Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь Страница 18

И всегда мужественно игнорировала сплетни.

Но после рождения сына стала обращать внимание на поведение окружающих ее людей.

Она вывозила малыша в сидячей коляске на площадь, и Сервандо провожал ее едва заметной улыбкой, вытирая руки о передник.

Зато Пресенсия хорошо чувствовала неприязнь к себе остальных. "Какое бесстыдство!"

Эта враждебность выражалась в улыбке, обращенной к Вентуре, когда, зайдя за ними, они вместе возвращались домой: он — держа малыша на руках, а она — толкая перед собой пустую коляску. И те, кто только что провожал ее хмурым взглядом, теперь улыбались отцу малыша.

Но она не думала: "Какая низость!" А радовалась за мужа: "Слава богу, хоть Вентура у них в милости".

Пресенсия ликовала от того, что вот уже довольно долго Вентура, казалось, принадлежал ей одной: она забыла о том, что в Мадриде живет другая девочка и что он, глядя на сына, игравшего на ковре, или чувствуя, как тот обвивал его шею своими ручонками, мог вспоминать о дочери.

Однажды они увидели ее. Сердце подсказало Пресенсии, что та девочка, которая в парке Ретиро смотрела представление кукольного театра, была Агатой.

Асису тогда было два года, и она купила ему картонный театр. А потом на столе в столовой разыграла перед ним маленькую сценку, сама управляя героями, приклеенными к длинным картонным полоскам. Каждый персонаж говорил у нее своим, особым голосом. Мальчик веселился. Злодей говорил грозно, испуганная женщина — писклявым голосочком, а рыцарь — мужественным голосом. Пресенсия на минутку вышла на кухню, а когда вернулась, то застала на своем месте за ширмой Вентуру. Но он не разыгрывал перед мальчиком комичных сценок, а серьезно объяснял, что такое театр. Пресенсию рассмешили его слишком взрослые для ребенка объяснения, но Вентуре нравилось разговаривать с сыном именно так. "Мы сами сбиваем с толку детей своими нереальными объяснениями. Только правда. В сознании ребенка и без того достаточно фантазии, которая в нем мгновенно преображается — преображается, а не искажается, — вплетаясь в его маленький мир, но вместе с тем гораздо более обширный, чем мы себе представляем".

Мальчик, увидев мать, протянул ей картонную фигурку и попросил:

— Еще... еще...

— Я отведу тебя, Асис, посмотреть на это в парк Ретиро. Хочешь?

— На зверей?..

— Нет, в кукольный театр, сам увидишь. Пойдем туда все вместе в четверг.

Весь оставшийся день взволнованный мальчик не переставал спрашивать:

— Мама, уже четверг?

Смотрел на солнце и снова спрашивал:

— Уже четверг?

Как будто бы интересовался: "Хорошая погода?"

— Сегодня четверг, Асис...

В тот июльский четверг солнце светило прямо в глаза, когда они шли по проезжей аллее.

— Сегодня очень жарко. Вы не перегреетесь?

Но Пресенсии нравилось это беспощадное, всеобъемлющее солнце — совсем как в те времена, когда она девчонкой ходила к реке Мансанарес. Реальность виделась ей сквозь ресницы прищуренных глаз. Голова цепенела. (Речная вода, выжженные камни, пышная растительность по берегам — огненный мираж.)

Голову мальчика предохраняла от солнца шапочка с козырьком. Пресенсия весело напевала, раскачивая нежную вспотевшую ручонку сына, зажатую в своей ладони. В том углу парка, где под зелеными кронами высоких деревьев расположился кукольный театр, царила прохлада: она особенно ощущалась после прогулки по солнцепеку. Напротив легких, наспех сооруженных подмостков стояли металлические кресла. Многие ряды уже были заняты. Мальчики и девочки, сгорая от нетерпения, требовали начала спектакля, а их наставницы и няни вязали или разговаривали между собой. Кое-кто из них принес с собой термос с легкой закуской. Дети из обеспеченных семей пришли в сопровождении гувернанток или кормилиц, одетых, как одна, в белые с вышивкой платья или в клетчатые костюмы, отделанные бархатом. На некоторых были серьги, изящные бусы и кружевные наколки на голове, скрепленные длинной булавкой. Детей из менее состоятельных семей опекали скромные, совсем юные няни, почти девочки, которые обходились своим хозяевам намного дешевле; или же няни в белых накрахмаленных халатах и белых чепчиках (впрочем, и это было непозволительной роскошью для тех, кто испытывал недостаток в деньгах). Остальные дети пришли со своими мамами — молоденькими женщинами, которые чувствовали себя неловко среди этих воспитательниц и нянь, занимавших в обществе более низкую социальную ступень.

Вентура и Пресенсия с мальчиком присоединились к этим родительницам. Вентура улыбнулся Пресенсии поверх головки сына. Она повернулась к невысоким подмосткам и увидела девочку. Без сомнения, то была Агата. Девочка сидела впереди них на два ряда в широкополой шляпе из настоящей соломки, в окружении подружек. Пресенсия знала, что ей приблизительно двенадцать лет, но на вид Агате можно было дать больше, благодаря высокому росту, крепкому телосложению и хорошему физическому развитию, хотя фигура и манеры у нее были детскими.

Пресенсия догадалась, что это Агата, по беспокойному взгляду Вентуры и по тому, как он устремился вперед всем телом. "Что с ним? Что он там увидел?" Во всем его облике появилось нечто такое, что заставило Пресенсию проследить за взглядом мужа и, увидев девочку, сразу понять: "Это она. Его дочь".

Агата непрерывно двигалась. То вскакивала, то говорила что-то подругам, то вдруг оборачивалась ("Она очень гармоничная, очень подвижная девочка", — сказал о ней как-то Вентура), то снова садилась, вздымая вверх накрахмаленные фалды юбки. Ее талию опоясывала голубая лента, а длинные черные волосы развевались за спиной, когда она двигалась или хлопала в ладоши. Пресенсия невольно сжала руку сына.

Агата вскакивала с места, опиралась о спинку впереди стоящего кресла, волновалась: всем своим телом сопереживала событиям, которые разворачивались на сцене. (Ах, эти отцовские глаза, обезумевшие от нежности и гордости! Это была его дочь, его блистательное создание...)

Пресенсия невольно обернулась к сыну. Никогда еще не казался он ей столь щупленьким в своем скромном белом костюмчике, а коленки такими острыми. Было в этом нечто такое, что причиняло ей нестерпимую, чудовищную боль, и она крепче и крепче сжимала руку сына, желая передать ему всю любовь, влить в него свою жизненную силу.

По рядам ходил продавец и предлагал детям вытянуть билет детской вещевой лотереи.

— Можно выиграть обезьянку, собачку, пакетик карамельки...

Он подошел к Асису, но мальчик спрятался от него, прижавшись к спинке кресла.

— Оставьте его, — сказала Пресенсия.

— Не хочет? Мальчик отказывается от обезьянки, которая прыгает вверх-вниз, от собачки, которая лает?.. — говорил продавец и нажимал на пружинку тряпичной собачки.

Девочки, сидевшие впереди, оглянулись. (Агата тоже повернула к ним свое прелестное лицо, затененное широкими полями шляпы из мягкой соломки, словно кроной дерева. Глаза ее смеялись.)

— Дайте мне. Мне.

— Агата, перестань прыгать. Успокойся, — сделала ей замечание гувернантка, взяв за руку.

Девочка поймала на себе взгляд сеньора и, польщенная, улыбнулась.

Имя девочки прозвучало точно взрыв бомбы между Вентурой и Пресенсией. Пресенсия замерла. Она смотрела на марионеток, и ей казались нелепыми, печальными их гнусавые вопли, удары, словно они могли бы заглушить в ней страшный крик — вопль ее души, рвавшийся наружу из груди. Она не смотрела на девочку, но видела, что та, поймав на себе восхищенный взгляд мужчины, то украдкой, исподволь, то откровенно смотрела не него (Хоть бы ее увели!), а потом наклонялась к подругам, они хихикали, и все вместе оборачивались назад, чтобы посмотреть на него. "Скороспелая кокетка. Пустая, легкомысленная, в отличие от моего сына".

Заметив, что заинтересовала мужчину, и он не спускает с нее глаз, Агата вскакивала, перегибалась через стоявшее перед ней кресло, показывая свои красивые, стройные ноги. (Сколько муки и упоения в лице Вентуры!..)

Арлекин колотил несчастную Коломбину, а та согнулась вдвое, почти касаясь маленькой сцены своим жалким телом, набитым тряпками и опилками, умоляя сжалиться над ней. То был пронзительный, немилосердный, нечеловеческий крик.

Асис сжал губки, глотая слезы.

— Почему ты плачешь?

Пресенсия едва не крикнула ему: "Не говори так, Вентура!"

— ...Не надо плакать. Посмотри на девочек, они довольны. Кроме тебя никто не плачет.

Тебе нестыдно? Почему ты плачешь?

"Потому что он твой сын". Асис едва слышно прошептал:

— Он ее бьет. .

И Пресенсия увидела, как Вентура порывисто и крепко обнял мальчика за хрупкие плечи.

"Он признал его". Возможно, это было нелепо, но она знала, что Вентура видел самого себя в Асисе, в его покрасневшем от переживаний личике, потому что Арлекин плохо обращался с Коломбиной.

— Вы уже уходите?