регулярно ездит к Маргарите Петровне, а вечером рассказывает, как та провела день.

— В нашей семье у каждого своя биография, и все — интересные, — говорит как-то раз Костя. Он приехал из больницы после очередного посещения Маргариты Михайловны, и они с Таней сидят в кухне.

— А у кого они неинтересные? — отзывается Таня. — Просто у вас очень большая семья была. Каждый — со своей историей.

— Пожалуй, — соглашается Костя. — Но вообще если собрать все истории, получится настоящая сага о Форсайтах.

— И кто же выступает в роли Ирэн?

— Мать!

Таня иронически смотрит на него:

— Что-то я никогда не замечала у нее ничего общего с этим персонажем.

— Не совсем Ирэн, но именно женщина, вокруг которой все вертелось.

— Ну уж! — Таня недоверчиво поводит плечом.

— Ты просто ее недооцениваешь. Она через многое прошла: аспирантура, фронт, рыла окопы, ответственная работа в министерстве. И всегда старалась быть первой, всем помогала.

— А результат? К чему были эти усилия? Я имею в виду не только ее.

— Извини, но они достигли многого, они поднимали страну. Они верили в то, что делали, у них было понятие долга. Так было воспитано их поколение!

— Вот именно — верили. А нужно было головой думать. У нас в семье всегда говорили: «Живи своим умом».

— Хорошо теперь говорить, а тогда… — защищает позиции Костя.

Таня, привыкшая все критиковать и ни с чем не соглашаться, настроена скептически:

— От их поколения остался полинявший флаг, с которым мы в бой не пойдем.

Но Костя не соглашается с ней:

— Бабушка ведь именно о матери могла говорить целый день.

— В покое не оставляла, да.

— Ну… она разное вспоминала, не только то, что мать не хозяйка, — поняв Танин намек на сложные взаимоотношения Маргариты Петровны и Майи Михайловны, пытается объяснить Костя. — Но, конечно, любое напоминание о матери держало ее в форме. Представляешь, один раз бабушка неожиданно слегла. Не знаю, что с ней было, может быть, тогда уже начинался рак, но ходить она почти не могла — целыми днями лежала на топчане в кухне. И я, чтобы заставить ее двигаться, обычно начинал так: «А вот мать вчера сделала…» И как только я произносил эти слова, бабушка срывалась с места и бежала переделывать.

— И вылечил?

— Во всяком случае у нее появлялась энергия, она забывала, что у нее что-то болит, и действительно встала! А после переезда жизнь ее круто изменилась. И все зациклилось на болезни.

— Я не очень понимаю, — говорит Таня свекрови, когда та начинает опять рассказывать про бабушку: что ела, что говорила, о чем спрашивала, — ведь Маргарита Петровна всегда была против вас, а теперь вы ездите к ней в больницу.

Майя Михайловна пожимает плечами, невесело усмехается:

— В том-то и дело, что на самом деле она меня любит.

— Любит?!

— Конечно, а ты как думаешь? Я же ей родная. Любит как родную дочь.

— Но тогда почему она так вела себя, когда вы жили вместе?! Вы же вечно ссорились!

— Понимаешь ты… — Майя Михайловна медлит с ответом. — Понимаешь, это была ее ошибка.

— Ошибка?!

— Конечно, дорогая. И сейчас она призналась в этом.

— Вам?

— Зачем мне? Себе, конечно…

— Вы так думаете?

— Она ведь мать и хотела сделать для своего сына лучше, а получилось…

— Но это — она. А вы?

— А что — я? Я же ее во время войны спасала, когда она лежала в больнице после блокадного Ленинграда. Вот и сейчас должна помочь, понимаешь?

Таня смотрит на свекровь сбоку и замечает, как она вдруг постарела: осела, как-то сразу вниз потянуло ее после развода, стала совсем маленькой, свои пышные волосы перестала красить. Губную помаду, правда, употребляет по-прежнему. Но накрашенные ярко-красные губы еще больше подчеркивают бледность и бесцветность лица. И походка у нее уже старушки, а не женщины на каблучках, которую все так хвалили в министерстве как лучшего работника…

Майя Михайловна поднимает голову вверх, чтобы взглянуть на Таню:

— Для меня ведь бабушка тоже родная, понимаешь?

И Таня думает, вглядываясь в непонятное для нее выражение лица свекрови, что пока не со всем в жизни разобралась и что многое еще предстоит познать.

Помочь бабушке уже никто не может. И она тихо угасает в больнице. Костя, который дежурит у нее в тот день, вдруг замечает, что она больше не дышит.

О смерти Маргариты Петровны извещают тетю Нюру.

— Ну как же без нее? — говорит Майя Михайловна. — Без тети Нюры нельзя.

Тетя Нюра приезжает из деревни, чтобы проводить в последний путь бывшую хозяйку.

— Что же вы ничего не делаете? — вдруг громко произносит она, когда все молча стоят у открытого гроба. — Что никто не воет по Петровне? Не по-русски это! Петь надо!

И начинает по-деревенски голосить:

Ой, ты-то, смертушка лютая,Увела от нас родну бабушку,Родну бабушку Маргариту!Лежит наша сударыняПозакрыты очи ясные,Сложила рученьки ко белой груди.Ох, заснула ты сном непробудным,Сном непробудным, сном зловещим.Али мы тебя не любили,Али чем тебя прогневили…

— Я, кажется, сейчас, наконец, поняла значение слова «отпеть», — говорит Таня Косте после похорон, — когда тетя Нюра причитала.

— Сказано же у Хлебникова: «Когда умирают люди — поют песни».

— Да? А я не знала… Петь, значит, надо у людей…

— Знаешь, что плохо? — как-то раз раздумчиво говорит Майя Михайловна. У Тани появляется к тому времени маленький Лева, и они со свекровью поочередно катят в парке коляску, нетерпеливо выпрашивая ее друг у друга. — Плохо, что бабушка так и не узнала про твою беременность. Никто ей не сказал, думали, что еще успеем. Ведь она бы обрадовалась, что станет прабабушкой! И тогда, может быть, еще пожила бы какое-то время.

10

Время… время… время… У кого его сколько? Никто об этом никогда не узнаёт заранее. Иначе по-другому, наверное, распределил бы его.

Время бежит год за годом.

Маленький Левочка начинает ходить, говорить первые слова.

У Севы появился племянник! Сева хочет взять его на руки, носить его, играть с ним. Ему ведь почти сорок уже. И вдруг рождается нормальная человеческая мысль: жениться! Нет, по-настоящему, не так, как раньше. Раньше он даже не понял, для чего пошел в загс с Вероникой. Мать так захотела, не он… А теперь он хочет жениться — чтобы завести семью, чтобы тоже был такой карапуз, который мешается под ногами, катает паровозик под столом, строит города из кубиков, разрисовывает клеенку на кухонном столе, смотрит на него ясным взглядом, трогает его колени маленькими ручками. Завести семью — для этого не нужно любви, для этого нужен выбор.