Дмитрий Дейч - Преимущество Гриффита Страница 2

Ладно.

Не очень-то и хотелось.

Гриффит надевает наушники и зажмуривается, делая вид, что спит. Largo местами напоминает ре-минорную сонату Скарлатти. Прослушав до конца, он с изумлением убеждается в том, что это и есть ре-минорная соната К.89b, хамским образом перекроенная и сшитая заново — для струнного оркестра.

— Видите ли, — говорит он Стиву Мартину, — у меня тут явный случай так называемого нарушения авторских прав!

Тот с негодованием отворачивается, подозревая что всё это — отговорки, а дело в том, что из зависти или иных нечистых побуждений Гриффит готов прямо тут, в метро, учинить хулиганскую выходку.

— Вы знакомы с Доменико Скарлатти? — на этот раз Гриффит обращается к пожилому афроамериканцу, придерживающему на коленях обшарпанный гитарный футляр.

— А то! — бодро отвечает старик голосом глубоким и хриплым, и Гриффит тут же узнаёт в нём короля блюза, чей портрет он видел, кажется, на старых пластинках.

— А ведь вы — тот самый…

— Тот самый и есть, — с готовностью соглашается блюзмен и надувает щёки, изображая кого-то из великих предшественников.

— Или нет?… — сомневается Гриффит.

Старик с лёгким презрением смотрит на него и медленным скользящим движением извлекает гитару из футляра. «Гитара похожа» — отмечает про себя Гриффит, чувствуя себя пристыженным. Музыкант приступает к делу, и несмотря на скрежет и вой движущегося с безумной скоростью вагона, Гриффиту удаётся расслышать:

— Stabat Mater dolorosa juxta crucem lacrymosa dum pendebat Filius…

Слезы — одна за другой — падают на обшивку сиденья. Поезд с отвратительным визгом дырявит пространство.

Гриффит даёт интервью

— Гриффит, «New York Times». Г-н Гриффит, что вы думаете о психоделических наркотиках?

— Странный вопрос. А почему вы решили, что я думаю о психоделических наркотиках?

— Ну… видите ли, есть люди, которые… выглядят так, будто… вы понимаете?…

— Не понимаю. Следующий.

— Гриффит, «Девятый Канал». М-р Гриффит, вы трижды отказывались от Нобелевской премии — в 1975-м, в 2002 и в 2014-м годах. Я думаю, нашим зрителям было бы любопытно узнать о том почему вы всякий раз принимали это непростое решение?

— Видите ли, мисс… Как только я нахожу в почтовом ящике это идиотское письмо: уважаемый г-н Гриффит, мы счастливы сообщить… и так далее… я думаю: блядь, ну что вы пристали со своей премией? Что-то в этом роде. Я ответил на ваш вопрос?…

— Гриффит, журнал «Эгоист». Г-н Гриффит, ваши открытия в области молекулярной биофизики…

— Ёптыть! Следующий.

— Гриффит, «Пицца Счастья». Кредит или наличные?

— Кредит. Кола — холодная, пицца — горячая. Иначе не видать вашему парню чаевых. Следующий.

— Гриффит, Церковь Апокалипсиса. Настало время подумать о будущем. Думаете ли вы о будущем, м-р Гриффит?

— Следующий.

— Гриффит, Департамент Полиции. Вы имеете право хранить молчание, если вы поступитесь этим правом, любые ваши слова могут быть обращены против вас в суде…

— Сле…

Гриффит и зло

Гриффит не чурается зла, он зол не менее и не более, чем прочие-остальные. От многих других его отличает, однако, удивительное великодушие: мало кто умеет так трогательно (смиренно, безропотно) прощать себе то, к чему склоняет нас порой коварная изнанка человеческой природы.

Слёзы Гриффита

Гриффит смеётся чаще, чем плачет. Если хорошенько подумать, он и не помнит когда последний раз использовал слёзные железы по назначению. А всё потому, что в детстве плакать ему запрещали, и больно били по щекам, стоило Гриффиту разреветься: «Чтобы не зря плакал!» «Так ведь не зря плачу!» — защищался Гриффит: всегда была какая-то причина, пусть и самая ничтожная. Но никто не хотел слушать, напротив: стоило пуститься в объяснения, били много больнее. Пришлось Гриффиту научиться смеяться всякий раз, когда было больно, и чем больнее было, тем громче он смеялся. Убедившись, что всё без толку, его оставили в покое.

С тех пор Гриффит смеётся беспрерывно.

Порой он смеётся в память о том мальчике, каким был, когда умел плакать.

Порой — думая о том, кем стал, когда плакать вконец разучился.

Иллюзии Гриффита

Свет электрической лампы отражается в окне, прикрытом шторой: в результате сложной оптической трансформации мерцающий шар делится на два полушария, каждое из которых в свою очередь рассыпается на множество светящихся фрагментов. Стоит повернуть голову, они тут же смешиваются в иной пропорции, и вся комбинация меняет форму — как в стёклышке калейдоскопа. Уличный шум прибавляет зрелищу убедительности, можно надеть наушники или сесть с книгой, но Гриффит продолжает смотреть, покачивая головой из стороны в сторону — как кобра под гипнотическим взглядом факира.

Гриффит покупает книги

Обыкновенно, купив книгу, Гриффит первым делом отрывает и выбрасывает в ближайшую урну обложку. Зрелище не для слабонервных: с мая-месяца типографии перешли на суперклей марки СК5476-Е, и для того, чтобы отделить обложку, не повредив содержимого, необходимо наступить на книгу ногой, упереться и хорошенько дёрнуть обеими руками. При этом важен верный угол приложения силы, иначе дело может кончиться растяжением дельтовидной мышцы.

Геростратово рвение Гриффита не остаётся незамеченным: книгопродавцы складывают о нём легенды, разгневанные любители изящной словесности устраивают пикеты и норовят применить меры превентивного воздействия (вплоть до физического устранения), и, наконец, однажды некий молодой амбициозный автор подаёт на него в суд — за разбойное нападение и умышленное надругательство над объектом интеллектуальной собственности. Разбирательство Гриффит выигрывает «одной левой», вопреки неуклюжей защите адвоката, навязанного ему коллегией. На вопрос судьи о том, зачем он калечит книги, Гриффит отвечает совершенно откровенно и без всякого апломба: обложка мешает ему читать.

Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Тем не менее процесс успевает привлечь внимание демонов общественного участия. Гриффит попадает в газеты. Даёт интервью Опре Уинфри и Филу Донахью. Гриффита узнают на улицах. Ему пожимают руку. Побивают камнями. Он нанимает секретаршу, чтобы сжигать непрочитанную почту. Менеджер популярной сети книжных магазинов предлагает ему контракт на пять перспективных авторов. Если бизнес пойдёт хорошо, компания берёт на себя турне по стране и раздачу автографов в крупных магазинах. Литературный агент известного монстра-постмодерниста умоляет о встрече: монстр готов официально объявить Гриффита автором всех написанных им книг, ибо смерть книги, несомненно возвещает (а в некотором роде и всегда возвещала) не что иное как смерть речи и новое изменение в истории письма, в истории как письме, в письме как истории письма и смерти как истории смерти письма (и далее в тот же бубен)…

Совершенно ошалевший от всего этого Гриффит скорым ночным поездом убывает на озёра, оставив секретаршу на растерзание стервятникам, и там, в глухомани, собирается втихую переждать шквал массовой истерии. В небольшом одноэтажном городке он находит лавку, торгующую вчерашними газетами и подержанными книгами, среди которых попадаются настоящие раритеты. Хозяин совершенно не интересуется товаром и — чудо из чудес — не смотрит телевизор. Неузнанный, Гриффит живёт припеваючи.

Погожим июньским деньком, после одного из самых успешных отделений обложки за всю историю книгопечатания, в поле зрения Гриффита появляется вежливый мальчик лет девяти отроду: простите, сэр, разве это не Уильям Блейк?

Всклокоченный, потный, тяжело дышащий Гриффит раздумчиво перелистывает новорожденную книжицу: нет-нет, это просто стиши… стишочки…

Стишата?… — осторожно включается мальчик. Глазёнки возбуждённо поблёскивают за круглыми стёклами. Гриффит кивает в ответ.

Короткое замыкание: улыбка взаимного узнавания.

Гриффит кается

— Я — хлеб и вино, — напоминает ему Иисус, обитатель Центрального Парка, мессия.

— Тоже мне — новости, — отвечает Гриффит, разгрызая сухарик и тут же прикладываясь к горлышку «Seven Stars». — Давай, что ли, сменим пластинку… «Я — борода и гармонь», например… или «Я — зонтик и швейная машинка»…

— Покайся! — перебивает его Иисус, простирая длань — как пращур его, Мойсей с ветхозаветной гравюры Доре. Глаза полыхают: Покайся, Гриффит. Покайся!

Гриффит с сомнением смотрит на Иисуса. Тот ласково кивает и потихоньку приближается, собираясь наложить руки на Гриффита (с тем, чтобы отпустить ему грехи — прошлые и будущие). В принципе Гриффит не против.

— Ладно, — говорит он, — я, пожалуй, покаюсь.

— Кайся.

— Каюсь.