Сергей Антонов - Разорванный рубль Страница 16

В это время послышался слитный говор девчат, и веселый Митька набросился на Игоря Тимофеевича с приветствиями и поцелуями.

— Игорюха! — кричал он в полном восторге. — Откуда свалился?! Это кто у тебя — жена? Нет? Ну ничего, ладно… Наш кореш, деревенский. За одной партой сидели, казанками менялись! — порадовал он Тамару. — К нам едешь? Нет? Ну ничего, ладно!

Хотя Игорь Тимофеевич и выставлял локоть, и утирал белым платочком целованные места, Митька кидался на него как полоумный. За минуту он выложил деревенские новости, в основном, конечно, про себя и про свой выдающийся тенор.

— Погоди, погоди, Митя, — Игорь Тимофеевич пытался отлепиться от него. — Тут девушку надо устроить. До шоссе подкинуть.

— Уважим! Витьке скажу — уважит! Ты не гляди на него, что он за баранкой. Он у нас вроде тебя — ученый, только с заскоками.

И Митька поведал, как Пастухов задурил всем головы скоростной механизацией, чуть не спалил избу и угодил под суд. И все из-за своих скоростей, чудило.

— Не такой чудило, как тебе кажется, — сказал Игорь Тимофеевич казенным голосом. — Скорость — философия нашего времени.

— Правильно! — круто поворотил Митька. — Мы с ним на пару боролись! Я чуть язык не прикусил! Все бы хорошо — с пахотой ничего не выходит. Чем быстрей гонишь, тем борозда хужей. То глубокая, то мелкая.

— Ничего страшного, — сказал Игорь Тимофеевич. — Надо делать поправку на выкатывание. И только.

— Что, что? — подскочил Пастухов,

— Поправку на выкатывание, — любезно повторил он. — Хотите, изображу формулу? Есть карандаш?

Пастухов стал копаться в карманах. Игорь Тимофеевич, не теряя времени, лениво разъяснял, что динамическое выкатывание — явление, свойственное всем механизмам с вращающимися частями, а Тамара с гордостью смотрела на него.

Как на грех, ни бумажки, ни карандаша не нашлось. Народ подобрался не канцелярский. Девчата шумели в машине, торопили ехать.

— Давайте встретимся как-нибудь днем, — устало улыбнулся Игорь Тимофеевич. — Ну, хотя бы в субботу. Я вам охотно помогу.

— А мы уговорились в субботу на концерт, — напомнила Тамара.

Пастухов взглянул на нее зверем.

Его удалось усадить за баранку только после того, как москвич твердо пообещал завтра к девяти часам утра прибыть на комсомольское поле.

— Все? — закричал Пастухов, включая стартер.

— Все, — лениво ответила Лариса из кузова. Машина тронулась.

— Погодите, — сказал слепой дядя Леня, — Дарьи нету.

Стали сигналить. Минут через пять она выбегла из темноты, забралась в кузов и притихла в уголке. Лариса брезгливо подвинулась, сказала: «Опахнись хоть», — и мы поехали.

10

Рано утром вскочила, побегла за реку, глядеть кукурузное поле, и расстроилась. Междурядья надо срочно рыхлить: еще день-два, и трактор не сможет заехать на поле. А Лариска на работу опоздала — проспала: «Сама, мол, знаешь, сплю одна; будить некому». Солистка балованная, перерабатывать не любит. И фигуру сохраняет и механизмы. А у Митьки рассыпалась коробка передач. Прямо хоть караул кричи.

Поле нашей бригады лежит на уклоне: одним длинным краем тянется вдоль грейдера, другим краем упирается в реку — в прибрежный тальник да ракитки. Ракитки стоят у воды зеленой стеной, перепутавшись ветками, и не поймешь, где чей листочек. Как встали друг возле дружки, так и выросли обнявшись. Среди листвы попадаются укромные лужайки, открытые на воду. Там купаться ловко — никто не видит, ровно купейные места. Вышла на бережок, слышу, за кустами крик:

— Я и культиватор пригнал! Диски приладил! Никакого риска! Цепляй — и поехали!

Гляжу, на травке загорает Игорь Тимофеевич, а возле него Пастухов машет руками, доказывает свою правоту.

Прислушалась — все одно и то же: председатель — ретроград, не позволяет перейти на четвертую скорость, не понимает, что на четвертой передаче усилие на крюке — девятьсот килограммов, а на рыхление нужно шестьсот от силы. На сегодняшний день в скоростях одно спасенье — стебли вымахали на метр, завтра к междурядьям не подступиться.

Игорь Тимофеевич грелся на солнышке и слушал, закрыв глаза. Возле него лежала брошюра «Наш край» и на ней — часы.

Человек он был ценный, с головы до ног засекреченный, и не только должности, но и адреса, где работает, не имел права никому объявлять.

Чтобы не создавалось ложного представления об нашем руководстве, я пояснила, что председатель категорически запретил самовольно забавы с техникой и издал приказ повсеместо работать на узаконенных скоростях. Сделано это в основном для пользы Пастухова, чтобы уберечь его от лишней неприятности. Кроме того, Лариса выделена наблюдать за правильной работой механизмов. А то у нас некоторые орлы, не буду называть фамилий, повадились на дизелях домой ездить.

Игорь Тимофеевич посмотрел на часы, повернулся на бок и сказал Пастухову:

— В одиночку вам этого дела не пробить. Сколотите небольшой коллектив.

— Да я старался. Все отлынивают.

— А вы обращались к самым чутким слоям населения, — сказал он лениво, — к девчатам?

— Они больше всех и смеются.

— А вы начинайте с малого. С одной. И имейте терпение. Прежде всего добейтесь, чтобы она поверила не в скоростную механизацию, а в вас лично.

— Э-э! — безнадежно махнул рукой Пастухов. — Я лучше в ЦК буду жаловаться.

— Одно другому не мешает. Как только она станет вздыхать возле вас, дело, как говорится, в шляпе. Она станет верить во все, что вы захотите. Вы будете шептать — шестьсот килограммов на крюке, а у нее сердечко закатится

— Такая чудачка мне. не подходит! Это не шутки, а ускоренный режим. Мне нужен помощник с характером.

— Когда она уверует в вас, вы позавидуете ее характеру. Это будет существо, преданное вам и вашим идеям. Она для вас каменные стены пробьет.

— А где найдешь такое существо? — Пастухов смущенно улыбнулся и украдкой посмотрел в мою сторону, дурачок.

Издали доносилось туканье пожилого трактора.

— Слышите? — спросил Игорь Тимофеевич. — Да, да. Расторгуева Лариса. Она вам что, не по вкусу?

— Да что вы! — отмахнулся Пастухов. — Она же приставлена наблюдать за механизмами.

А верно, как бы хорошо сбагрить нашего Раскладушку на Ларису. Маюсь полмесяца и тем не менее не могу поручиться за его дальнейшее поведение. Извелась я с ним. Помню, убеждаю его в парке и чувствую — сама себе противна. Убеждаю, а самой охота, чтобы не слушался, чтобы возражал, спорил. Разозлилась я тогда и на него и на себя, вовсе нервы разыгрались… Ну его к шуту. Кому ни скажу, все обмирают, как это я решилась добровольно взвалить на себя такую ответственность. А Лариска — девчонка свободная, нагрузок особых нет — вот и пускай займется. Замуж за него ей идти, конечно, не обязательно, а удержать, случаем, от неразумных скоростей или от излишних высказываний в адрес руководства она вполне в состоянии.

— Скажите, Игорь Тимофеевич, — спросил Пастухов, — когда вы видите девушку, красивую конечно, вас не останавливает мысль, что не может не быть человека, который любит ее?

— Да вам-то что за дело?

— Как что? Это же не прохожий, а человек, который ей дорог. И лезть в чужие отношения, ломать их… Это что-то… Вроде воровства что-то.

— Вы, Пастухов, слишком застенчивы.

— Может быть.

— А конфузливость ваша оттого, что вы возбудимы выше нормы. Вас слишком волнует женский пол, вот вы и держите душу на тормозах. А бояться нечего. Налаживайте контакты с Расторгуевой! У меня бы давно трактора рысью бегали!

— Это верно! — сказал Пастухов.

Он решительно сорвал веточку, пошел в поле, но остановился на пути и стал жевать листочек.

— Ну, а после? — спросил он.

— После чего?

— Ну если образуются отношения… И она захочет все время.

— А! К тому времени вы прогремите на весь Союз, — устало отмахнулся Игорь Тимофеевич. — Тогда ее придется, как в песенке, хоть пропить, хоть прогулять, или в карты проиграть.

Пастухов стоял и обдумывал. Игорь Тимофеевич вздохнул:

— Вот что! Тут у меня два билета на субботу. Заслуженный артист проездом дает концерт. Берите и приглашайте Ларису.

Пастухов оглядел билеты с обеих сторон, как фальшивые, почитал, что написано. Потом дураковато ухмыльнулся и пошел.

— Давно он у вас? — поинтересовался Игорь Тимофеевич.

Я сказала, что около года.

— И ни одна его не зацепила?

— Нет… Бегала, правда, Грунька, да не поймешь, что у них было…

— Какая Грунька?

— Письмоносица наша — Офицерова. Закусихинская. Поездом ее зарезало.

Игорь Тимофеевич стал расспрашивать подробней.

Я напомнила ему, что за Слепухиным у нас существует Демкина горка. Там товарняки-тяжеловесы замедляют ход. Вот Грунька и повадилась цепляться за платформы. Особенно зимой — попутных машин не дождешься, а пешей, в буран, на почту бегать не больно охота. Вот она и цеплялась. У ней там приступочка была складена, чтобы ловчей прыгать. До почтового отделения доедет и на всем ходу в сугроб. Один раз с ней Митька увязался.