Алексей Слаповский - Я — не Я Страница 19

Неделин чувствовал: конец скоро. Он понимал, что стоит врачам хотя бы на час оставить его, не кормить таблетками, не делать инъекций, отстегнуть провода датчиков, непрерывно фиксирующих работу сердца, — он умрёт.

Боли не было, но была вяжущая слабость во всём теле, он чувствовал себя чем-то вроде студня, напичканного размягчёнными костями и волглым мясом.

А помнишь…— рассказывала Елена Андреевна, чтобы развеять мужа, о том или другом событии их долгой жизни. — Помнишь, тебя в Улуйск назначили? Тебе двадцать два было, мне двадцать. Тебе перед людьми надо выступать, а ты пиджак утюгом сжёг. А пиджак-то единственный! Как ты ругался! Орёшь на меня, а я разве виновата? Ну, не умею я пиджаков гладить, не умею!

Смеялась.

…А в пургу в машине застряли, помнишь? Ты тогда меня зачем-то взял. Думали, всё, гроб. Хорошо — вездеход выслали, отыскали нас…

Неделин чуть раздвинул губы: улыбался.

Он подумал, что если бы Елена Андреевна рассказывала это Главному, тот наверняка попросил бы её перестать. Приятно ли умирающему слышать о самом себе — молодом и здоровом, о событиях тех лет, когда он жил безмятежно, не помышляя о завтрашнем дне, не веря да и не думая о том, что он, высокий, красивый, с широким лбом, умными глазами, крепкими белыми зубами и выносливым задом, когда-то окажется не в состоянии самостоятельно подняться в постели, подняться что! — повернуться даже!

Неделина навестил сын Главного, только что приехавший из длительной зарубежной командировки. Для Неделина его лицо было новым, чужим, ему не мешала родственная пригляделосгь, поэтому он свободно читал это лицо.

Ну, как ты? Всё в порядке? — заботливо спрашивал сын, равнодушно поправляя и без того хорошо лежащее одеяло.

Неделин шевельнул пальцами.

Помолчали.

Если бы это была обычная больница, было бы легче, нашлись бы дела и разговоры: посетитель достанет принесённые продукты, рыночные фрукты и овощи, если тонкий человек — цветы, больной что-то принимает, а что-то с благодарностью отвергает — врачи запретили. Размещение принесённых продуктов в тумбочку и в холодильник, больной ужасается: и несут, и несут, невозможно всего съесть, на-ка вот, отнеси апельсины деткам. Разговоры о всяких будничных делах за пределами палаты, о том, не нудные ли оказались соседи больного, вежливы ли медсестры и санитарки, вовремя ли и в нужном ли количестве колют уколы? — а какие? — а хороший ли, внимательный ли лечащий врач? скоро ли собираются выписывать? какой диагноз ставят?… — идёт время, незаметно и нетягостно посетитель проводит возле больного и час, и два и уходит с радостным сознанием своей доброты.

Но тут всё по-другому: больной не просто больной и посетитель не просто посетитель. Не просто сын отца, а Сын Отца, вот тут какие категории Ему уже за пятьдесят, наверное, но выглядит моложе, пахнет жизнерадостно заморским одеколоном, в манжетах золотые запонки, надетые не для случая, а обыденно.

Ты меня любишь? — спросил Неделин.

Тебе нельзя много говорить.

Ты меня любишь?

Странный вопрос. Конечно.

Однако не называет его «папа» или «отец». Никак вообще, обращается безымянно: ты.

— Раньше вот писали…-сказал Неделин. — Или говорили… Готов отдать жизнь… Жизнь за царя, — усмехнулся Неделин. — Ты бы смог?

За царя? — улыбнулся сын, не желая, чтобы разговор стал серьёзным.

За меня. Если бы тебе сказали… Что есть возможность… умереть вместо меня. Ты бы смог?

Сын не понимал. Решил просто отшутиться.

Запросто!

Я серьёзно, — сказал Неделин. — Я тебя уверяю: если ты внимательно на меня посмотришь и пожелаешь стать мной — ты станешь. Ну?

Сын растерялся. Решил наверно, что отец съехал с последних мозгов.

Ну? — настаивал Неделин. — Попробуй.

Сын, потакая державному сумасшествию отца, посмотрел на него серьёзно, грустно, преданно, будто и впрямь захотел разделить его боль — став им.

Врешь! — прошептал Неделин. — Ты ради меня и одной клеточкой своего организма не пожертвуешь. И ты прав.

Это у тебя просто настроение. Все будет хорошо.

Конечно…

Глупо, да — нельзя требовать таких вещей. От своих ведь сыновей не потребовал бы. Что они поделывают сейчас? Уроки ли готовят, гоняют ли по улице? Что там известно о нём, пропавшем? Почему розыск не объявлен? Или — как он сумел худо-бедно исполнить роль Запальцева, так и Эапальцев каким-то образом затесался в его семью? Невероятно. Но что на самом деле? — жена тревожна или успокоилась, дети плачут или забыли? Или не плакали и жена не тревожилась? Нужно вернуться домой, вернуться в себя. Но как? — для обмена необходимо взаимное желание…

Через несколько дней разрешили говорить, хотя состояние не улучшилось. Это был недобрый знак: видимо, уже не надеются на выздоровление, поэтому — пусть его болтает, авось помрет быстрей, хлопот меньше.

Он вызвал идеолога, того самого, который дольше всех не мог снять пиджак.

Послушай,™ сказал ему. — Ты ведь мог бы меня спасти. Ты мне предан?

Безусловно.

Нужно лишь одно: посмотреть на меня и пожелать стать мной.

Это невозможно. Я на этот пост недостоин.

Чудак! Я о себе не как о Главном говорю, а как о человеке говорю!

Тем более невозможно.

Да ты не думай, возможно или невозможно. Ты просто смотри на меня и думай: хочу им стать! хочу им стать! Начали!

Идеолог смотрел старательно, не моргая, и видно было: действительно желал, честно выполнял задание. Неужели сам Неделин виноват? — и ему не хватает искренности в пожелании переместиться в тело идеолога? Или смущает, что идеолог сам старик? Но ведь он будет только временным вместилищем, откуда предстоит в несколько приёмов перейти обратно в себя самого. Нет, не получается!

Я знаешь, что сделаю, — от горечи сказал Неделин. — Я напоследок речь произнесу Я скажу, что я… А впрочем… Глупо всё, брат…

Что именно?

Всё. И ты глуп. Иди.

Его навещали первые люди страны, которые наверняка связывали с его ближайшей кончиной свои надежды или опасения; в любом случае все они ждали его смерти, потому что устали жить и трудиться в одном направлении, всем хотелось чего-то иного. Хотелось перемен — и даже не обязательно к лучшему, но перемен, чтобы взбодрилась их старческая кровь, чтобы почувствовать интерес к жизни — положительный или отрицательный.

Пришла жена сына с отпрыском лет девятнадцати (внук, значит), отпрыск был нагл, трепал Неделина по плечу и фамильярно говорил:

Хорош валяться, дед! Не симулируй! Страна без тебя пришла в упадок, поезда не ходят, самолёты не летают!

Неделин невпопад спросил, как учится внучек. Невестка переглянулась с сыном. Напомнила:

Мы же после школы отдыхаем. На будущий год поступать будем на дипломата.

Почему же он не в армии, как в его возрасте положено? — жестко спросил Неделин и, не получив вразумительного ответа, прогнал родственничков, се туя в душе на коррупцию или как это называется?

Наверное, для его смягчения был прислан другой внук, смышлёный парнишка, который явно тяготился своей обязанностью, и Неделину это понравилось.

Ты меня прости, если что не так, — прослезился вдруг Неделин совсем по-стариковски. — Но помни, я вам всем только добра хотел! Прощаешь меня?

— Да я что… Я это.. Брось…— бормотал внук.

Все ждали его смерти, а если кто и надеялся на выздоровление, то это были бодрые люди, боявшиеся утратить некие благоприятствия в жизни и быту, связанные с его существованием.

.Лишь Елена Андреевна не хотела его смерти бескорыстно, по-супружески, го-человечески. Неделин видел это и был рад, что она постоянно рядом. От других посетителей все чаще отказывался и, наконец, попросил никого к нему не пускать, кроме лечебного персонала.

Как же? А вдруг война? — спросила Елена Андреевна.

Ну и что?

Как же без тебя-то? Ты же председатель этого, как его. Комитета обороны.

А какой с меня, полудохлого, толк?

И то правда, — кивнула Елена Андреевна. Потом вздохнула:

А в общем, нам бы вместе помереть.

Она посмотрела на него печально, как бы даже завидуя: ты, мол, почти уже готов, а мне ещё предстоит мучиться, и к чему эта отсрочка?.. Неделин почувствовал в себе странное тяготение, но сказал себе: ни-ни, hp думай об этом, нельзя! Это же ужас — перейти в старушечье женское тело, —что, может, еще хуже самой смерти, стоит только представить…— нет, нельзя и представить этого! — И он вскрикнул, увидев перед собой лежащего старика с ввалившимися глазами, старик тоже разевал рот, но беззвучно.

Нет! — крикнул Неделин тонким женским голосом и потерял сознание.

Очнулся весь в поту, боялся открыть глаза. Решился это сделать лишь тогда, когда почувствовал себя лежащим. Увидел белое лицо Елены Андреевны.

Что это такое было-то? — прошептала она.

Что?

Непонятное что-то. Показалось… Будто я как в обморок упала, как шибануло меня чем-то… Будто лежу, как каменная…