Мануэль Пуиг - Падает тропическая ночь Страница 16

— Бедный, то-то он такой пухленький. Из людей с волчьим аппетитом, как и я.

— Но прежде, чем наесться до отвала, он хотел насытиться главным — чистым воздухом моря! Легкие, полные воздуха. Там, на баркасе, он дышал полной грудью, и голова ни к чему, уже не надо корпеть над цифрами и расчетами проклятой налоговой. Только легкие, и ничего больше, морской ветер раздувает их мощным напором, словно расправленные во всю ширь паруса яхты, в дружном согласии с ветром они стремительно несутся по морю. Он даже не боялся, что налетит самый яростный из ураганов.

— Мужчины в большинстве своем — такие, или нет?

— Что ты хочешь сказать?

— Мечтают о воле, безо всяких пут. Вот бы Игнасио был таким же.

— Думаю, большинство — такие.

— Похоже, Игнасио не спутается с первой встречной.

— Нет, если войдет во вкус свободы. Этот говорил нашей, что обожает подставить лицо сильному ветру. В душе, по-моему, норовил сравнить себя с ветром.

— Вряд ли, мне он видится скорее малодушным.

— Именно поэтому, второе “я”. Вольный как ветер и совершенно безответственный, все сметает на пути и не оглядывается на разрушения.

— Мы-то не такие, правда, Люси?

— Не какие?

— Ветер нам не по душе. Женщинам. Прическу портит, пыль в дом наносит, окнами хлопает.

— Теперь модно говорить, что мы, женщины, рождены такими же, дикими и необузданными, как они, но нас изменило воспитание. Но чтобы знать наверняка, так ли это, пришлось бы родиться заново. Как ты думаешь?

— Ты обещала пикантные штучки, которые могут меня шокировать. Я все жду, но пока ничего пикантного не было.

— Еще услышишь. А в тот вечер она осталась очень довольна людьми с конгресса, сосредоточилась на всем этом, и они просидели допоздна в дружеском кругу, очень гармоничная группа. Все сплошь единомышленники.

— Конечно, они же там все без пяти минут коммунисты, чего им ссориться.

— Да, но есть некоторые, фанатичнее других. Просто она легла поздно и проснулась в семь утра от солнечного света, еще не научилась закрывать жалюзи, как надо. А он еще не приходил. Она, не теряя ни секунды, вскочила с кровати, если он еще задержится, то можно привести себя в порядок, прежде всего почистить зубы, хорошо промыть глаза холодной водой и снять опухлость век, после сорока это вечный повод для переживаний.

— По твоей интонации уже представляю, как все будет. Давай попробую отгадать: она успела накраситься как нельзя тщательно, а он все не приходил.

— Угадала. У нее страшно засосало под ложечкой, уже больше часа, как она была на ногах, а еще не завтракала. Тогда она попросила принести чего-нибудь в постель. Но ей ответили, что в номерах не обслуживают. И у нее мелькнула ужасная мысль: с ним что-то стряслось в открытом море. Ведь, как ни крути, кораблики эти весьма допотопные.

— Насчет открытого моря — это она тебе говорила, конечно.

— Да, Нидия.

— Видно, что у тебя дома никто не увлекался рыбалкой. Так никогда не говорят, в открытом море ходят только крупные суда, океанские лайнеры. Запомни раз и навсегда.

— Ты уже тысячу раз говорила. Короче, она такая, воображение разыграется, и она заводится с пол-оборота, тревожится без причины. И она пошла на завтрак в столовую, и встретила там кого-то из их группы. Это было в начале девятого, а в девять начинались заседания. И к счастью, она немного отвлеклась, беседуя с коллегами. Да, чуть не забыла, в то утро она заметила на завтраке сидевшую в одиночестве женщину-психолога, португалку, та приехала одна. И в тот день они вместе обедали, ведь обе оказались в одиночестве. И она отвлеклась в этот критический момент, и кофе тоже слегка ее подбодрил.

— Особенно кофе.

— И было, наверное, уже без четверти девять, когда кто-то хлопнул ее по спине, это был он, довольно грязный и небритый. Завтракать он не хотел, рыбаки утром не пьют кофе, в это время они идут спать, а встают часа в три-четыре дня. Все смотрели на него, вид у него был престранный в сравнении с другими — только что из ванны и свежевыбритыми. Она стала все объяснять сидевшим за столом, но он ее перебил и попросил зайти на минутку в номер. Просто он до смерти устал, но был счастлив и хотел просить прощения, что не вернулся раньше. И умолял, пожалуйста, разбудить его в полдень, чтобы вместе пообедать, так как ему надо с ней посоветоваться. И она по тому, как он говорил, вокруг да около, словно пытался извиниться, догадалась, чем дело пахнет, но ты и сама можешь себе это представить.

— Не знаю.

— Такое довольно эгоистичное, угадай.

— Сдаюсь.

— Он этой ночью снова хотел пойти в море с рыбаками.

— Ты хочешь сказать — вечером, что еще хуже. Ни поужинать вместе, ни вообще.

— Вот именно. А она ему говорит, мол, не беспокойся, можешь спать до четырех, у нее к тому времени будет часовой перерыв. А он — нет, пусть разбудит в полдень. Но она заметила, что он говорит это из вежливости. И поцеловала его и пошла на первое утреннее заседание. Она не могла ни на чем сосредоточиться, сердце учащенно билось, мысли неслись в бешеном темпе, но как-то по кругу, по заколдованному кругу, она все пыталась понять, что же творится. С одной стороны, ее радовало, что ему есть чем заняться, что ему не скучно, но, с другой, она чувствовала себя совершенно сбитой с толку. По сути, думаю, она с досадой обнаружила, что совсем его не знает и слишком много ставит на кон, а ведь человек может оказаться последней дрянью.

— Единственный раз в жизни, что я ходила на ипподром, мне вздумалось поставить на лошадь — так понравилось ее имя. И она, естественно, проиграла. Я ж ничего не знала, легкий у нее бег или нет.

— Вот будет здорово, если ты вспомнишь, как ее звали.

— Конечно, помню, звали ее Дон Клементе, как моего свекра, это был самый добрый человек на свете.

— Папа тоже был добрый, Нидия. Жаль, умер молодым, ты никогда не думала, что все было бы иначе, не умри он таким молодым? /

— Вот и твой муж, не умер молодым, но вышло даже хуже, бедный Альберто. Как ему досталось…

— Не надо думать о таких вещах, Нидия. Ты приехала в Рио, чтобы забыть обо всем грустном. И мне не напоминай. Она совсем скисла, до сих пор все шло гладко, но теперь он снова от нее ускользал, как вода сквозь пальцы. Чем дальше шло заседание, тем больше она падала духом, действительно, расчеты не оправдались, и по работе упускала интересную возможность, никак не могла сосредоточиться, да и с ним ничего не получалось. Она совсем впала в уныние и в полдень, после заседания, пошла в номер за бумагами для трехчасовой сессии, где ей обязательно надо было выступить. Вошла на цыпочках, чтобы не разбудить. И решила больше не пытаться форсировать судьбу. Как она мечтала об этих днях на острове, точнее, о ночах: прогулки с ним при свете луны по пустынному пляжу, и нескончаемые беседы долгими ночами, без электрического света, и времени вдоволь обо всем его расспросить. Тут она мне призналась, что страдает так называемой профессиональной деформацией. Ей известно о пациентах все, до последней тайны, и с ним она хотела добиться того же. Жаждала узнать все, до последнего воспоминания, отягощавшего его память. Все о прошлом, все о настоящем. Тогда она сможет подарить ему идеальное будущее, учесть все его потребности. Но она не знала, каковы эти потребности, или ему просто требовалось сесть в рыбацкую лодку и больше не возвращаться? А что, если она тоже сядет в лодку? Помешает она ему там, в этом мире мужчин, или нет? И потом, у нее своя жизнь, своя работа в Рио, неужели нельзя найти разумного человека и встречаться с ним в конце рабочего дня, проводить несколько часов вместе, как цивилизованные люди? Она вошла в номер и в полной тишине достала бумаги. Но он почему-то проснулся, словно ее учуял. Возможно и так, она ведь всегда пользуется одним и тем же французским экстрактом, сразу после ухода пациентов принимает ванну и пользуется экстрактом. В этом мы с ней одинаковы, я к вечеру, приняв ванну и переодевшись, чувствую себя не совсем одетой, если не спрыснусь капелькой духов. Тут она извинилась, что невольно его разбудила, а он, напротив, упрекнул ее, что не позвала раньше. Лицо у него было жутко заспанное, и он поднялся.

— Он был одетый?

— Она не сказала.

— После целой ночи рыбалки, наверное, помылся.

— Значит, без одежды, Нидия.

— Подробностей она не сообщила?

— Не помню.

— И еще не побрился?

— Она не сказала, это же был очень важный момент по другим причинам, и, видно, она запамятовала детали. Просто он попросил подойти к кровати и сесть рядом.

— Значит, наверно, прикрылся простыней.

— Несомненно. Она села., он попросил дать ему руку, нет, обе руки, и взял их, обе руки, и сказал, что никогда в жизни не сможет отблагодарить ее за то, что она для него сделала. Он ведь и правда поверил, что никогда больше не испытает радости в жизни, был убежден, до вчерашнего дня, что никогда не ощутит потребности благодарить Бога за то, что жив, как ощутил сегодня на рассвете в открытом море, прости за выражение, на морском просторе, при виде первых утренних лучей.