Александр Тавровский - Исповедь пофигиста Страница 17

Метров сто проехали, и все — хвосты со всех сторон. Стреляли-стреляли — мы у себя ни одной дырки не нашли. Хрен у них такое было запланировано, хотя я у них в штабе писарем не работал.

Пригнали мы таки в Бишкек, прямо на склад. Клиент, конечно, крутой, как яйцо: у него весь киргизский колпак золотом вышит. И, как у Горбачева вся страна, у него все склады под рукой, километра два — одни терминалы. Видели мы и хоромы хозяина Бишкека.

Нам сразу же после разгрузки дали по пакетику конопли. Подошел пацан: «Это вам!». «План», блин, чистейший, спичечная головка — на сигарету. Единственный наркотик, который не тянет: нет так нет; меня, блин, не тянет.

Предлагали и уколоться, но я категорически отказался. Во-первых, я боюсь иглы. Не то что в вену — и в жопу ни за что, ни за какие наркотики! Во-вторых… то же, что и во-первых.

Поехали обратно. Нас никто не тронул: зачем платить бандитам за убийство двух водил без груза? А «спидские» ампулы, как оказалось, стоили не меньше «лимона» баксов. Вообще-то могли и замочить, а я об этом тогда и не подумал. Во блин!

Глава двадцать пятая

И снова хороший заказ на «таблетки» в Бишкек. Я тогда уже на Андрея работал, поехал один. Дорогу знал, но впервые один. Страшновато.

Дошел до Волги, подъезжаю к Саратову. Мост платный, стоят менты:

— Тормози!

А тут ходит какой-то мужик и предлагает:

— Хочешь, мы тебя через мост проведем и в городе проводим, а то знаки там все поснимали.

— Да нет, не хочу, спасибо!

Я же знаю, что это обычный вшивый рэкет: проводят под мост и — деньги за «проводку». Он говорит:

— Нет, так нельзя! Ты что, лох?

— Не, — говорю, — не лох. Смотри, вон целый караван подкатил, из Москвы — точно лохи. Рекомендую!

Он туда убежал, а я — газу. Что я, по знакам по городу езжу?

Без приключений дошел до гор, каждый подъем — тридцать километров. Фуры становятся в ряд, не свернуть, через каждые двести километров — «карман», тоже под наклоном. За Троицком Казахстан.

Лес кончился, степь, дорога плитовая — как по волнам плывешь, резину режешь. Жара, зато харчевни кругом. Бабки сидят: по-русски ни бум-бум, манты продают, суп вкусный, чай зеленый. Я сахар кинул в чашку, у них глаза сразу расширились. Их главный аксакал только недавно объявил о великом открытии казахского народа: если, говорит, в чай кинуть сахар, он становится сладким. Но еще, видно, не до всех дошло, не до всего народа. Я люблю сладкое, а они не любят. Поэтому я и не родился казахом: пил бы всю жизнь чай без сахара. Дурдом!

В Бишкек прибыл нормально. Собрался назад и задумался. А я, когда начинаю думать, всегда в большие бабки влетаю, уж лучше мне больше гавкать.

На карте есть короткая, ну я и решил срезать. Сначала идет обычная трасса из Бишкека на Караганду через Балхаш, затем — направо на Россию. А та, ненормальная, обрезанная дорога — от Балхаша налево, на Кзыл-Орду, через пески «Долины смерти», так мне кажется.

А, думаю, резины у меня много, колеса приспущу и пойдет, как родимая, а сэкономлю время — больше проживу.

И пошел я на Кзыл-Орду. Видел туркменские минареты и кладбища. Могилы понравились. Туркмены закапывают труп то ли в кульке, то ли в мешке, то ли сидя, то ли стоя, а вокруг могилы строят дом без крыши с одной калиткой из камней, чтобы дух выходил свободно.

Но я так умереть не хочу, я вот что сделаю: проживу лет до пятидесяти, не меньше, потом куплю в кредит самую дорогую тачку, застрахую ее на миллион, проеду на ней, сколько душе захочется, и где-то не сверну на повороте… чтоб ни врачам, ни трупорезам, ни полиции ничего не досталось… А вечно сидеть мумией в кульке… Хорошо, что я не туркмен!

Еду на Александровское, село в горах. Дорога через всю пустыню, асфальта все меньше, ям все больше, пошли покореженные плиты. Вдруг и они резко кончаются и начинается песочная дорога, а там, на краю пустыни стоит КП и сидит мент-туркмент, загорает, зверюга, на солнышке. Галстук тут же висит, на стульчике, рубашка на груди расстегнута, грудь парит и фуражка на жирном колене. Сидит, короче, пески стережет.

Он даже не встал. Только рукой махнул:

— Откуда, куда?

— Вот — с Бишкека на Киев.

— Бишкек знаю. А Киев… Где это?

— На Украине.

— Это Китай, нэт?

У них вся Земля — Туркменистан да Китай. Ошский рынок забит китайским барахлом, проезд туда-обратно свободный: утром выехал, вечером вернулся, путевки для местных открывают прямо на границе.

— Ну хорошо. Знаешь, куда едешь?

— На Александровское.

— Ишак! Черэз пустыню едешь! Бак полный?

Открываю — половина.

— Иды заправляйся.

Права мои отобрал, чтобы я в пустыню без его приказа не сбежал. Я заправился.

— Вода есть?

— Литра три-четыре.

— Иды, заливай полную канистру. Верблуд!

Залил.

— Теперь можешь спать. В три часа ночи разбужу, будет холодно.

А я уже знаю этот дурдом. У них, когда ветер подымается, с ума можно сойти.

Разбудил, гад, ровно в три утра, права отдал, еще и проинструктировал бесплатно:

— Старайся быть рядом с границей. С дороги не съезжать, если ночью что случится, все равно с дороги — ни шагу. Из машины не выходить, на песке не спать, по пескам не лазить. Туалет — на дороге или в машине. Хо-хо!

А дорога — одно название: вытоптанный песок и мелкие острые камни торчат, а кругом барханы. Но зато я срежу тысяча двести километров! Еду, режу. Ночью температура плюс пять, днем за сорок. Жара сухая. Больше тридцати километров в час никак, хочешь больше — машина начинает дико дребезжать, вот-вот рассыплется. Хорошо еще дорога без подъемов.

Колесо располосовал. Еду. Бегает варан, постоит на холме и хвостом влево-вправо — абориген пустыни. Бурундучки свистят, сложат лапки и свистят. Видел, блин, скорпиона — выполз, гаденыш. След от змеи на песке. И — ни души.

Днем поспал пару часов. По спидометру отмахал всего триста пятьдесят километров, решил: буду ехать, пока не умру — значит, уже недолго. Тишина, перед фарами только перекати-поле летают.

Миражей не видел, я всегда вижу только то, что есть. Не то что Сашка: он как-то заправку видел, увидел и побежал навстречу, как будто там ларек с газировкой. Хорошо еще, что через двести метров в яму упал.

Сильно укачивало. Вдруг секунда невесомости и дичайший удар. Я ни хрена не понял. На руле распластался, лежу. Смотрю — фары горят, дорогу освещают. Что за хреновина! Дверь заело, через стекло вылез. Бля, прямо в огромную яму, как в могилу! Передок в нее въехал, бампер погнулся, а на левом колесе срубило все стремянки — рессора висит на одном болте.

Я отцепил прицеп, взял лом, всунул в днище прицепа и повернул в сторону, срубил рессору. Через трое суток сел за руль. Пустыня же!

И страшно мне в этой чертовой пустыне почему-то не было. В нашей бандитской фирме хуже, чем в пустыне, а здесь хоть бандитов нет — лафа!

Однако еда доелась, вода допилась, осталось литра два, чтобы обмыть мое тело. Оно подсохло, проветрилось, даже потом не пахнет — готовая мумия, только живая. Бывает живая мумия? Хрен знает! Но я и в туалет уже не ходил, чтоб с дороги не сбиться. Тряпку намочу — и на голову, чтобы и за шиворот текло. Ногой руль поджал — еду.

А! Мост играет, руль прокручивается, колеса разваливаются…

Гляжу: шатер стоит, как юрта, и дед сидит, как тот туркмент-пустынник. Возле пара овец, чан. А у меня воды уже — только глаза протереть.

— Дед, — говорю, — салям алейкум!

— Алейкум.

— Дай воды попить!

А дед по-русски, как я по-туркменски. С кем ему говорить в пустыне по-русски? Но сообразительный попался старик, принес молока и чай зеленый нагрел — горький, противный. Даже мясо приготовил на костре. У него миска, как еврейская кипа. Поставил он ее на огонь, прямо в костер, капнул жиру с тряпки и кинул туда что-то похожее на мясо. Я жевал-жевал… дед уже свою порцию съел, а я только перестал жевать… и выплюнул на ладошку.

— На, — говорю деду, — доешь. Еще жуется!

Он мне и лепешки дал на дорогу, и воды из бурдюка, и бутылку молока — жирного и горьковатого. Я этого деда до сих пор люблю!

Через два дня доехал я до Александровского. Там тоже КП и тоже туркмент.

Глава двадцать шестая

Я все-таки считаю себя тоже светлой творческой личностью, хоть я и не бандит. Во-первых, с ментами никогда не цапаюсь. Я как-то с ними поспорил: начал с тридцати долларов, а кончил тремястами баксов. Во-вторых, я девчонок никогда не обижал, даже уже до меня обиженных.

Одна была — до Сима попросила подбросить.

— Какие проблемы, садись.

Вечер, дождь. Девчонка вроде хорошая, внешне не скажешь, что плечевая. Сказала, что от бабушки домой едет. Жаловалась: жизнь плохая, зарплату дают заводскими изделиями. Я как-то все стеснялся задать коренной вопрос. Да не о зарплате. Хрен знает, чем ее там выдают. Может, унитазами. Я спросить хотел: работаешь на трассе или как? Так и не спросил. Поместил ее в спальнике, а сам лег на капот.