Алина Знаменская - Женщина-зима Страница 16

— Зачем он вам понадобился? — угрюмо поинтересовалась Наталья. — Снова отношения выяснять в магазине? Покупателей хотите нам распугать? Как в прошлый раз?

Эта вертихвостка решила упрекнуть ее грузовиком! Любава мгновенно почувствовала, как внутри ее что-то щелкнуло. Но она вовремя вспомнила о цели своего визита.

— Дело у меня к нему. Позови.

Наталья хмыкнула и дернула плечом. Это движение могло обозначать разное. Любава прочитала его примерно так: «Я не девочка, чтобы бегать за ним. Тебе надо, ты и ищи». Тогда она, не церемонясь, прошла мимо Натальи на склад. Там было темно. Пришлось вернуться. Больше всего хотелось сорваться, крикнуть Наташке в лицо все, что она о ней думает, но она напомнила себе: «Пекарня. Во что бы то ни стало забрать у Пухова оборудование. Как можно скорее. Помочь может только Семен. Он должен помочь». О том, что он может отказаться, она даже думать боялась.

— Нет, что вы все ходите? — опередила ее Наталья. — Что вы успокоиться никак не можете?

По старой привычке Наталья называла ее на вы, как продавщица хозяйку. Но Любава видела: той очень хочется назвать на ты, показать себя ровней. Ведь теперь Наташка стала хозяйкой ее магазина, вдруг выбилась из ничего! В одно мгновение!

— Я тебя спросила: где Семен? — напомнила Любава. Но Наталью, видать, подмывало. Хотелось высказать наболевшее.

— Он после прошлого раза едва отошел, а она обратно тут как тут! — всплеснула руками новоявленная хозяйка магазина. — Чё ходить! И так Семен все оставил — и квартиру, и гараж с баней. Все! Всю мебель! Ушел с одним чемоданом, так ей все мало!

Для удобства Наталья заговорила в третьем лице. Терла и терла хлорной тряпкой стекло холодильника, словно хотела протереть до дыр. Наверняка саниэпиднадзор в гостях побывал.

— А тебе, значит, мало магазина-то? Квартира моя приглянулась? — тихо заговорила Любава, чувствуя, как внутри набирает силу что-то постороннее, неподвластное ей. Если наберет — беда. Она за себя не отвечает…

— А что же? Квартиру-то вместе зарабатывали, вместе в совхозе работали. А получается…

— Когда мы с Семеном вместе ее зарабатывали, ты еще сопливая в начальную школу бегала, а уже перед пацанами юбкой трясла! — напомнила Любава. — Я помню, как ты к Феде-шоферу в кабину прыгала, жены не стеснялась!

— Нашла что вспомнить! Я виновата, что меня мужики любят? А тебя муж бросил, так ты теперь за ним ходишь, унижаешься! Смотреть стремно!

Наконец Наталья не выдержала, перешла на ты.

Любаве даже легче стало от этой ее наглости. Она оглядела магазин. Наталья не поняла этого ее взгляда. А Любава вобрала в него и коробки с зеленой редькой и луком, которые Наталья приволокла из материного погреба, устроила из цивилизованного магазина базар, и мешок с капустой — кто в деревне будет капусту покупать? И все Натальины глупости, устроенные в магазине даже не от неопытности, а чтобы просто было не так, как при старой хозяйке.

— Значит, я унижаюсь? — с нехорошей улыбкой переспросила Любава.

Но Наталья и тогда не угадала ее тона. Решила, что достала соперницу, влезла под кожу. Она плохо знала Любовь Петровну. Не довелось.

— Ну что ж, не буду унижаться. Нет Семена? Не надо. Обойдусь…

При этом она небрежно, враскачку двинулась в сторону овощей и легко, одним метким движением перевернула на пол и редьку, и лук. Зеленые и желтые корнеплоды с многочисленным стуком покатились врассыпную. Наталья и охнуть не успела, как мешок был перевернут и капуста с грохотом рассыпалась по кафельному полу магазина, вслед за собратьями по огороду.

Наталья истошно завизжала. Ее визг только подогрел Любаву. Под руки попалась коробка с длинными макаронами — Любава подняла ее повыше и бросила. С хрустом и даже подобием звона полетели макароны. Теперь уже Любаве стало все равно, она бросала на пол все, что могла достать рука. Наталья метнулась в подсобку. «Семену звонить», — удовлетворенно подумала Любава и шмякнула на пол коробку с чистящими средствами. На этом ее пыл неожиданно кончился. Она почувствовала, что устала. Поняла, что Семен не станет помогать ей после учиненного погрома, а будет только орать и ругаться. А ругаться с Семеном она не в состоянии, поскольку весь свой заряд истратила на Наталью. Повернулась и вышла из магазина.

Она пришла к кабинету нотариуса и молча оглядела огромную очередь. Казалось, тут толклось полрайона. Очередь дружно обернулась и уставилась на новенькую. Лица были настороженные и уже заранее агрессивные. Наверное, как и у нее самой. Всех их нужда пригнала сюда, Любава догадывалась. Но тем не менее она не стала спрашивать, кто последний.

— Мне назначено. Я ко времени пришла, — угрюмо сообщила она.

Очередь, как разворошенный улей, загудела дружно и воинственно. Любава приосанилась. Она была готова к борьбе. Яростно работая локтями, прокладывала себе путь в тесной комнатушке, двигаясь к единственной двери с надписью «Нотариус Кац Светлана Альбертовна». По пути она успела услышать суть всех проблем, приведших полрайона к этой двери. Суть излагалась ей в уши в весьма неприветливых выражениях. После инцидента с Натальей Любаву не могла смутить такая мелочь. Она увидела, что дверь нотариуса приоткрывается со стороны кабинета, и рванула к ней. Оказалась внутри кабинета, прежде чем очередь успела воспрепятствовать. Дружный неистовый общий вздох потряс приемную.

— Как все меня хотят, — без улыбки усмехнулась нотариус, показав глазами в сторону двери.

Любава кивнула, не сумев поддержать шутку. Они смотрели друг на друга, две усталые от борьбы женщины. Они не были близко знакомы, но, как все в райцентре, друг друга знали.

— Курите, — предложила нотариус и подвинула посетительнице пепельницу. Она сразу угадала в Любаве свою, женщину из когорты воительниц. Тех, что тащат на себе семью, работу и всю эту жизнь со всеми вытекающими из нее последствиями.

Любава кивнула и молча закурила предложенную сигарету, хотя не курила давно, лет десять. Нотариус выглядела солидно, внушительно, как и подобает нотариусу. На ней был дорогой костюм размера пятьдесят четвертого, не меньше. Любава знала, что у нее муж тяжело болен, что-то онкологическое, а сын работает с матерью, за перегородкой, секретарем. И хорошо представляла, как должна пухнуть голова у этой женщины к концу рабочего дня от бумаг, чужих проблем и амбиций.

Они курили и смотрели друг на друга. Нотариусу казалось, что ей все известно про людей и ничего нового она уже не узнает. Что все они только и делают, что продают, покупают, судятся из-за наследства или вступают в него. Все они взвинчены, тупы и до предела мелочны. Одни полагают, что за коробку конфет она способна на чудо, другие сочиняют небылицы о несметных богатствах, которые они с сыном якобы загребли на нотариальном поприще. А у нее гудят ноги, от давления склеиваются глаза, и больше всего она думает о своем бессилии, о бессилии медицины и о том, что станет делать, когда Толю выпишут из больницы.

— Раздел имущества? — попробовала с лету угадать нотариус. Она слышала краем уха Любавину историю, одну из тысячи подобных.

Но посетительница отрицательно покачала головой. Любава постаралась коротко и емко передать суть своего инцидента с Пуховым. Она угадала настрой нотариуса, поэтому совсем опустила эмоции. Та курила, слушала, кивала, словно заранее знала все, что скажет хозяйка пекарни.

— Документы принесли? Расписки, чеки?

— У меня все расчеты в компьютере, все сходится… Нотариус, не дослушав, покачала головой:

— Только подлинники. С его подписями.

— Все было в тетради, которую я не могу найти. Как сквозь землю провалилась!

— Бывает, — посочувствовала нотариус, выпуская дым. — Найдете — будет основание для подачи в суд. А так ничего доказать невозможно. Все только слова. Слова — ничто. Бумажка нужна.

— Не могу я ждать суда! — взмолилась Любава. — У меня дело горит. Мне хлеб выпекать негде и не на чем! Он разоряет меня, вы понимаете, Светлана Альбертовна? Что же мне делать?

Из соседней комнатушки вышел сын-секретарь, положил перед матерью кипу бумаг, они заговорили о своем. Любава уже поняла, что и здесь ей не помогут, но зачем-то сидела, ждала. Мать и сын быстро и внимательно просматривали бумаги, пролистывали, где нужно расставляя печати и подписи. Когда бумаги кончились и сын ушел, нотариус повернулась к Полине, с трудом возвращаясь к ее ситуации.

— Мой вам совет — обратитесь к мужу. Пусть он по-мужски с ним…

— Спасибо, — выдавила Любава и поднялась.

На улице было оживленно. Дети бежали из школы, в киоске организовалась очередь за пирожками. День разгорался, а ее оранжевый киоск напротив исполкома по-прежнему был закрыт. Возле крыльца районного Белого дома выстроилась вереница машин. Шоферы покуривали, охранник лениво подпирал дубовую дверь, глазел на народ. Любава развернулась и направилась к крыльцу исполкома.