Павел Кочурин - Коммунист во Христе Страница 18

Что время затратил на подкапывание камней в ущерб заработку — промолчал. Мо-жет петому, что камни под дом пойдут… Семья Галибихиных, потомков большесельских кузнецов, снова разрасталась. Поговаривали и о втором доме. В Косте и просыпалась хо-зяйская жилка. А вот забота о земле — чувство такое глохло. И у кого, в ком?!. В роду Га-либихиных.

Тарапуня прямо выпалил: "не нашенское дело". В нем это вжилось в противовес его мужицкой натуре. И выползало стихийным протестом против всяких "заставляний"… И когда вызрело, из какой ягоды проросло, из чьего яйца вылупилось? Может еще в — эм-теэсе. Тарапуня успел там поработать. Или это "ненашенское" с тех пор стало в деревен-ских детках пучиться, когда родителей их лишили своей полоски?.. Пухло, раздувалось — и разрослась лягушка с телушку… Еще совсем недавно можно било услышать от селяни-на: " У себя-то не так бы сделал". Теперь этих слов никто не скажет. Прошла, да и идет, ярая борьба в "моим", с "личным". Мнится, что все это уже и побороли "как класс".

Перед собой Иван поставил прямой вопрос: с чего ему, главному инженеру колхо-за, начинать и как добиться того, чтобы колхозник не о работе думал, а деле. Работу ему предпишут. О ней за него "бумагой" отчитаются. Чем искусней и ловчей она будет со-ставлена, тем и веселья больше. Это ходячая примолвка счетовода Гурова.

Дедушка Данило возлагал на Ивана свои надежды. Говорил; "Вы, внуки наши, очу-тились на самой середине излома деревни. При вас она рухнет, ровно прогнившая матица, а там уж и пойдет поворот к ладу". Сколько не извращай ломкой природу человека, в нем, пусть и обломанном, крестьянское пребудет крестьянским, как усмотрено Творцом. Души ломать — старание темных сил. Дедушка и верил, что тьма изойдет дымом, а огонь выпла-вит чистое золоте.

В нынешнем колхозном механизаторе вроде уже и не проглядывается будущее. В трактористе эмтеэсовских времен, что-то мужиково еще и оставалось. Ивану запомнился лик такого тракториста, Василия Федотовича Сычева. Познакомился он с ним студентом. Приехал на практику, посмотреть животноводческие помещения в одном колхозе. Ничего интересного не увидел для себя, зря хвастали… А вот Василий Федотович запомнился, можно сказать, на всю жизнь, как уходящая личность из нового времени… Неприметный российского склада мужичек, с тихой добродушней усмешечкой, прятавшейся где-то внутри. В жестах, манере говорить — будто желание совет себе выспросить на завтрашнюю жизнь. Черты лица скрывались, тоже вроде с какой-то преднамеренностью, похожей на лист лопуха бородой и усами. Волосы на голове упрямые, с просединами, подстрижены под горшок. В кротком взгляде серых глаз всегдашняя пытливость и извинительная вино-ватость. Было в нем, мужике, что-то и от священника, и от деревенского умельца многих дел. И за всем этим переживаемая приневоленность, страдальческая несвобода, преодоле-ваемая внутренней непокорностью. Это, пожалуй, больше выражалось в руках Василия Федотыча. На коленях лежали никому не подвластные, иссиня черные, плотно сжатые ку-лаки и двигались по своей воле, словно они сами думали.

Об этом старом крестьянине трактористе сказал Ивану председатель тамошнего колхоза. И к удивлению Ивана изрек: "В нем залог нашего деревенского будущего. Вам, молодому специалисту, оно и важно видеть… Если сумеете разглядеть".

Другие о Федотыче отзывались со снисходительней улыбкой, как о блажном чуда-ке с прибабахом… "Не могу, говорит, уходить на пенсию без своего трактора. И его, вишь, с ним отправляй на покой. Ну и сделали из Федотыча вроде музея, в экспонат его превратили".

Трактор Василию Федотычу, так просто, без рассмотрения вопроса, не могли от-дать. Если 6ы он эту старую рухлядь взял ба да и поставил возле дома, перед окнами избы своей — стой себе памятником. Можно даже и экскурсию подвести… А он собирался на нем пахать, ездить, куда надо. Огороды вдовам-солдаткам возделать, дрова из лесу под-везти. И в поле колхозном в страду поработать. Этим и озадачил руководство, как бы те-перь сказали, демиургенов. Пошли в райком. Куда без райкома, без "Первого". Пошел и сам Василий Федотыч. Сказал там: "Ну, отберете, коли что неладное усмотрите. На чи-новность вашу, на замашки власти, не ропщу. Все в вашей силе, куда мне против нее про-тивиться. Только смирным при вас и надо быть, вот и прошу. В чем тут худо-то, если ура-зуметь?.."

Секретарь райкома, "Первый", игриво переспросил: "Чиновность, значит, замашка властью?.. Если уразуметь…" С мужиком "прибабашным", как мальчишкам о юродивым, кому не хочется поиграть. Василий Федотыч простодушно "Первому" ответил; "Да уж что есть, то и есть. Я без всяких намерений. К труду вот привык, дак потому. И что бы вот все у себя дома по разуму не решить… Так нет, ассамблею собрали. Сами у себя мы, как есть немые". "Первый" и тут поулыбался. И вроде из каприза выказал свою власть, велел от-дать старику трактор в вечное пользование. В душе, конечно не мог не усумниться в пра-вильности такого своего решения: одному поблажку сделай, другой захочет… Массовое противозаконие и получится, "если уразуметь". И поэтому уточнил, досказал: "В порядке исключения, поощрение ветерану, первому трактористу в районе",

Отдали таки старику трактор. Про себя подумали, что потешится блажью, да сам и бросит железный хлам. А Василий Федотыч, как на новом продолжал ездить на нем — сво-ем уже ДТ-54.

Иван по пять вечеров ходил на завалинку к старому трактористу. Рассказал ему о своем дедушке. И этим еще больше подкупил Василия Федотыча. Его трактор стоял в проулке перед калиткой, отдыхал после трудового дня. Шел как раз сев, боронование.

Доверившись молодому парню, студенту крестьянину, Василий Федотович пове-дал ему и свои сокровенные думы.

— Вот работаем оба, дело делаем, — глянул на свой трактор как на сотоварища. — Все у меня прилажено, все орудия наготове. Не новые, а из выброшенной техники подобрали. Хозяйская бы бережливость каждого, да пустова языком не молоть, как бы зажиточно не жить державе. А то в песнях уж больно ладно-то, да хорошо все выходит. Оно может и весело кому-то. Но как 6ы вот не пропеть головушку свою петушиную. Другой раз гля-дишь — малые дети, придурки-балаболы игрой забавляются… — Помолчал. Вроде и рассуж-дать-то о таком житье стыдно. Но тут же ободрился: — А мы вот оба с трактором, признан-ные бросовыми, и трудимся по-Божьи. — В глазах блеснула лукавинка. — Кому помочь, так ко мне. У меня без бумаг, по чести, по совести. И без промедления. В контору если, так от хождения одурь возьмет. Плюнешь, да и сунешь бутылку шельмецу. У него и казенный трактор "свей"… Знамо, толику и я получаю за труд. Так ведь нарекания: эксплуататор… А колхоз, вишь, не эксплуататор, что старых без

прокорма оставляет. Я вот ведомость и веду, хранясь от разговоров, кому что сделал и за-писываю. И сколько взял помечаю, гонорару это значит. — Василий Федотыч хохотнул, сказав слово "гонорар". — Комиссия по наветам была, ну и спросили про "гонорар"… А эксплуатации не усмотрели. А чего бы тут свободы не дать, да и не с одним трактором на пенсию отправлять, а землицей наделять. Как бы дотацию к плевой пенсии. Задарма ведь мужик годы спину гнул и гнет… Оно, знамо, тому давать, кто охоч до земли и в силе… Что бы вот меня отгораживать от державы. Все ведь ей идет от моего радения… От пьянства жизнь рушится, это вроде и признаем. А отчего оно, пьянство-то пенять не хотим. Дела душевного нет у человека — вот отчего… — Опять помолчал, передумывая высказанное. — По осени, в дожди, шофер забежит, машину из грязи вытащить… Сначала чудновто — свой трактор. А жизнь-то помалу на ум и наставляет. Зимой в бывший хлев богатыря ставлю. Смажу, обихожу. Другим делом занимаюсь. Из черемушника корзины плету. Ядреней они колоченых ящиков. Ежели картошку в них — хранить, куда лучше… Коровушку со стару-хой держим. А то ведь нельзя было. По добру-то они, пенсионеры, кто с трактором, кто с машиной, и дороги бы к своим деревням наладили, канавы, где надо подкопали. Да мало ли дела рядом, с каким руководство не управляется. А коли каждый пук по разрешению, то на дело тупеешь, а на плутню смелеешь. — Вздохнул, словно на поминках по усопшему. И с горечью высказал то, что Ивану от дедушки своего не раз приходилось слышать: — А я бы вот с сыновьями за весь колхоз все дела колхозные и переделал впрок. А то кричим: люди из деревни бегут!.. Но не в том беда, что убежали, а в том, что не те в ней остались.

Что-то терпкое, обидное навеивалось теми высказами Василия Федотовича. Они и теперь жгли душу. Будто ими кричало все живое вокруг тебя, хотя слов и не было слыш-но, они тонули от тяжести сокрытых твоих мыслей, ничего ведь не изменилось, все только усугубилось и осложняется… Иван поймал себя на мысли, что сам боится себя. Думы твои, как пламень в утробе печи, бурлят зовом к свободе духа. Тогда же покорная прини-женность старого тракториста Василия Федотовича вызывала в Иване, студенте, только похвалу: всем бы так вот, как он, и двигаться вперед упорно. А теперь — унижение и стыд… И почему только теперь? Ведь и дедушка от того же самого страдал. И терпел, как и Василий Сычев. И Старик Соколов, и отец терпят и изворачиваются. И сам он, колхоз-ный инженер, вынужден так же поступать, как и они. Все у нас у всех свое — внутри себя. А внешне мы "зреем в социализме"… Вызреем и начнем опадать, как всякий фрукт при буре. А там и гнить. Но семя-то, выпавшее из тела плода истлевшего, должно взойти, дать росток своему будущему, новому. Но вот каким из нас таких будет этот росток?..