Дмитрий Дейч - Преимущество Гриффита Страница 3

— Ладно, — говорит он, — я, пожалуй, покаюсь.

— Кайся.

— Каюсь.

Гриффит не знает, как каются. Ему кажется, что, произнося слово «каюсь», он кается.

— Покайся! — просит его Иисус.

— Ну каюсь я, каюсь…

— Ладно, — внезапно остывает Иисус. — Ты точно каешься?…

— Я что, неясно выразился?

— Отпускаю тебе прегрешения.

— Спасибо.

— Не меня ты должен благодарить, но Отца моего.

— Ладно…

Иисус присаживается на лавочку, огонёк в глазах тухнет. Протягивает руку, и Гриффит передаёт ему бутылку.

— Это я, — сообщает Иисус, взглядом указывая на плещущий за стеклом напиток буроватого оттенка.

— Сухарик дать? — спрашивает Гриффит. Тот кивает, и Гриффит достаёт из кармана сухарик, чтобы Сыну Человеческому было чем закусить.

Гриффит и чёрт

Это произошло на калифорнийском пляже, в полдень, в самый разгар сезона.

Гриффит входил в воду, чёрт выходил из неё. Они разминулись буквально нос к носу. Эй! — крикнул (или шепнул) Гриффит, обернувшись. Что? — осклабился чёрт, будто на людном пляже чертям — самое место, будто это не он — чёрт — вышел только что из воды, в разгар сезона, в Калифорнии, где черти в купальных трусах — явление исключительное, означающее глубокий кризис калифорнийского жанра, а — наоборот — Гриффит появился откуда ни возьмись в каком-нибудь глухом закоулке Ада, чьи обитатели давным-давно позабыли, чем пахнет человечина. Что? — переспросил чёрт, нагло уставившись на Гриффита и продолжая (нагло) ухмыляться.

Считанные мгновения они смотрели друг на друга в упор: Гриффит первым отвёл взгляд, хмуро покачал головой и пошёл в море, оставив за спиной гибнущую Калифорнию.

Ихтиология Гриффита

ДОКТОР: А ну-ка, что тут у нас?… А ну-ка… Ах, какая красавица… прелесть, прелесть. Это что же у нас такое?

ГРИФФИТ: Abbottina rivularis. Видите, какая предлобовая выемка?

ДОКТОР: Да уж… Да уж… Хороша, нечего сказать! А это?

ГРИФФИТ: Это гамбузия, Gambusia affinis. Самец. У него гоноподий.

ДОКТОР: Гоноподий? Что вы говорите…

ГРИФФИТ: А вот… можно я тут положу?…настоящий туркестантский язь. Leuciscus idus oxianus. Вы когда-нибудь такое видели?

ДОКТОР: Очень красиво. Вы просто молодец! Набор цветных карандашей, и такое… кстати… я всё записываю. Вы не против записи?

ГРИФФИТ: Если вам нужно… я не против. Если вы в этом нуждаетесь…

ДОКТОР: Я думаю, это поможет нам обоим.

ГРИФФИТ: Я не против.

ДОКТОР: Спасибо. Очень важно понять что мы тут с вами делаем. Мы ведь не автомобиль ремонтируем. Винтики, шпунтики… Важно понимать, что без вашего участия, без вашей помощи…

ГРИФФИТ: Да…

ДОКТОР: …я ничего не могу…

ГРИФФИТ: А что вы собираетесь делать?

ДОКТОР: Хочу вернуть вас в Большой Мир. А вы?…

(пауза)

ДОКТОР: Вы собираетесь вернуться в Большой Мир? На работу? Вы кто по профессии?

ГРИФФИТ: Ихтиолог.

ДОКТОР: Нет, я имею в виду — кем были до того как…

ГРИФФИТ: Доктор, я — ихтиолог.

ДОКТОР: Нет, я имею в виду — кем вы были до того, как попали к нам?

(пауза)

ГРИФФИТ: Ихтиологом.

ДОКТОР: Ну хорошо. Вы работали ихтиологом?

ГРИФФИТ: Я не работал ихтиологом, но по профессии я ихтиолог.

ДОКТОР: То есть, вы хотели быть ихтиологом, но работали… кем вы работали?

(пауза)

ДОКТОР: Вы работали балетмейстером, верно?

(пауза)

ДОКТОР: Вам неприятно, что я об этом говорю?

ГРИФФИТ: Мне неприятно…

ДОКТОР: Ну хорошо, давайте сменим тему. Давайте поговорим о рыбах…

ГРИФФИТ: С удовольствием…

ДОКТОР: Вы видите их всё время или иногда?

ГРИФФИТ: Всё время.

ДОКТОР: Всё время?

ГРИФФИТ: Всё время.

ДОКТОР: Но на прошлой неделе вы говорили, что иногда.

ГРИФФИТ: Я не хотел вас расстраивать.

(пауза)

ГРИФФИТ: Я подумал, что если вижу их всё время, то, скорее всего, уже поздно что-либо менять. Я не хотел лишить вас последней надежды.

(пауза)

ГРИФФИТ: В конце концов, это всего лишь рыбы.

ДОКТОР: Вы не хотите мне помочь.

ГРИФФИТ: Знаете, в семнадцатом веке жил один человек. Итальянец. Рисовал рыб. Очень известный рисовальщик. Его атлас до сих пор переиздаётся каждый год. Пять тысяч рыб нарисовал с натуры. Однажды к нему обратился богатый купец. Говорит: я слышал, лучше вас рыб никто не рисует. Нарисуйте мне натюрморт. Тот ответил: я живых рыб рисую.

(пауза)

ДОКТОР: Ну и что?

(пауза)

ДОКТОР: Простите, вы что-то начали рассказывать?…

ГРИФФИТ: Он жил в Неаполе.

ДОКТОР: Простите, отвлёкся…

ГРИФФИТ: Рисовальщик жил в Неаполе, на берегу Тирренского моря. В его атласе есть тихоокеанская корюшка Osmerus mordax dentex, камчатская нерка, каспийская минога, амурский сиг, акулы Японского моря… Есть даже полярные рыбы, о которых вообще в те времена в Европе никто ни сном, ни духом… Что это значит, по-вашему?

ДОКТОР: Наверное, он собрал всё, что было известно, все существующие атласы… ну, я не знаю…

ГРИФФИТ: Он этого не делал.

ДОКТОР: Почему вы в этом уверены?

ГРИФФИТ: Потому что атласы того времени были составлены именно так, как вы говорите, — по чужим рисункам, по словесным описаниям моряков и иностранцев. Его атлас, в отличие от них, содержал рисунки, сделанные с натуры. Большинство рыб, которых он рисовал, можно и сегодня найти тут и там — по всему свету.

ДОКТОР: Наверное, путешествовал много…

ГРИФФИТ: Родился и умер в Неаполе. За пределы Италии не выезжал ни разу.

ДОКТОР: Что вы хотите сказать? Вы думаете, что он, как и вы…

ГРИФФИТ: Всё это — достоверные факты. Спросите любого историка, который занимается итальянским искусством.

ДОКТОР: Спрошу.

ГРИФФИТ: Спросите.

ДОКТОР: И спрошу. Спрошу…

(пауза)

ГРИФФИТ: Вы знаете, что такое рыба?

ДОКТОР: Рыба… я, конечно, не ихтиолог… в отличие… хм…

ГРИФФИТ: Вы знаете, что такое рыба?

ДОКТОР: Нет, не знаю. А вы?

ГРИФФИТ: Вы знаете, что такое рыба?

ДОКТОР: Что с вами? Санитар!

ГРИФФИТ: Вы знаете, что такое рыба?

Орбиты Гриффита

Кто ввинтил в мой цоколь синюю лампу накаливания? Мерцаю. У самой кромки, у линии горизонта. Не разобрать ни по слогам, ни в цейссовский бинокль. Всё существенное остаётся за кадром. Фрагменты. Детали, элементы, обрывки. Полная неизвестность. И никто не подскажет. Ни жены, ни суфлёра. Ни кого-то, кто мог бы периодически сообщать, стоя за левым (правым) плечом. Огласите содержание! Возьмите на поруки! Попытайтесь принять облик уверенного в окружающей действительности индивидуума и, удерживая на лице ободряющую улыбку, войдите.

Можно без стука.

Гриффит в темноте

Ни зги. Гриффит на ощупь пробирается к выключателю и, не найдя его на привычном месте, понимает, что оказался в чужом доме. Совершенно определённо, здесь он провёл большую часть ночи. Почему, чёрт возьми, он не помнит, как сюда попал? Чья это комната?

И где дверь?

Крошечный огонёк здравого смысла подсказывает ему: если обследовать стену миллиметр за миллиметром, рано или поздно выключатель найдётся. Гриффит движется влево, совершая размашистые движения вдоль стены, будто плывёт брассом. На пол летит тяжёлый прямоугольный предмет, и Гриффит по инерции наступает на него ногой. Раздаётся отвратительный хруст. Стряхивая с голой пятки останки картины в тяжелой раме, Гриффит думает о том, что ежели (упаси Господь!) он находится в доме человека небедного и притом обладающего сколь-нибудь приличным вкусом, прогулка впотьмах уже влетела ему в копеечку. И это только начало…

Проще всего разбудить хозяев. Сами виноваты: запереть гостя в тёмной комнате, без малейшего представления о том, как он сюда попал и где выход, — это… Гриффит безуспешно пытается подобрать соответствующий эпитет, долго не находит ничего подходящего и в конце концов дрожащим, хриплым со сна голосом проговаривает вслух: …форменное блядство! Слова эти звучат неожиданно громко, словно утренний свисток дневального, и Гриффит, скорчившись в три погибели, ждёт реакции.

Нет никакой реакции.

Раз! Два! Проверка! — постепенно повышая тон, он пробует голос. — Есть кто живой?

Никого.

Гриффит стучит кулаком в стену. Пинает её. Будь он у себя дома, уж это бы ему с рук не сошло. Но он — не у себя дома. Тишина в ответ на тщетные попытки набуянить окончательно убеждает его в реальности происходящего: такое и в страшном сне не приснится.

О кей! — произносит он во весь голос, уже никого не стесняясь. — Я выхожу!

Гриффит превращается в бизона, запертого в вольере коварными загонщиками: идёт напролом, роняя стулья, разбивая вдребезги напольные вазы, опрокидывая шкафчики и столики. Траектория его движения напоминает путь броуновской молекулы. Время от времени он издаёт короткий охотничий вопль. В конце концов, в соответствии с непреложным законом вероятности, он всё же добирается до двери, ударом ноги вышибает её и вываливается наружу.