Valery Frost - Заговор по душам. (Малоросский прованс.) Страница 19

История любви, как и история жизни Софьи Богдановны, была горька и печальна. Так сложилось, что на юге имперской России жило много переселенцев. Немецкие колонии год за годом разрастались, колонисты становились все богаче. Однако, переезжая под крыло Николая Второго, изучая язык и культуру, русские немцы не спешили становиться великороссами. Они продолжали придерживаться своих обычаев, культуры, протестантизма и даже кухни. Почитая традиции и соблюдая обычаи, немцы предпочитали заключать браки в своем кругу. Правда, с этим была определенная проблема - мужчин в немецких колониях всегда было больше, чем женщин, поскольку в большинстве своем рисковали переселяться одинокие молодые холостяки, которым нечего было терять на родине. Потом многие из них возвращались в Германию, для того чтобы заключить брак и везли супругу в Россию. 

Не составит труда догадаться, что спрос на германских нареченных был велик. Никто из фрау не засиживался в девках. Екатеринослав стал столицей невест. О приезде сватов знали загодя и готовились со всей тщательностью, присущей немцам.

Когда в город засобирался наследник огромного состояния дома Фальц-Фейнов, Екатеринослав поднялся на уши. И надо было такому случиться: с практичным и холодным Эдуардом в город невест прибыл его младший брат Густав - весельчак и балагур. Презрев все традиции и условности, Софья сообщила отцу и обоим братьям о своем выборе. Густав был на седьмом небе от счастья. Не осмелившись разрушить личное счастье брата, Эдуард взял слово с влюбленных, что те погодят со свадьбой, пока старший брат не найдет себе жену. Но вмешалась расчетливость и экономическая политика: глава рода Фальц-Фейнов, не обращая внимания на уговоры и просьбы сыновей, заключил сделку - Софья Богдановна, в девичестве Кнауф, стала женой старшего брата.

Четырнадцать лет играла Софья роль прилежной жены и внимательной домохозяйки, рожала и воспитывала детей, терпела замкнутого и неразговорчивого мужа. Ни намека на любовь, ни минуты счастья.

А потом однажды сорвалась. Оставила детей и уехала в Австрию к Густаву. Воспоминания о первой любви пронесли в своих сердцах оба. Младший из братьев был верен обещанной невесте и оставался холост. Приезд Софьи всколыхнул чувства - наплевав на все условности, на позор, обещанный семье в общественных и деловых кругах, влюбленные отправились в путешествие по Европе. И что самое интересное, Эдуард - законный супруг Софьи - был абсолютно не против. Он с головой ушел в работу, появлялся дома крайне редко, и его место вскоре занял любовник жены. Сколько было пересудов! Сплетен и домыслов! Софье было наплевать.

Вскоре старший брат скончался, и жизнь в Преображенском изменилась. Выдержав траур, влюбленные обвенчались. Выстроили замок, устраивали балы и празднества.

Да только злой рок висел над всеми наследниками рода Фальц-Фейнов. Прожив семь лет в счастливом браке, Густав оставил Софью одну, последовав за братом. Больше Софья Богдановна замуж не выходила и всю себя отдавала детям и бизнесу. Еще больше пересудов стало возникать вокруг видной персоны. И в конце концов все затихло. Софью Богдановну стали величать Золотой Рыбкой. Только личного счастья от этого не прибавилось...

Александр продолжал стоять над матерью, сопя носом. Дипломатично молчал - знал, что за истерикой всегда наступает затишье и слезы украдкой.

Когда всхлипы прекратились, два жестких взгляда скрестились в неравном бою.

- Вы желаете, мама, навязать мне собственную судьбу... - не спросил, но привел довод Фальц-Фейн.

- Я хочу, чтобы ты был счастлив! Счастливее меня! Маргарита умна, красива, богата... Она влюблена!

- В себя, матушка, она влюблена в себя! Не понимаю! - Александр развернулся на каблуках, отошел к окну. Баронесса продолжала внимательно следить за передвижениями сына. - Я счастлив, мама, я совершенно счастлив. И если вы хотите для меня самого лучшего, почему не оставить меня счастливым с тем, что у меня есть сейчас?

Барон говорил вслух об одиночестве, но мысли его давно уже занимала одна особа, и в мечтах своих он проводил время отнюдь не с книжками или овцами...

К ужину вышли почти все отпрыски баронессы. По праву мужского старшинства, Александр приветствовал гостей на входе.

Блажковы прибыли в замок Фальц-Фейнов почему-то в закрытом экипаже.

Позволив лакею проявить прыть, Александр ждал, пока пыхтящий от недовольства Николай Иванович Блажков - многоуважаемый голова города - выберется из повозки, поможет сойти улыбающейся и не замечающей никого кроме баронессы Елизавете Николаевне. А затем, пожав ладонь главы семьи Блажковых, сам подал руку выходящей из транспортно средства дочери градоначальника. И вот теперь понял наличие столь неуместной в летней жаре крытой кареты.

Маргарита была убрана, как на прием к самому императору: платье цвета топленого молока крайне непонятного кроя и высокая прическа. В каскаде ниспадающих волос каждый локон занимал строго отведенное ему место и, казалось, лучше бы девушке вообще не двигаться с такой прической, а замереть на стуле перед живописцем и не шевелиться. Именно эта хрупкая красота заставила дочь настаивать на крытом экипаже. А уж приказать родителям для Марго - раз плюнуть.

Коварный план, сложившийся в мгновение ока в голове барона, был строго задвинут за чувство такта:

- Вы сегодня неописуемо... изобретательны, - произнес Александр, а сам снова вернулся мыслями к срочному поиску художника, чтобы избавиться от Маргариты на весь вечер, передав в цепкие руки служителя искусства.

На удивление, Блажкова-младшая не открыла рот, а лишь немного склонила голову и одарила благосклонным взглядом. Мол, комплимент неказистый, но приятный.

Стол накрыли в малой столовой. Как и большинство комнат в доме, зал был заполнен растениями: широколиственные пальмы, вьющиеся до потолка плющи, цветы экзотических окрасов.

- Никогда не смогу налюбоваться красотами вашего дома, Софья, - жена градоначальника переводила восхищенный взгляд от одной кадушки к другой, - и как они выживают в наших условиях - ума не приложу.

- Цветы, как дети, - ответствовала Софья Богдановна, - их любить надо. Знаете, недавно Фридрих привозил к нам очередного ботаника - светлейшего ума человек, так он рассказал, что проводимые исследования доказали, что у цветов тоже есть душа. И что они любят классические произведения.

Елизавета Николаевна прыснула со смеху.

- Вы зря смеетесь, Елизавета. Или вы думали, я им книжки читаю? - баронесса поддержала гостью в ее веселье, искренне улыбнулась. - Мы проводим музыкальные вечера в разных комнатах. И при случае стали следить, как реагируют растения на музыку. И вы знаете, Елизавета Николаевна, все-таки правы ученые. Есть у них душа, и музыку они любят.

- Ученые? - вновь захихикала гостья. - Или все же цветы?

Софья Богдановна оценила шутку новой улыбкой.

- А что Маргарита Николаевна сегодня так молчалива? Или у нее если ноги связаны, так и язык тоже?

- Ах, если бы! - Елизавета Николаевна всплеснула руками и закатила глаза. - Это новая французская мода... именно из-за нее нам пришлось брать закрытый экипаж. Ведь платье, на чертовы рога, светлое! Пылью в дороге могло припасть! - пыталась перекривлять собственную дочь женщина. - И ветер прическу новомодную мог растрепать. Три часа! Три часа, Софья, я терпела издевательства над ее головушкой. Дворцов понастраивала на голове - и косынкой не прикрыть, и корону не надеть. А платье! Матери наши нам животы корсетами затягивали, а эти - ноги в коленках стягивают. Да и цвет, Софья, цвет! Я понимаю, об чем мы тут с вами разговаривать будем. Но это ж не значит, что сразу под венец поведем ее!

И глянула на баронессу такими глазами, что сомнений не оставалось - именно под венец и сразу желала отправить родную дочь Блажкова Елизавета Николаевна.

Софья Богдановна же, вспомнив дневной разговор с сыном, тяжело вздохнула, но так ничего и не ответила.

Вниманием градоначальника с первых же шагов завладел Фридрих Фальц-Фейн, и увел гостя подальше от женской трескотни.

Александра оставили на растерзание Маргариты. Однако, порою молчание тяготит еще более бессмысленных разговоров. И, наверное, сегодня дочь головы городского совета решила взять барона измором. Памятуя о приличиях и кляня моральные устои, Фальц-Фейн заговорил первым.

- Слыхал я, что в Александровском парке с началом учебного семестра собираются открывать площадку для развлечения публики. Правда ль это?

Марго сдалась быстро:

- Парком, конечно, это назвать трудно. Я сколько ни говорила отцу, что туда даже днем порою опасно выйти, гимназистки, что посмелее, выходят на сторону парка. А остальные - сидят во дворе. И такой, я вам скажу, гвалт иногда устраивают... И да, на Александровском пустыре, - девушка выделила последнее слово, - собираются устраивать балаган. Особо много цыган там ходит. Не знаю, как дальше уроки учить. Как начнут песни свои горланить под окнами, так все институтки шеи себе сворачивают! Вместо учителя на улицу глядят.