Масако Бандо - Дорога-Мандала Страница 2

Пробравшись сквозь заросли трав и путаницу ветвей, Асафуми остановился перед сараем, увитым плющом и потому похожим на маленький зелёный холм. Хотя это помещение и называлось кладовкой, то была хижина с опорами, дощатым настилом и даже с шиферной крышей. Когда Асафуми вошёл через оставленную Сидзукой распахнутой настежь дверь, в лучах проникавшего сквозь маленькое оконце света проступили грелка, вентилятор со сломанными лопастями, кипы газет и журналов, старая печь, приземистая, как Дарума,[12] и работавшая на каменном угле, весь в царапинах шкафчик для чайных принадлежностей. Здесь были перемешаны вещи, оставшиеся от семьи Ядзаки, и старые вещи ещё с дедовских времён. Похоже, Сидзука прибралась и аккуратно сложила их в углу. Она вошла следом и, протянув руку через плечо Асафуми, показала: «Тетрадь лежала вон там».

На шкафчике для чайных принадлежностей лежала прямоугольная жестяная коробка со скруглёнными углами. Такого же размера, что и тетрадь с реестром. Поверху коробка была расписана разноцветными красками — жёлтыми, фиолетовыми, красными, белыми.

Краска местами облупилась, обнажив проржавевшую жестяную основу. И по форме, и по колориту изображённые на ней цветы были явно не японские. Уж не коробка ли это из-под импортных конфет или шоколада, подумал Асафуми, открывая крышку. Как и говорила Сидзука, внутри не было ничего, кроме трупиков каких-то насекомых размером с зёрнышко красной фасоли. Проведя пальцем по краю коробки, Асафуми задумчиво сказал:

— Наверное, это осталось от Саи.

Сидзука растерянно посмотрела на него. И только тогда Асафуми вспомнил, что она ничего не знает о Сае.

3

За голубым шёлком покачивающихся волн показалась земля. Стоя на палубе военного корабля, где, как муравьи, кишащие вокруг трупов насекомых, толпились репатриированные японцы,[13] Сая, сжав руку семилетнего сына так крепко, что взмокла ладонь, смотрела на приближающуюся чужую землю. Свежевыстиранное нарядное платье с коротким рукавом, в котором она отплывала из Сингапура, за месяц морского путешествия извозилось как тряпка. Волосы, стянутые в пучок, чтобы скрыть кудри, слиплись от жира, смуглая кожа покрылась грязью. Из подмышек и из промежности разило затхлой вонью.

Сколько ни прячь лицо и фигуру, бьющий ключом из потаённых глубин женский запах не утаишь. Привлечённые этим запахом мужчины стараются придвинуться поближе. «Возьми это, чтобы усмирить самца, возбуждённого запахом самки». Подаренный с этими словами старшим братом маленький однолезвийный клинок в виде изогнутой ладони был спрятан в пучке волос Саи. Раньше этот кинжал принадлежал старшему брату. Его можно было спрятать в волосах и при необходимости обезглавить врага.

Подарок старшего брата и впрямь пригодился. Во время длинного путешествия из Малайи в Японию один японец, как говорили, управляющий магазином одежды в Куала-Лумпур, затащил её в тёмный коридор. И тогда Сая, вытащив кинжал из пучка волос и вставив указательный палец в круглое отверстие рукояти, приставила кинжал прямо к горлу мужчины. Лезвие в форме полумесяца было таким острым, что им запросто можно было сбрить мужскую щетину. Стоило Сае рвануть указательным пальцем вверх, и из дряблой шеи брызнула бы кровь.

— Этот кинжал поострее твоего разделочного ножа! — сказала она по-японски, и мужчина оцепенел, словно на него просыпался дождь из пиявок.

Выставив кинжал, Сая, пятясь, вышла из темноты и опрометью побежала на своё место в трюме. Впоследствии мужчина со свой постели в углу трюма провожал её взглядом, в котором смешивались страсть и ненависть, но больше не трогал.

Рёв гудка пронзил окрашенное утренней зарёй небо. Вздрогнув, сын вцепился в Саю. Она велела ему, лишь с грехом пополам говорившему по-японски, на корабле молчать до последней возможности. Когда она сказала, что иначе и её, и его бросят в море, и их съедят гигантские акулы, сын стал на удивление послушным. С тех пор как они оказались на корабле, вместо слов сын пользовался прикосновениями. Передавал свои чувства, крепче или слабее сжимая руку матери. Высвободив липкую ладонь, Сая вытерла её о подол платья и снова взяла сына за руку.

На кромке, где смыкались лилово-голубое небо и море, появились очертания больших и малых островов. Приспособленный для репатриации корабль бывшего Японского императорского военно-морского флота, лавируя между островами, покрытыми пышной зеленью, и выпуская чёрный дым, медленно продвигался вперёд. Рассекая носом спокойную гладь залива, корабль направлялся к затуманенной утренней дымкой пристани. На изрезанной береговой линии там и сям были разбросаны рыбацкие деревушки, маленькие рыбацкие лодки, как водоросли, льнули к гавани. Сая знала, что их корабль прибывает в крупный город-порт Хиросима. Люди на корабле рассказывали, что на город была сброшена атомная бомба, в пламени, в мгновение ока охватившем город, погибло много людей. Но издалека не было заметно, что город перенёс такое бедствие. На побережье, за изогнутыми руками небольших мысов, приметной линией тянулась пристань с шеренгой мирно стоящих кораблей. И с этой пристани, подбрасываемый волнами, отчалил маленький пароход, держа курс на судно с тысячей с небольшим демобилизованных солдат и двумя с лишним тысячами гражданских на борту.

Репатрианты обступили поручни, радостно крича:

— Глядите-ка, корабль! К нам плывёт корабль!

Рыдающая женщина с младенцем за спиной, мужчина, задыхающийся от волнения, простодушные ребятишки, подпрыгивающие, чтобы разглядеть что там, впереди, бывшие солдаты в оборванной военной форме, бесстрастно всматривающиеся в гавань. Среди демобилизованных были и инвалиды на костылях, и однорукие. Мужчины и женщины в грязной одежде и со слипшимися от жира волосами, похожие на бродяг, раскачивались на волнах надежд, возбуждения и беспокойства.

Сая напряжённо всматривалась в постепенно приближавшуюся землю, плывущую на искрящихся под лучами утреннего солнца спокойных волнах. Япония. Страна, о которой теперь жители Малайи говорят с ненавистью и гневом. Она не знала, что её здесь ожидает. Будто впервые вступаешь в джунгли, не ведая, когда станешь кормом для пантеры, питона или скорпиона. Тогда и шелест листьев, и едва приметные шорохи земли, и запахи, приносимые ветром, — всё может стать спасительным сигналом, помогающим избежать опасности. От напряжения её ударила дрожь. Встряхнув головой, Сая ощутила спрятанное в пучке волос лезвие.

Когда брат отдавал ей кинжал, он сказал ещё:

— Этот кинжал заговорённый. Колдун нашего племени произнёс над ним заклинание, очищающее от злых духов. Обладатель этого кинжала сможет избежать почти всех бед.

А когда Сая спросила: «А как же ты без кинжала?», на его почерневших щеках проступила снисходительная улыбка.

— Ты что, не знаешь своего Кэку! Я кусаюсь, как свирепая собака, как взбесившийся от ужаса человек. Я и без кинжала загрызу любого злого духа. За меня не беспокойся. Бери!

А на следующий день брата избили до смерти. С вылезшими из орбит глазами, с вывернутыми и переломанными руками и ногами он лежал в грязи в одном из переулков Кота-Бару. Рыдая, Сая похоронила его. Она не смогла даже, как велит обычай их племени, привязать его к верхушке Дерева мёртвых в лесу.

Корабль бросил якорь. Подошедший от пристани пароход пришвартовался к левому борту. На борт поднялись японец в пиджаке и белой рубашке и несколько белых в безупречно сидевшей на них военной форме, с тростями в руках. Обменявшись приветствиями со встречавшим их экипажем корабля, они скрылись в каюте капитана. Оставшиеся на палубе репатрианты стали обеспокоенно переговариваться вполголоса.

— Видели, Япония-то и вправду оккупирована союзными войсками!

— И куда катится мир?!

— Говорят, рождается полно детей с голубыми и красными глазами!

— Видали парней, поднявшихся на корабль? Ведут себя здесь, как хозяева.

При виде белых военных приподнятое настроение улетучилось. Тревожно поглядывая в сторону капитанской каюты, где скрылись прибывшие, все стали возвращаться на свои места в трюме. Сая тоже спустилась вниз.

Чтобы сберечь имевшийся у них багаж, репатрианты складывали его внутри трюма, служившего им спальней. За каждым был закреплён свой небольшой закуток. Люди принялись упаковывать сложенные здесь посуду, одежду, потрёпанные записные книжки. Наступил долгожданный час возвращения на родину, и отчего-то никому не сиделось на месте.

Сая вернулась на своё место. Ей, у которой и был-то всего один подержанный, обшарпанный дорожный саквояж, купленный в лавке китайца в Кота-Бару, особенно и нечего было собирать. Сидя в тёмном трюме и затаив дыхание, как прячущийся в зарослях зверь, Сая наблюдала за нервно болтавшими и суетливо собиравшими багаж людьми. Проникнуть на корабль с репатриантами под видом японки ей удалось, но она не имела ни малейшего представления, что делать по прибытии в порт. Саю охватило нараставшее беспокойство и волнение. Сын, которому передалось напряжение матери, прижался спиной к её спине.