Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь Страница 2

Так, отраженным светом проникают в роман раздумья о последствиях пережитого в военное лихолетье. Как справедливо отмечает советский исследователь испанской литературы И. А. Тертерян, "Елена Кирога стоит в растерянности перед явлением гражданской войны. Но ей ясно: война как тяжелый кровавый кошмар тяготеет над всеми и каждым. Дети не понимают отцов, мужчины ненавидят других и себя, все живут благодаря чьей-то смерти — вот что такое испанский мир"[1].

Роман "У каждой улицы своя жизнь" несравненно спокойней по своей эмоционально- художественной интонации. Не психический надрыв является здесь основной доминантой, а вполне понятные каждому чувства, такие, как любовь или страдание. Этот роман Е. Кироги — честное исследование определенного слоя современного писательнице испанского общества. Исследование не только психологического (что более всего удается автору), но и социологического плана. Действующие лица романа весьма четко определены в социальном контексте, и их внутренние переживания, которые виртуозно сплетаются в единую сюжетную нить, не оторваны от тех закономерностей, что обусловливают сознание представителей буржуазных слоев испанского общества.

Завязкой сюжета становится смерть одного из центральных персонажей романа — преподавателя словесности Мадридского университета дона Вентуры, погибшего в результате нелепого несчастного случая. Эта смерть — толчок к тому, чтобы заглянуть в прошлое людей, кто теми или иными узами был связан с Вентурой, раскрыть самые сокровенные мысли и мотивы их поведения, а в результате подвести некий итог жизни главного героя. У гроба Вентуры, сменяя друг друга, собираются действующие лица: его законная жена Эсперанса, красивая женщина, светская и эгоистичная, не понимавшая пристрастия мужа к науке и книгам; его дочь Агата, привыкшая считать отца умершим, так как Эсперанса давно внушила ей эту мысль, не желая встреч Вентуры с дочерью, которую он очень любил. Здесь и другая жена Вентуры, бывшая его студентка Пресенсия — они жили в гражданском браке, не освященном церковью, — их сын Асис, подавленный как смертью отца, так и своим двусмысленным положением незаконного ребенка. И, наконец, муж Агаты Фройлан, испытывающий симпатию к незнакомому ему тестю и пытающийся искренне понять его личную драму.

По художественной структуре роман был новаторским и в творческом пути Елены Кироги, да и вообще в развитии испанской прозы начала 50-хгодов. В его композиции сопрягаются, во- первых, разные временные пласты — прошлое и настоящее, — а кроме того, различные повествовательные перспективы. Авторский голос то и дело перебивается голосами действующих лиц, мыслями, диалогами и внутренними монологами — все это складывается в мозаичное панно разных точек зрения, трактовок и оценок одних и тех же событий, людей, фактов, побуждений. Такая сложная композиция увлекает читателя, затягивая его в исследование человеческой жизни. К тому же автор облегчает восприятие текста введением такого типографского "кода", как курсив, кавычки, скобки, что сигнализирует о переходе одного времени в другое или о смене рассказчика и т.п.

Внутренние монологи каждого "я" помогают лучше и полнее понять личность умершего, но одновременно раскрыть характер и взгляды исповедующегося, вспоминающего. Важную смысловую нагрузку несет в романе противостояние двух образов — Вентуры и его первой жены Эсперансы, брак которых распался за пятнадцать лет до гибели Вентуры. Проблема семьи выводится автором на первый план, проблема острая и неизменно актуальная для Испании. Франкистская идеология провозглашала традиционный институт семьи одной из незыблемых опор государства наряду с религией. А влияние церкви в Испании, особенно в послевоенные годы, было чрезвычайно сильным и глубоко проникало в сферу семейных отношений. Личная трагедия главных действующих лиц романа во многом связана именно с этой стороной испанской действительности.

Эсперанса, воспитанная согласно строгим предписаниям католической морали, верная всем ее догмам, считает себя единственной законной женой Вентуры, несмотря на их развод. С презрением и негодованием думает она о той женщине, что стала его верной спутницей, ведь для Эсперансы она прежде всего грешница. "Он погряз с ней в распутстве" — так безоговорочно судит она новую семейную жизнь Вентуры. По ее мнению, бывший муж совершил преступный поступок, когда заключил гражданский брак, прекрасно зная, что церковь не признает его. Едва Эсперанса узнает о неожиданной смерти Вентуры, как тут же ее одолевает беспокойство, успел ли он исповедаться перед священником, покаяться в грехах.

Нет, не горечь утраты некогда любимого человека охватывает Эсперансу, вошедшую в комнату попрощаться с покойным. Иное чувство владеет ею — возмущение. Оттого, что гроб стоит навстречу свету, льющемуся из окна, откуда тянутся цветущие ветви акаций, а у изголовья нет ни распятия, ни свечей. И все эти нарушения, отклонения от "нормы", от общепринятого, кажутся Эсперансе "богохульством, дикостью", заслоняя, отодвигая на второй план саму смерть.

Когда Эсперанса начинает вспоминать жизнь с Вентурой, то выясняется, что он не любил разделять ее светские развлечения, предпочитая работать над рукописями и проводить время с маленькой дочкой Агатой. А Эсперанса вовсе не стремилась проникнуться его интересами, для нее всегда важнее всего были внешние атрибуты жизни, следование правилам, царившим в тех обеспеченных кругах общества, где она воспитывалась. И потому, даже когда стала очевидной невозможность их совместного существования, Эсперанса противилась разводу, "чтобы не давать пищу сплетням", предпочитая жить, сохранив лишь формальные узы брака. В памяти Эсперансы одна за другой всплывают фразы из разговоров, объяснений с мужем: "Тебе никто не нужен, кроме тебя самой", "...среда, в которой ты вращаешься, словно чудовищный спрут, окутала тебя своими цепкими щупальцами и не выпускает" — и наконец: "Мы разрушаем друг друга..." Чтобы избежать, не допустить этого разрушения, Вентура, не соглашаясь поддерживать видимость благополучия там, где уже нет любви, решается на развод. В результате он теряет дочь: Эсперанса запрещает ему видеться с девочкой. И эта насильственная разлука с дочерью станет его незаживающей раной, которую не залечит ни преданная и глубокая любовь юной Пресенсии, ни рождение сына Асиса. Лейтмотивом проходит через весь роман такая деталь: хранящийся в потрепанном бумажнике Вентуры вырезанный из журнала свадебный снимок Агаты и сообщение о рождении у нее близнецов. Только эти клочки бумаги и связывали его с дочерью. Прокручивая в памяти свою жизнь с Вентурой, Пресенсия вспоминает, что Агата была "запретной зоной в его одиночестве", он страдал без нее, но предпочитал молчать об этом чувстве. После смерти Вентуры Пресенсия приходит к выводу, что он так никогда и не был до конца счастлив.

Образ Пресенсии воспринимается почти как символ любви, любви преданной, нежной и самоотверженной. Выросшая в бедном доме, рано потеряв мать и в общем предоставленная самой себе, Пресенсия не стремится ни к богатству, ни к положению в обществе. Ее умение радоваться простым вещам, воздуху, прогулкам по Мадриду чарует Вентуру, недаром он говорит о "родстве душ", о неизбежности их встречи. Любовь Пресенсии к Вентуре, открывшему перед ней иные, неведомые ранее горизонты жизни, не замыкающейся на обыденном мещанском быте, наполняет ее истинным счастьем. Но в глазах окружающих она не имеет права на это счастье, как не имеет права называть себя настоящей женой дона Вентуры. Ее преследуют недобрые взгляды соседей, их пересуды за спиной, и, хотя она мужественно и гордо старается не замечать всеобщего осуждения, в конце концов бремя страданий примет ее юный сын, безгранично уважавший отца и не подозревавший, что он "незаконный ребенок", что у отца была другая семья и жена — богатая сеньора, с которой он сочетался браком перед лицом бога. С ужасом и даже с отвращением думает юноша, стоя перед гробом Вентуры, что отныне ему придется играть в интернате роль изгоя, он лишится друзей и все будут презирать его и отпускать злые шуточки прямо в лицо. И материнская любовь Пресенсии не сможет уберечь Асиса от тех горьких испытаний, что уготовила ему жестокая католическая мораль, пропитавшая общество, не щадящая ни взрослых, ни детей.

История внутренней драмы Вентуры, вовлекающая в свою орбиту всех его близких, свидетельствует об откровенно критическом взгляде автора на лицемерный характер нравственных норм, устоев, на то, что их формальная оболочка, одобряемая католической религией, вытесняет подлинную гуманистическую суть. Писательница явно стремилась создать некий идеальный образ главного героя. Он образован, талантлив, скромен, благороден. Самому Вентуре не дано возможности высказаться, подобно прочим персонажам книги, у него нет внутренних монологов, о нем можно судить лишь по воспоминаниям других, по отдельным его фразам, звучащим в памяти разных рассказчиков. Первые же оценки, мелькнувшие на страницах романа, оброненные старыми знакомыми семьи Эсперансы, располагают к дону Вентуре: "Деликатнейший человек, но несколько эксцентричен... Очень умен, исключительная личность... в наше время нельзя быть таким, и, уж во всяком случае, ему не следовало жениться на Эсперансе". Знаменательно, что в воспоминаниях таких разных женщин, как холодная и самовлюбленная Эсперанса, оскорбленная уходом Вентуры, и нежно-заботливая Пресенсия, готовая все принести в жертву ради счастья и спокойствия мужа, моделируется, в общем, облик одного и того же человека. Человека, бесконечно уважавшего чужое достоинство и наделенного таким особенным свойством, как неистребимое стремление к созиданию:"Он обязательно должен был что-нибудь создавать — жизнь, будущее, законы, утопии..." Все знавшие дона Вентуру отмечают таившуюся в нем привлекательность для других, некое поле притяжения. Пресенсия, воскрешая в памяти первую услышанную ею лекцию профессора Вентуры, называет ее необычной, так как он предлагал студентам размышлять вместе с ним, не преподносил свод готовых правил и поучений, а вызывал аудиторию на диалог. Он хотел, чтобы молодые сами делали выводы "о смысле жизни, о культуре..." Непосредственно же теория профессора Вентуры о взаимосвязи математики и жизни, которую он разрабатывал в своих трудах, остается смутной, непроясненной, и читателю в общем сложно проникнуться верой в необычайную одаренность героя как ученого. Но, безусловно, сам его подход к преподаванию в университете привлекателен и даже в определенной степени революционен для того времени, поскольку пробуждает в молодежи самостоятельность мышления.