Шарлотта Линк - Хозяйка розария Страница 2

Мэй, охотно носившая облегающие светлые костюмы, раз в две недели ходившая в парикмахерскую и старавшаяся умелым макияжем скрыть проступавшие на лице неумолимые следы возраста, без устали пыталась убедить подругу ухаживать за внешностью.

— Ну нельзя же вечно одеваться как девочка-подросток! Нам уже по семьдесят лет, и от этого факта невозможно отмахнуться. Эти твои джинсы слишком узки, а…

— Это будет катастрофа, только если я растолстею.

— …уж эти вечные кроссовки и…

— …это самая практичная обувь на свете, если весь день приходится быть на ногах.

— Свитер у тебя весь в собачьей шерсти, — укоризненно, но без возмущения произнесла Мэй, понимая, что от ее слов Беатрис не станет чистить свитер, менять кроссовки на туфли и не откажется от потертых джинсов.

Сегодня, однако, Мэй промолчала. С Беатрис они были дружны с детства, и Мэй очень чутко улавливала нюансы настроения подруги. Мэй чувствовала, что сегодня Беатрис пребывает в дурном расположении духа, погружена в неприятные мысли, и будет лучше не раздражать ее замечаниями по поводу внешнего вида.

«У нее хорошая фигура, — подумала Мэй, — фигура — просто на зависть». Очевидно, с двадцатилетнего возраста Беатрис не прибавила в весе ни грамма. Она двигалась с такой легкостью, словно старческие недомогания были изобретены для кого угодно, только не для нее. Мэй снова вспомнила об украденной яхте, о которой говорил хозяин. «Heaven Can Wait».[1]

«Действительно, странное название», — подумалось ей.

Беатрис, мелкими глотками пригубливая шерри, смотрела из окна на гавань, но, полностью погруженная в свои мысли, женщина едва ли замечала, что там происходило.

Первой молчание нарушила Мэй.

— Как дела у Хелин? — спросила она.

Беатрис пожала плечами.

— Как всегда, жалуется на жизнь, хотя совершенно непонятно, отчего ей так плохо.

— Может быть, она и сама этого не понимает, — заметила Мэй. — Она так привыкла жаловаться, что просто не может остановиться.

Разговор о Хелин был неприятен Беатрис.

— Как поживает Майя? — спросила она, в свою очередь, только для того, чтобы сменить тему.

Мэй начинала нервничать всякий раз, когда ее спрашивали о внучке.

— Боюсь, что она вращается в дурном обществе, — ответила она. — Недавно я видела ее с мужчиной, от вида которого меня пробила дрожь. Мне редко случалось видеть такие зверские физиономии. Боже мой, я была бы просто счастлива, если бы у нее, наконец, все наладилось с Аланом!

Но Беатрис не хотела говорить о своем сыне Алане.

— Поживем, увидим, — ответила она таким тоном, что Мэй сразу поняла, что подруга не испытывает ни малейшего желания развивать эту тему дальше.

Мэй тотчас замолчала. Подруги заказали еще по бокалу шерри и продолжали молча сидеть, созерцая в окно мягкий свет уходящего августовского дня.

И вдруг в этом умиротворяющем свете, в стремительно падающих сумерках, Беатрис увидела показавшегося ей знакомым человека, человека, с которым она в последний раз виделась много лет назад. Лицо это, мелькнувшее в толпе, заставило Беатрис вздрогнуть и побледнеть — но всего лишь на секунду. В следующий момент она убедила себя в том, что ошиблась. Но Мэй тотчас заметила перемену в лице подруги.

— Что случилось? — спросила она.

Беатрис сморщила лоб и отвернулась от окна. За окном с каждой минутой становилось все темнее, так что немудрено было и ошибиться.

— Мне вдруг показалось, что я увидела одного человека… — сказала она.

— Кого?

— Жюльена.

— Жюльена? Нашего Жюльена?

«Он никогда не был нашим Жюльеном», — раздраженно подумала Беатрис, но оставила вопрос Мэй без комментариев.

— Да. Но, вероятно, мне показалось. Зачем ему приезжать на Гернси?

— Бог мой, как он, должно быть, переменился с тех пор, — сказала Мэй, — ведь ему, наверное, уже около восьмидесяти.

— Семьдесят семь.

— Невелика разница. Не могу себе представить, что мы вообще смогли бы его узнать, — она хихикнула, и Беатрис на секунду задумалась, что мог означать этот смешок. — Боюсь, что и он едва узнал бы двух старых вешалок.

Беатрис промолчала и снова посмотрела в окно, но, даже если бы она и смогла бы хоть что-то рассмотреть, то мужчина, которого она на короткое, умопомрачительное мгновение приняла за Жюльена, конечно же, уже давно исчез, смешавшись с толпой.

«Это ошибка», — подумала Беатрис, и нельзя допускать, чтобы из-за ошибки так сильно билось ее сердце!

— Пойдем, — сказала она Мэй. — Давай рассчитаемся и поедем домой. Я устала.

— Пойдем, — согласилась Мэй.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

То утро было похоже на все остальные. В шесть часов зазвонил будильник Беатрис. Открыв глаза, она полежала в кровати еще пять минут, наслаждаясь теплом и покоем постели. Покой этот нарушали лишь издавна знакомые звуки: щебетание птиц в саду, тихий шум прибоя, когда ветер дул с моря. В доме скрипели деревянные половицы, почесывались собаки, тикали часы. Потом дверь спальни приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся нос Мисти. У Мисти был серовато-голубой окрас, как у тумана, ложившегося осенью на залив Пти-Бо. Отсюда и кличка, которая сразу пришла в голову Беатрис, когда она впервые взяла на руки щенка. В то время Мисти являла собой соединение больших неуклюжих лап, мягкого пушистого меха и живых, угольно-черных глаз. Сегодня собака была размером с доброго теленка.

Мисти равнулась с места и впрыгнула на кровать, которая жалобно застонала и заскрипела под тяжестью большой собаки. Псина улеглась на одеяло, опрокинулась на спину, подняла в воздух все четыре лапы и стремительно лизнула Беатрис в лицо, изъявив мокрое, идущее от сердца доказательство любви.

— Мисти, прочь с кровати, — с притворным негодованием приказала Беатрис, и Мисти, прекрасно знавшая, что за ослушание ей ничего не будет, осталась на месте.

Пять минут мечтательной утренней лени истекли. Она рывком поднялась с постели, не обращая внимания — насколько это было возможно — на некоторую скованность суставов, напоминавшую, что она уже не так молода, как ей подчас казалось. Беатрис ни в коем случае не желала уподобляться Мэй, которая с утра до вечера занималась своим телом, прислушиваясь к нему, и через день бегала к врачу — каждый раз, когда ей казалось, что с ее организмом что-то не так. Беатрис считала, что Мэй таким образом сама навлекает на себя болезни и недомогания. Они часто обсуждали эту тему, но каждая так и осталась при своем мнении. Вообще, их давняя дружба, вероятно, заключалась в том, что они все время с удивлением взирали друг на друга, недоуменно и укоризненно покачивая головами.

Стоя в ванне под душем, Беатрис думала, что ей надо сделать сегодня. Она могла позволить себе размышления такого рода, ибо теперь почти полностью отстранилась от своих прежних занятий, определявших распорядок дня. Розарием она теперь занималась только ради собственного удовольствия, причем слово «удовольствие» в данном случае не вполне соответствовало своему исходному смыслу. Правда, розы продолжали расти, и она даже ухаживала за ними. Она продавала цветы людям, проходившим мимо и желавшим купить розы, прежде всего, туристам. Но теперь Беатрис перестала помещать объявления в специальных журналах и полностью прекратила заниматься рассылкой. Не пыталась она больше и выводить новые сорта. Теперь она предоставила это другим; впрочем, это занятие и раньше доставляло ей мало радости. Когда Беатрис вышла из ванной, в голове ее вертелись сотни вещей, которые надо было сделать. Движения ее, как и всегда, отличались быстротой и нетерпеливостью. Все, что Беатрис делала, она делала торопливо и поспешно, что весьма болезненно воспринимали окружавшие ее люди.

С половины седьмого до половины восьмого Беатрис гуляла с собаками. Помимо Мисти, у нее было еще две крупные собаки — невообразимые помеси добрых пород с немыслимыми дворнягами. Беатрис любила всех собак без исключения, но дома держала только псин размером с пони или теленка. Собаки рванулись на улицу тотчас, как только Беатрис открыла входную дверь. Дом возвышался над деревней Ле-Вариуф, и от самой двери открывался вид на море. В окружавшем дом пейзаже преобладали широкие луга, на которых там и сям виднелись купы деревьев. По лугам к морю, журча, стремились ручьи, по берегам которых стояли заброшенные, обветшавшие мельницы, когда-то приводившиеся в действие силой воды. Каменные стены ограждали участки лугов, на которых паслись коровы и лошади. В воздухе пахло солью и водой, водорослями и песком. Чем ближе к морю, тем свежее становился ветер и прозрачнее воздух. Вскоре Беатрис добралась до вырубленной в камнях тропинки и увидела воду. По обочинам тропинки виднелись редкие, изуродованные постоянным ветром деревья. Дорожку обрамлял дикий колючий кустарник — улекс вперемежку с ежевикой, на ветках которой темнели крупные спелые ягоды. Собаки, заслышав крики чаек и почуяв ноздрями ветер, с громким лаем понеслись вперед. Беатрис знала, что собакам знакома каждая пядь этой местности, и нисколько не тревожилась за них. Остановившись на возвышении, она повернулась лицом к воде и всей грудью вдохнула свежий морской воздух.