Владимир Топорков - Наследство Страница 16

Видимо, на Севере пристрастился Мишка к водке, точнее, к спирту, которого, по его рассказам, было там «видимо-невидимо», хоть пей, хоть лей, хоть купайся в нём». Став механиком в МТС, – по блату получил эту должность от своего дяди-директора, – Мишка пристрастия к водке не бросил. Наоборот, колеся на «коломбине» – так он звал походную мастерскую, старый разбитый «газик» – по колхозам, Кузьмин умел обложить «оброком» и колхозных председателей, и самих трактористов. Сашка не мог простить ему, например, как в ивановском колхозе, где председателем была боевая, но абсолютно безграмотная Христя Никифорова, он «ломал комедь».

Дело было весной, надо срочно поднимать весновспашку, а Кузьмин утром приказал: трактора на прикол. Трактористы погалдели, но спорить с Мишкой не стали: себе неприятности, он и только он «железками»-запчастями распоряжается, ещё больше без дела простоишь. Как объяснил Мишка, надо было проучить строптивую председательшу.

Христя прискакала в поле на взмыленном коне часам к десяти. Ездила она верхом, была одета в армейские галифе, волосы под кубанкой, в руке плётка ремённая, – чем не казак! Соскочила с коня, подошла к Мишке, спросила грозно:

– Почему техника стоит?

– По вашей милости, мадам! Кто просил вас масло трактористам привезти, не я ли вчера? – ответил Кузьмин.

– Ну, просил, – умерила пыл Христя, – только на чём я тебе его привезу? Последний рыдван развалился…

– Значит, стоять будем… – Мишка ехидно засмеялся.

Христя долго ходила по полевому стану, щёлкала плёткой по хромовым сапогам, шевелила губами, наверное, в ругательстве, потом опять подскочила к Мишке:

– Слышь, Кузьмин, а сливочное не годится?

Кузьмин незаметно подмигнул трактористам, дескать помалкивай, ребята, подумал для вида, потом ответил:

– Если килограммов пять, то в самый раз будет…

Христя прыгнула в седло, огрела плетью коня, и тот пошёл намётом, разбрасывая грязь в разные стороны. Кузьмин ржал, хватаясь за живот, смеялись и трактористы. Только Сашка стоял понурясь и в этом всеобщем веселье не участвовал, а через некоторое время завёл трактор и уехал на загонку.

Христя прискакала из деревни часа через два, с марлевым узелком в руке. С торжественным видом, стремительно она подскочила к Кузьмину, протянула узелок, спросила заискивающим тоном:

– Слышь, Кузьмин, а четыре не хватит? Всю деревню обскакала – больше не нашлось. Бабёнки, видать, в заготовку посдавали, иначе бы выручили…

Мишка опять стал серьёзным, стоял насупленным, вроде размышлял, потом обратился к механизаторам:

– Если, братва, пожиже развести, как, может, натянем?

Братва загалдела, весело перемигиваясь:

– Должно хватить!

– В самый раз!

Мишка сбросил фуфайку, засучил рукава у клетчатой рубашки:

– А ну, мужики, давай заводи! Ты, Христина Петровна, теперь не беспокойся. Сейчас отряд весь в работе будет! Только вот…

– Что ещё? – спросила простодушно Христя.

– Да оно как, – Кузьмин переминался с ноги на ногу и на невысохшей земле оставался след в ёлочку от его резиновых сапог. – На сегодня, конечно, хватит, а на завтра, сама понимаешь…

Не надо было дальше говорить Христе, и она понимающе закивала головой:

– Ладно, ладно, завтра своих бабёнок настропалю, всё сделают…

В Ивановке после войны мужиков осталось наперечёт, овдовела деревня, может быть, поэтому ежегодно переизбирали бабы Христю председателем. И хоть была она женщиной горластой, с крутым характером, ценили её колхозницы за справедливость. Уж Христя не даст в обиду вдову, себе не возьмёт, а людям всё выложит, последним куском поделится. Как и все переносила она своё вдовство, да и двоих ребятишек надо на ноги ставить. И по первому зову Христи откликались люди и на дела тяжкие, и на займы разные, на поставки непосильные. Точно рассчитал Кузьмин – для своей «атаманши» ивановские бабы ничего не пожалеют, не то что масла, хотя маловато коров осталось в опустевшей деревне.

Христя дождалась, пока трактора покинула стоянку, ушли на пахоту, и, довольная, радостная, скакала снова в село, к своим «ополченцам», как она ласково величала вдов, за новым оброком. Кузьмин же подался в Осиновый Куст.

Кому Кузьмин загнал злополучное масло, может быть, на рынке продал, об этом он не распространялся, но вечером привёз в бригаду несколько бутылок водки, свежую щуку, буханку хлеба. Расторопного Кольку Астахова отрядил готовить уху, а сам смотался в деревенский магазин, купил несколько банок крабов.

– Самая мужская еда – эти крабы, – подначивал он трактористов.

– Почему, Миш, объясни?

– Девок после такой еды хорошо любить…

Ржала мужская компания, весело переглядываясь, и Мишка чувствовал себя героем, восседая за столом по-барски, командовал:

– А ну, плесни!

И, восторженные от дармовщины, так удачно добытой Мишкой, трактористы «плескали» своему кумиру в стакан побольше. Тот скоро захмелел, обводил сидящих за столом туманным взглядом, хвастался, растягивая слова:

– Завтра, братва, у нас то же будет. Только вы помалкивайте… Христя с ног собьётся, а масло нам поставит.

Сашка тоже сидел за столом, хлебал уху, но от водки наотрез отказался. Да и не научился он ещё водку пить. Кузьмин уставился на Сашку, долго ворочал отяжелевшим языком, потом, заикаясь, спросил:

– А ты-т че-го, как хмырь бо-лот-ный, си-дишь? На во-дку ду-ешь, да?

Сашка усмехнулся, но ничего не ответил, и это точно добавило прыти Кузьмину:

– Лы-бишь-ся, да?

И попытался через стол дотянуться до Сашки, вцепиться в ворот. Попадали ложки, стаканы, кто-то блажно вскрикнул, плесканув на себя обжигающей ухой, двое ребят схватили Мишку сзади за рубаху, притянули к скамейке. Он долго кряхтел, пыжился снова наброситься на Сашку, невозмутимо продолжавшего хлебать уху, но стражи оказались у Мишки сильные, они будто припечатали его к сиденью, и Кузьмин успокоился, а потом, выпив ещё немного, отправился в будку спать…

На другой день с утра трактора в поле не вышли, а у Сашки, как на грех, засорился карбюратор. Пока промывал, в поле прискакала Христя. Кузьмин уже поднялся, выскочил из будки. Розовощёкий ото сна, сладко потягиваясь, он пошёл навстречу Христе, с трудом растягивая улыбку на одутловатом с похмелья лице.

Но Сашка Грошев опередил его. Он бросил на пробивающуюся траву карбюратор, на ходу вытирая ветошью руки, подскочил к председательше:

– Тётя Христя, – крикнул он, хоть сзади ему показывали кулаки трактористы, а Кузьмин наступал с грозным видом, – не надо нам масла сливочного… Дурачат вас.

Христя поводья отпустила, на Сашку удивлённо посмотрела:

– Это как, Саш, дурачат?

– Не годится такое масло в трактора!

– Ах, так, – Христя сверкнула бешено глазами, круто развернулась, побежала к лошади. Лихо, по-мужски забросив правую ногу, она через секунду оказалась в седле, выхватила плеть.

Быстрее всех оценил ситуацию Кузьмин. С неизвестно откуда появившейся прытью он прыгнул в свою бричку, ударил лошадь вожжами, и та затарахтела, удаляясь от табора. Вслед за ним, пригнувшись к шее лошади, как заправский кавалерист, неслась Христя, размахивая плёткой.

Опешившие, наблюдали трактористы за этой скачкой и, когда Христя догнала бричку, горестно вздохнули: всё, пропал Кузьмин! Христя и в самом деле раза два удачно достала плёткой Мишку, и тот завыл протяжно, как волк на рождество, а потом юркнул с повозки в посадку.

На коне в густой посадке Кузьмина не догнать, да и остыла, наверное, Христя, дала себе окорот. Иначе могла бы и до смерти засечь этого беспутного человека.

Христя развернула коня, неторопливо поехала назад к притихшим трактористам. Не сходя с лошади, спросила:

– И вы с ним заодно, да?

Молчали, потупившись, мужики. Видимо, стало стыдно им перед этой много повидавшей бесхитростной женщиной, стыдно перед теми, кого они оголодили. Ребята жались поближе к тракторам – вдруг эта крутая баба и по их спинам плетью пройдётся, от неё всё можно ждать.

Но Христя больше плеть в ход не пустила, наоборот, вдруг заголосила по-бабьи, протяжно, как над покойником:

– Да что ж вы, ироды, над нами, горемышными, измываетесь, да что ж вы, проклятые, делаете…

Голосила она долго, а потом повернула лошадь, и та понуро поплелась в сторону деревни.

Через неделю эта история имела неожиданное продолжение. В тот день у Сашки поплавился двигатель. Проклиная в душе всё и вся, Грошев лежал под трактором, снимал поддон картера. Тяжёлая это и грязная работа. Весь мазут на тебя, если неосторожно снимать. Но опыт у Сашки был, и он снял поддон быстро и даже запел частушку:

Жить стало лучше,Жить стало веселей,Шея стала тоньше,Но зато длинней.

Дерзкую эту частушку услышал тихо подошедший Кузьмин. Он схватился за торчащий из-под трактора сапог, вытащил Сашку, поставил на ноги: