Александр Тавровский - Исповедь пофигиста Страница 18

А до сна мы еще поужинали. Я салат накрошил в тарелку, свечку зажег, специально для нее новые простыни достал. А что? У меня для такого варианта всегда полный комплект постельного белья.

Я-то сам сплю без причуд: бабахнусь в кресло, ноги вытяну… Утром встаю, соску в рот, покурил — за руль, по утрам никогда не ем.

Ну, легла она в спальнике, я тоже залез в кабину. Слышу, она ворочается, а у меня было нормальное желание: залезть к ней погреться. Она ворочается, а я думаю: ну ее в баню, буду молчать. Свет гашу, чувствую: не спит. Ну что тут делать?

— Ничего, если я закурю? — спрашиваю.

— Кури.

— Чего ты не спишь?

— Да так, не спится. А ты?

Как же все получилось? Короче, она сказала, что ей не то холодно, не то страшно. Я к ней — вжик! — в постель. Прижался, девка горячая, обалдеть! Секунда — и я уже сплю.

Отрубился до одиннадцати утра, и она спала, сам видел. Утром зажег примус, даже дверью не хлопнул, чтоб не будить. Она жалуется:

— Что ж ты вчера так быстро заснул?

— Не, — говорю, — не помню.

Довез ее до Сима вечером. Она говорит:

— Ну куда я теперь пойду — всех перебужу.

А времени — всего восемь часов.

— Можно я на ночь останусь?

Мы встали на стоянке: кругом мужики, гульба. Я дал им сахару, они мне — кофе. Опять легли мы спать: она — в спальнике, я — на капоте. Лежу, чувствую, чья-то рука лезет. Чья, думаю? Не моя — точно. Рука залезла ко мне под одеяло и цап!.. да не, за ногу. Я сделал вид, что сплю. Какое мне дело? Впервые не захотел обидеть девку, а может, наоборот — обидел…

Но мне ее было почему-то жалко.

Глава двадцать седьмая

Раз, в самой глубинке России, подгоняю к КП, хочу переключиться на нейтралку, сцепление отжал — ни хрена! А впереди шлагбаум. Я дальний включил и по сигналу. Менты — в стороны. Я догадался нажать на глушилку и держу. За два метра до шлагбаума остановился. Машина заглохла, а передача все равно не переключается.

Открываю капот — все нормально. Менты машину раскачали — выключился. Слава богу! Завожу, хочу втыкнуть первую — не втыкается. Снова открываю капот, на сцепление нажал. Смотрю: двигатель ко мне подъехал, отпускаю — он обратно едет…

Я чуть кем-то не стал. Двигатель же на подушках и к раме прикручен болтами, а… ни одного болта нет! Вообще ни одного болта! Кати его, куда хошь! Такая система: болты от тряски вылетают. Один болт так разбил дырку в раме, что вместе с гайкой провалился.

Менты в восторге:

— Ну ты и ездишь!

Я прошу:

— Помогайте, ребята, выручайте!

— Ладно! — утешают, — сейчас будем останавливать машины, а ты спрашивай свои болты.

Я всем говорю:

— Мужики! Нужны три болта за любые бабки.

Ни у кого! Идет какой-то синий бухарик мимо. Местный. Я его останавливаю:

— У вас есть тут токарь? Или три болта? Прямо сейчас даю бабки на пол-ящика водяры. Мне нужны три болта.

— Щас! Сделаем, жжи меня здеся.

Отошел и — бабах! — упал.

Я его поднял, а он так на меня рукой машет:

— Со мной нельзя! Жжи тут!

— У вас что, в деревне все с утра пьяные?

— Все. Ну, такая деревня. Жжи.

Приполз с мопедом.

— Садись!

— Куда? Ты пьяный, здесь менты.

— Садись! Это мой дядька дежурит. Он тож пьяный.

Сели, поехали. Подъезжаем к какому-то дому, он орет:

— Дядя Вася, проснись, работа приехала! Дядя Вася! Проснись!

Через забор стал перелазить — бабах! — снова упал. Выбегает собака: то ли овчарка, то ли… просто собака. Он ей говорит:

— А где дядя Вася?

А тут голос из темноты:

— Я тебе такого дядю Васю нарисую! Лежи там, не двигайся…

Ага, хрен тебе! Он перелез обратно: не туда, блин, залез.

— Мужик, — пытаю, — ты в этой деревне живешь?

— Щас сообразим.

В другом доме действительно нашли дядю Васю. Выходит:

— Кто?

— Да я, Андрейка. Вот болты у него оторвало.

— Ну, завтра приходи.

— Какого, — кричу, — завтра? Мне завтра в Алма-Аты быть записано. Я баксами плачу!

— Куда я твои баксы дену, туалет ими оклею? У меня и банка тут нет. А рубли у тебя есть? Сколько дашь? На десять пузырей дашь?

— На пол-ящика дам!

— О, тогда пошли!

Пришли мы в мастерскую. Нашел он заготовки, нарезал, а я пошел баксы на рубли менять.

— Мужики! Десять баксов по самому низкому курсу меняю, кому нужны баксы?

Нашелся покупатель. А потом, в три ночи, купил я пол-ящика водки, отдал тому умельцу.

— Сломаешься в наших краях ишо — заходи!

Ага! Хрен я тебе больше здесь сломаюсь!

Глава двадцать восьмая

А в Германию я все же уехал. Андрей, придурок, брехал, что такой ситуации у них в списке нет. В их списке, может, и нет, а в моем есть.

Я все сделал, как перед самоубийством: тщательно и аккуратно. Пришел в последний раз на фирму, отремонтировал последний раз свою «ифу», поменял масло, положил ключи на стол, и ушел навсегда. Поехал к другу и пропал для всех. И тихо-тихо, но абсолютно легально пересек границу Германии как контингентный беженец.

А мои бедные бандиты без меня совсем передрались между собой. Папу Витю убили. Он сам этого хотел. Но до своей смерти Папа успел навесить на Андрея восемьдесят тысяч баксов и включил счетчик. Сроку дал семь дней, по-родственному. Финала этой фигни я уже не видел. Такая труба!

Но из Германии пришлось гонять на Украину. Я человек деловой, правда, в газообразном состоянии, но если меня уплотнить и послать в нужном направлении, толк будет. Или не будет — один хрен! А глаз у меня все равно ни один порядочный гешефт не пропустит.

Вот, например, порножурналы. В Германии ими торгуют по тридцать пять — сорок дойчмарок за штуку, а на Украине их можно оптом набрать всего за восемь. Украина же! Договорился я в немецком секс-шопе. Хозяин сказал:

— О’кей! Я возьму, но чтобы все странички были целы и глянец обязательно. А главное, не на польском или, упаси бог, украинском. Только на английском.

На украинском в Германии говорит один лишь посол от Украины, и то при посторонних. Такой трудный язык!

Съездил я на родину, до хрена чего набрал и в сидушке похоронил. Подъезжаю к украинской таможне — никого. Выходят погодя два прапора-волкодава: шо везем?

— Да вот, еду домой: завтра на работу. Шмотки везу.

— Шо в дипломате?

— Документы. Интересно?

— А може, там планы черноморской секретной базы?

— Продовольственной? Да вы шо? Откуда на Украине продовольственные секретные базы? А документы все на немецком.

— Дайте почитать.

— Еще чего! Это приват!

Тогда он со злости сунул руку под сидушку, а она поехала: видно, я ее плохо закрыл.

— О! Цэ порнолитература… по статье такой-то УК Украины — не более одного порножурнала на порночеловека. Это контрабанда. Гоните штраф!

— А у меня нет бабок! Вот есть контонумер пюрмонтовской шпаркассы — берите на здоровье, снимайте хоть все! Но секретный код я вам не скажу, это приват, хотя там все равно пусто.

Ну, они мне насчитали от души три минимальных украинских оклада. О цэ штраф!

А дальше польская граница. Я уже налегке и вполне легальный. Первое января. Снова никого. Ветер холоднющий, глухомань такая… Я походил, покричал — никого. Нашел-таки одну бабу:

— Где командиры?

Она шары поднимает, а у нее стрелка за стрелку зашла и за трамвайную остановку зацепилась, только рукой машет на деревянное здание. Дверь толкаю и без предисловий:

— С праздником вас всех поздравляю! Открывайте границу, дорогие паны, мне на работу нужно.

А там такой польский дурдом! Бабы на столе танцуют, паны — под столом… Один как рявкнет:

— Садись! Наливай стакан — пей!

— Не буду: я за рулем.

Тогда он говорит:

— Видишь, все веселятся, вон пан танцует. Ты пана уважаешь? Ты вообще хочешь границу пройти? А можешь и не пройти!

Налил мне шампанского. Эх, пропадай моя кодировка! — я выпил.

— А теперь пан будет танцевать, а ты ему будешь хлопать.

Пан танцует.

— Давай, блин, хлопай!

— Ты кончай! — реву. — Это таможня или не таможня?

— Давай-давай! Это таможня, и ты ее не пройдешь!

Сижу, хлопаю, а он, сволочь, не отстает:

— Значит, так: я тебе наливаю полстакана водки вот закусочка.

— Я вообще не пью, я больной!

— Ничего не знаю — пей, больной!

Ну, Бог, царь, Земля!.. Я выпил. Малюсенький глоточек. Сразу же закусил: грибы маслята, карто… шечка… Мне как дало в башку! Все, Рыжий, приплыл, вот он твой Армаге… ган… ддон, в натуре! Я разделся. А мне на тарелку накладывают…

— А я… машину не закрыл.

— Фигня!

— Украдут.

— Кто? Волки? Здесь никого нет: вся Польша бухает, граница на замке.

Водки, конфискованной за год, — море. Я залез в свою машину и уснул. Проснулся второго января, будит меня вторая смена: