Людмила Коль - Земля от пустыни Син Страница 16

Мысль семейная преследует Севу. На ком остановиться? Девушек и женщин было в его жизни так много! Недавно еще он хвастался перед младшим братом: «Запросто сотню штук насчитаю». Но вот такую жену, как Таня… Красавица и умница, и, только что окончив ИнЯз, уже преподает на городских английских курсах на Кутузовском. Конечно, Сева помнит тот день, когда они танцевали вместе. Но об этом думать нельзя теперь — она жена брата, и это табу. Это Сева четко соблюдает и не вожделеет.

Вот если самому встретить такую, как она… Но таких у Севы нет. То есть, были когда-то. Время, наверное, ушло безвозвратно. Сева обрюзг, волосы спереди заметно поредели, у него одышка и нездоровый «живот», лицо по утрам отекает, желудок плохо варит. На одной щеке привязалась какая-то дрянь — появилось пятно, которое разрастается, бугрится и шелушится. Это не рак. Это — волчанка. Врачи выписывают мази, которые не помогают. А знахарь сказал, что попробует лечить, но стало еще хуже и теперь, похоже, безнадега. Сева смотрит на себя в зеркало по утрам и страдает. Хотя при других старается держаться в форме, чтобы не заметили. С матерью в одной квартире находиться невозможно, потому что она все время учит его, как жить. И скандалы доходят до того, что ему хочется бежать из дому. Мать всегда лезла во все его дела, с первых лет жизни. Сначала он был для нее игрушка. В детстве его ставили на стол при гостях и просили: «Севочка, скажи, что говорил вчера дворник?» И он, надув губки и выставив вперед одну ножку, топнув ею, произносил: «Дусу мать!» Все смеялись, мать хохотала. И, кажется, никогда не понимала и до сих пор не понимает ничего, что касается его дел: ни когда в институт его совала, ни когда на работу устраивала, ни когда женила в первый раз. Точно так же, как не понимала никогда и ничего в семейной жизни. Вообще — в чем она понимает? Ах, да, в бухгалтерии. Считала она действительно хорошо, и брата научила, и его, Севу. Все стали экономистами. Хотя она и получила сильнейший удар от отца, но, кажется, уже вполне оправилась, потому что принялась третировать его, как делала это раньше. Ничто и никогда не вызывало у него такой боли, как ее уколы. Она знает, какое место задеть, чтобы посильнее уязвить. К Косте она равнодушна. Может быть, поэтому у Кости все хорошо получилось. А у него до сих пор все не устроено.

После переезда отца они поделили квартиру пополам: мать осталась в прежней комнате, а Сева живет в комнате, где раньше спал отец. Но и закрыв дверь изнутри, Сева не чувствует себя ни одной минуты спокойно: мать все время будет ходить по коридору и говорить что-то в его адрес, предъявлять ему какие-то свои вечные претензии.

И Сева женится.

Впрочем, зачем ему такая, как Таня? С такой, как Таня, спокоен не будешь: а вдруг умыкнут? В его возрасте лучше не волноваться лишний раз. Поэтому Сева ищет незаметную, чтобы волнений не было. Его пошлая шутка «Как пишется в кусты: вместе или отдельно?» моментально находит отклик у пришедшей к ним в отдел новенькой — Лены. Ее здоровый наивный смех попавшей в Москву из среднерусской возвышенности провинциалки, для которой вдруг открылись две самых значимых составляющих — СТОЛИЦА, в которую она с детства мечтала попасть, и НАЧАЛЬНИК, который за ней ухаживает, — решает дело. После работы Сева провожает ее до дома, остается до утра, а через несколько месяцев уже ходит на работу с обручальным кольцом на пальце.

Он сразу объясняет Лене, что с ребенком тянуть не намерен, потому что у него годы критически подпирают. Поэтому ровно через девять месяцев появляется такой же, как Лена, здоровый, розовощекий ребенок, которому дают домашнее имя Лёля, а в свидетельстве о рождении записывают Ольгой.

Сева вполне счастлив.

У него тоже ползает под столом существо и тоже заглядывает ему в глаза и улыбается. Лена строго следит, чтобы Сева лишний раз не брал ребенка на руки, а если такое случается, спрашивает:

— Руки вымыл, прежде чем ребенка взять? Подтяни штаны — смотри, на кого похож!

Сева «подтягивает» штаны и предпочитает в руки ребенка вообще не брать.

А если Лёля чего-то требует от отца, Лена говорит:

— Лёленька, иди к маме, мама все сделает. Папа у нас, видишь, неумёха.

Сева углубляется в книжку, чтение которой прервал ребенок, а Лёлю уводят в другую комнату. И в доме воцаряется вполне тихая семейная идиллия: каждый занят своим делом, никто никому не мешает.

Постепенно Лена выметает разное старье из квартиры, которое всегда жалко было вынести на помойку, приводит в порядок мебель, доставшуюся в свое время от Сёмки, расставляет на полках книги, которые не взял свекор в новую замечательную жизнь. И четко устанавливает свою сферу влияния: в ее отсутствие бабушка должна гулять, кормить Лёлю и рассказывать ей сказки — ее полномочия заканчиваются, как только Лена приходит с работы, и, если бабушка «не слушается», тут же получает осаживающую реплику со стороны невестки: «Майя Михайловна, вы слышите, что я вам сказала?!»; Сева должен хорошо зарабатывать, чтобы в семье были деньги; Лёля должна знать авторитет матери.

— Главное в семейной жизни, — объясняет Лена Тане, деловито рассовывая по кухонным шкафчикам банки, — это секс. Если с сексом все в порядке, жить можно. А мужик — на то и мужик, чтобы деньги в дом приносить. — Она поворачивается к Тане и делает характерный жест пальцами, символизирующий шуршание бумажных купюр: — Вот что нужно в первую очередь — дензнаки.

Для Тани с Костей в их семейной жизни всегда все было на равных, и Таня никогда не задумывалась, кто что должен «приносить». Но Лена четко разграничивает обязанности:

— С мужика нужно требовать, иначе уважать не будет. И чтобы бабе к празднику духи на стол ставил. У нас в доме так было заведено раз и навсегда. А когда отец один раз сходил «налево», мать сказала: «Еще раз замечу, выставлю вон за дверь с одним чемоданом».

— Помогло? — спрашивает Таня.

— Больше не ходил!

— А ты что сделаешь? — Таня с любопытством поднимает глаза на Лену, которая влезла уже на стул и чистит верхние полки.

— Сева? — Лена опять отрывается от банок с вареньем и почти с сожалением смотрит вниз на Таню. — Он уже не опасен — перебесился.

— А если? — настаивает Таня.

Лена пожимает плечами:

— Куда ему моложе меня? Школьницу, что ли? — Она спрыгивает со стула и, отряхиваясь, брезгливо морщится: — Сто лет у них тут не убирал никто. Засрались по уши!

Лена похохатывает, расшвыривая, как она выражается, всех по углам.

— Главное — чтоб сидели тихо, — любит повторять она.

Жизнь Севы находит наконец русло. Но — и это самое важное — мать больше не цепляется к нему: он теперь женат. После очередной довольно крутой стычки между матерью и сыном Лена популярно объясняет это свекрови раз и навсегда и ставит вопрос ребром:

— У вашего сына жена и ребенок. На работе он — начальник. Поэтому я, как лицо заинтересованное, заявляю вам: либо вы перестанете его терроризировать, либо я отправлю вас в дом для престарелых. Выбирайте!

И свекровь, тут же стихнув, моментально все поняв и приняв, рассказывает теперь по телефону родственникам и знакомым, какие у нее замечательные внуки: у старшего сына — дочь, у младшего — сын. И по мере того, как старшие внуки растут и с той и с другой стороны появляются младшие, рассказы Майи Михайловны становятся все длиннее.

Часть вторая

Я же счастливая!

Монолог первый

— Я же счастливая!

Дети у меня — прекрасные.

Младший — доктор наук. А старший… Гм… Не доктор, но почти. Он столько книг написал, что ему, если бы он захотел, сразу бы «доктора» дали. У него одна книга за другой. Он вообще в своей области большой специалист. О чем пишет? О сельском хозяйстве — как и что нужно делать. Нет, в колхозах он не бывал. Зачем? Это совсем ни к чему. Экономику нужно знать. Он раньше в обществе «Знание» читал. Все директора колхозов у него консультировались. Он им говорит, что нужно делать, а они потом едут на места и так и делают. Он столько благодарностей получил! Ведь, понимаете, никто же ничего не знает, не умеет. Образования же никакого. А он все растолкует, и они знают что к чему. А так, понимаете, ничего же не идет… Ну, сейчас — да! Уже, черт его знает, все пошло наперекосяк! Голова кругом. Колхозы — да… Но он уже этим не занимается. Сейчас он финансовый директор. Фирма… Торгуют чем-то… Металлы, что ли… А все — я. Толкала его: сначала в финансовый институт, потом на работу к нам в министерство. Потом в «Агропром» — помните, был когда-то такой, сейчас уже, конечно, все забыли — устроила. Я всегда ему говорила: «Сева, делай, как я тебе говорю, и все будет хорошо!» Он другой раз волнуется чего-то, не спит. А я ему: «Чего ты волнуешься? Даст Бог день — даст Бог пищу!» Кину карты, погадаю — и говорю: будет то-то и то-то… Ну а сейчас уже сам… За ним машина утром приезжает. За границу собирается. Сейчас в Англию. Может быть, потом в Америку поедет…