Эдуардо Бланко-Амор - Современная испанская повесть Страница 2

Повесть интересна и тем, что она показывает агонию не только Франко, но и режима, «банкротство которого началось с того момента, когда каудильо вероломно захватил власть». Форма дневника позволяет Антонио Мартинесу Менчену значительно расширить рамки своего повествования. Многочисленные отступления — мысленный диалог с женой, отец которой был расстрелян франкистами, — помогают автору создать образ режима, который держался на тюрьмах, терроре и страхе. Их семена еще долго после кончины Франко давали всходы. И наконец, нельзя не сказать о том, что писатель изобличает франкизм, диктатуру как таковую, диктатуру, которая делает людей безвольными, лишает их возможности жить самостоятельно, способности сопротивляться. «Знаешь, плохо ли, хорошо ли действовал Франко, но нам не надо было ни о чем беспокоиться, — говорит один из персонажей повести. — Он делал все. А когда его не станет, брать на себя ответственность придется нам и нам придется беспокоиться обо всем, принимать решения… Представляешь, как это будет ужасно?» Самое печальное — эту фразу произносит человек, который абсолютно не разделяет идеи Франко и когда‑то выступал против него.

Повесть «Застолье» — как бы логическое продолжение предыдущей, так как действие ее происходит в первые годы после кончины Франко, когда уже выявлялось отношение буржуазии к начавшимся в стране переменам. Автор повести — Алонсо Самора Висенте, известный испанский писатель и крупный филолог, с 1966 года член Испанской Королевской академии литературы и языка, а с 1971 года — ее бессменный (и пожизненный) секретарь.

При первом знакомстве с повестью «Застолье» возникает не вольная ассоциация с произведениями представителей авангардистской школы так называемого «нового романа», около двух десятилетий назад пользовавшегося шумной популярностью во Франции. Повесть испанского писателя объединяет с ними (в частности, с романом Натали Саррот «Золотые плоды») прежде всего сама форма повествования. В повести «Застолье», как и в «Золотых плодах», нет сюжета, последовательного развития действия, зато она наполнена бесконечпыми внутренними монологами, обрывочными, порой пе связанными между собой разговорами, всевозможными намеками, педомолвками. Главным героем романа «Золотые плоды» был роман под таким же названием. Судьба этого романа, суждения о нем, отношение к нему окололитературной элиты и составляли повествовательную ткань произведения. Но главным в нем были не биография книги, не внутренняя жизнь литературы, а характеры безымянных персонажей, среда, которую они представляли. То же самое мы видим и в повести «Застолье». Обед, устроенный в фешенебельном ресторане по случаю выхода книги одного политического деятеля уже послефранкистской Испании, — лишь фон, позволяющий писателю показать представителей средней буржуазии. Их много, этих «представителей», но все вместе они, как выразился один из персонажей повести, «сборище ненасытных проныр, сплошные нули», лицемерные, безнравственные, духовно убогие. И автор, чья антибуржуазная и антиконсерва- тивная позиция не вызывает сомнения, мастерски показывает духовное убожество буржуазии. Алонсо Самора Висенте рассматривает любого из своих героев с разных сторон. О том или ином участнике банкета можно составить впечатление с его собственных слов, когда, обсуждая сидящих рядом с ним, он невольно саморазоблачается и предстает в карикатурном, порой даже гротескном виде. В то же время в повести существует и второй план — внутренние монологи тех же людей, которые углубляют их образы, делают их более рельефными. И наконец, то и другое дополняется внутренними комментариями официаптов, молча оценивающих происходящее в ресторане.

Однако «Застолье» отличается от «Золотых плодов», как и от Других произведений «нового романа», своей резко выраженной политической направленностью. Повесть Алонсо Саморы Висенте — одно из немногих пока еще произведений, в которых освещается жизнь сегодняшней Испании со всеми ее повседневными заботами и проблемами, Испании, переживающей сложный период политических переустройств. Писатель блестяще передает ту атмосферу неопределенности и неуверенности, политической неустойчивости и нестабильности, которая свойственна переходному пе- риоду и которую испытывает прежде всего именно буржуазия, та ее часть, которая еще не определила свое место в повой Испании. В центре повести главным образом те, кому при Фрапко жилось совсем неплохо, они не скрывают своей тоски по прежним временам, своей неприязни к новому режиму. Повесть позволяет понять трудности, с которыми сталкиваются демократические силы в построении нового общества, показывает внутреннее сопротивление (а оно иногда бывает более опасным, чем явное) тех сил, которые сохраняют свое влияние, а в ряде случаев и определяют политику в тех или иных сферах. Характерно, что публикация повести в 1980 году и присуждение ей Национальной премии в области литературы совпали с моментом, когда в процессе демократизации действительно стали проявляться тенденции, свидетельствовавшие о стремлении определенной части политиков свернуть его. Не случайно повесть «Застолье» вызвала широкий резонанс.

Хотелось бы обратить внимание еще на одну проблему, поднятую А. Саморой Висенте. Участники банкета много рассуждают о гражданской войне, о том, стоит ли помнить о ней, или тот период навсегда предать забвению. Тема эта для Испании не новая, и в том пли другом виде она фигурирует не только в литературных произведениях. Собственно говоря, она возникла чуть ли не на второй день после окончания гражданской войны, когда франкисты, не жалея сил, призывали забыть три трагических года. Об этом же думали и те, кто возводил в Долине павших под Мадридом храм — усыпальницу, где якобы захороневы солдаты фашистской фаланги и бойцы республиканской армии, как бы равно без- ьинные и одинаково несчастные. Слово «якобы» — не оговорка. Находясь в Испании, я потратил немало усилий, чтобы найти доказательства, что в Долине павших действительно похоронены представители обеих стороп, воевавшие в 1936–1939 годах по разные стороны баррикады, но так и не получил четкого ответа на волновавший меня вопрос. Зато ни для кого не секрет, что в базилике усыпальницы на всеобщее обозрение выставлены две могилы, где захоронены Хосе Антонио Примо де Ривера, один из основателей фаланги — партии испанских фашистов, и Франсиско Франко. И не случайно этот мемориал, воздвигнутый еще при жизни диктатора, воспринимается не как призыв к единству нации, а как монумент, возвеличивающий Франко. В день смерти каудильо — 20 ноября — ежегодно в Долине павших собираются его приверженцы и у могилы Франко клянутся ему в своей верности. И думается, Алонсо Самора Висенте абсолютно прав, когда предупреждает о том, что ни в коем случае нельзя забывать о преступлениях, совершенных испанским фашизмом перед народом, и неправомерно ставить знак равенства между теми, кто боролся за свободную Испанию, отдал жизнь за то, чтобы были созданы условия для демократических преобразований, и теми, кто стремился поработить испанский народ, отбросить развитие страны на несколько десятилетий назад.

Повесть Луиса Альфредо Бехара «Это мы называли Берлином», как и первые два произведения сборника, тесно связана с трагедией, которую принес стране франкизм. Произведение молодого писателя сразу же привлекло внимание испанской литературной общественности. Так, повесть «Это мы называли Берлином» стала лауреатом почетной литературной премии «Сесамо». Решение жюри оказалось примечательным в двух отношениях. Во — первых, оно было принято единогласно. Кроме того, премия «Сесамо», как правило, присуждалась новеллистам, и повесть «Это мы называли Берлином» как бы нарушила сложившуюся традицию.

В центре повествования — рассказ о судьбе одной испанской семьи (произведение JI. Альфредо Бехара построено в форме семейной хроники), оказавшейся в водовороте событий 1936–1939 годов. Но семья эта символизирует всю Испанию тех лет, когда отцы и дети, братья и сестры оказались по разные стороны баррикады, четко и однозначно разделившей страну — одни из них защищали законное правительство и Республику, другие же воевали на стороне Франко и поддерживали мятежников.

Года три назад мне довелось побывать на выставке, устроенной в одном из парков испанской столицы. Она была посвящена гражданской войне. Причем ее организаторы хотели придать выставке объективный характер. Выставочный зал был разделен на две примерно равные части. В одной половине разместились экспонаты, призванные показать период 1936–1939 годов глазами республиканцев. Здесь были выставлены предметы домашнего обихода того времени, вооружение республиканской армии, книги, газеты, плакаты, листовки, многочисленные фотографии. В специальном павильоне демонстрировались кино- и диафильмы. Вторая половина соответственно представляла «национальные войска», тс есть франкистов и оккупированные ими районы. Выставка функционировала около четырех месяцев — своеобразный рекорд в условиях Испании, но ни на один день не стихал к ней интерес. Я никогда не забуду эпизод, свидетелем которого оказался совершенно случайно. Один из посетителей, увидев себя на фотографии, невольно вскрикнул, чем привлек к себе внимание окружающих. Когда я подошел к стенду, то услышал, как он взволнованно объяснял своему товарищу содержание фотографии: он идет под конвоем франкистов, а один из конвоиров — его родной брат.