Марк Барроуклифф - Говорящая собака Страница 2

Однако очаровательная Люси, наша секретарша, не ушла, сказав, что ей надо привести в порядок кое-какие документы и поэтому она задержится. На самом деле она «заботилась». Моя секретарша всегда заботится обо мне — причем это не служебное рвение, а просто черта ее характера. Она прекрасная девушка, но временами меня тяготит такая опека. Не знаю, в чем тут дело, но что-то такое исходит от нее, какое-то отпугивающее тепло, отчего появляется ощущение, будто стоишь рядом с небоскребом, задрав голову вверх. Это головокружительное чувство появлялось у меня всякий раз от ее присутствия.

Нет, я ничего не имею против посторонней заботы, но, когда она превращается в навязчивую опеку, мне становится не по себе. И тут нет ее вины, ведь она, в конце концов, моя секретарша и вроде как ухаживать за шефом входит в ее непосредственные обязанности, и, тем не менее, я не знаю, куда деваться, когда она покупает мне к чаю пирожные, которых я ей не заказывал, однако знает, что это мои любимые, или приносит собственноручно испеченный кекс на мой день рождения. Кстати, и в тот день к моменту, когда мистер Джилберт удостоил своим посещением нашу контору, пирожное, заботливо подложенное Люси, уже лежало у меня на столе.

— Ах, так тут кто-то есть, — сказал визитер, приподнимая «шляпу-пирожок», улыбаясь и не выпуская сигареты изо рта. Пес тут же развернулся к выходу. Уже тогда я обратил внимание на странности в поведении этого животного. В тот момент он напоминал ребенка, которого мать заволокла в универмаг, чтобы купить ему неуклюжий плащ с капюшоном, что-нибудь такое водонепроницаемое и бесформенное. И вот ребенок, едва узнав от продавцов, что вещи его размера не нашлось, уже рвется в секцию игрушек.

Жара и духота стояли невыносимые, вентилятор уже не справлялся со своей работой. Рубашка на мне была тесная, она липла к телу, и верхнюю пуговицу пришлось расстегнуть. Дело в том, что вечером накануне похорон я умудрился посадить пятна ржавчины с утюга на пару своих лучших сорочек, так что теперь был упакован в подарок тетушки Джиллиан. Тетя Джиллиан постоянно покупала мне на Рождество три сорочки не моего размера. Она просто отказывалась мириться с тем, что обхват моей шеи составляет шестнадцать дюймов.

— Что ты, Дэвид, — настаивала она всякий раз, — этого просто не может быть, у тебя пятнадцать с половиной.

Тетя Джиллиан, как и мой папа, отвергала все аргументы, обращенные к здравому смыслу, поэтому мне оставалось только выражать благодарность: дескать, как это мило с ее стороны и прочее — и засовывать подарки подальше в шкаф. И вот нынче утром я исчерпал стопку чистых сорочек и выудил со дна вещехранилища один из ее последних презентов, чтобы погладить.

Ну скажите, отчего женщины так упрямы?

— Почти впритирку, — сообщил я как-то утром Линдси, влезая в очередной тетушкин «пластырь».

— Так же, как и твоя жизнь, — заметила она в ответ, выгребая выстиранное белье из машины, где оно крутилось ночь напролет в режиме «экономи-7». У Линдси никогда не оскудевал запас подобных иронических замечаний. Вся наша жизнь состояла из черного юмора.

Джилберт приблизился к моему столу, словно старинный паровоз «В&Н», окруженный клубами дыма.

— С собаками сюда нельзя, — заметил я. Не знаю, почему мы не пускали в контору собак. У нас даже была вывеска на дверях: «Вход с собаками воспрещен!». Такие же вывески красовались на дверях всех остальных окрестных контор, а мы не хотели уступать им ни в чем. — И курить тоже, — добавил я, вспомнив о существовании еще одной таблички.

— Вы правы, шеф, — откликнулся Джилберт, но собаку выводить не стал, а только скомандовал ей: «Сидеть!», после чего прикурил новую сигарету от дотлевающего окурка.

— Но я стою перед печальным выбором, — вздохнул он сквозь облако дыма. — Не сможете ли вы помочь мне выбраться из этой ситуации? У меня умерла мать. И вот… — всхлипнул он, — теперь мне предстоит уладить некоторые дела. Это ее собака, — обвел он нас взглядом, — если вы будете столь милосердны, разрешите… позвольте оставить ее у вас. Не надолго, хотя бы на час. Вы не могли бы помочь? Дело в том, что мне предстоит разбираться с… властями, а я не могу оставить его на улице, это очень дорогая собака.

Появившиеся у меня возражения рушились, как песчаные замки, под напором сакраментальной фразы: «У меня только что умерла мать».

Остановись я вовремя, отбрось я в сторону всю эту рефлексию, все могло сложиться совсем по-другому. Какие еще власти в Англии? Повсюду власть порождает лишь недееспособность. Полиция ничего не может сделать, обращаться туда бесполезно, железная дорога не справляется со своими функциями. Далее список не продолжаем, на это уйдет весь день.

И тут предо мной внезапно предстал совсем другой человек: не странного вида толстяк с никотиновой одышкой и избыточным весом, давно переставший следить за собой, — я увидел себя самого, находящегося в том же положении. И ощутил жалость и солидарность.

— Конечно, — сказал я. — Конечно, оставляйте. Вот тут у нас свободный кабинет.

— Огромное спасибо, — пропыхтел мистер Джилберт и бросил взгляд на запястье, где должны были находиться часы. Но там их не было, я обратил внимание. — Я скоро вернусь, поверьте. Оставляю собаку всего на час.

После чего, выпустив на прощание облако дыма, наш случайный гость удалился со скоростью, какой трудно было ожидать от столь тучного создания.

Я посмотрел на Люси, она на меня. Мы оба пожали плечами и затем уставились на пса, нижняя губа у него слегка отвисла, и на морде будто было написано: «Ой, только не надо лишних вопросов».

— Хочешь печенюшку? — Люси присела на корточки и заговорила с собакой, напоминая пенсионерку, объясняющую иностранцу, как пройти на нужную тому улицу. Вообще, Люси одевается довольно неформально. Она носит модные блузки и юбки длиной в три четверти. Когда она наклоняется, ее ноги и спина принимают такие очертания, что мне приходится напоминать себе: «Я шеф, я шеф».

— Печенье? — повторила вопрос Люси. Пес отрывисто гавкнул. Это напоминало звук, вырывающийся в конце концов из груди человека, который участвует в соревнованиях по задержке дыхания. После этого «словесного» выражения чувств наш четвероногий гость призывно завилял хвостом.

— Полагаю, это означает «да», — заметил я. Люси встала и одернула юбку. Латинское «s» сидящей на корточках Люси превратилось в перевернутое «s» Люси стоящей, и появились песочные часы…

Я быстро зацарапал в блокноте.

Это была оправданная тактика, много раз сослужившая мне службу. Я старался представлять себе Люси сочетанием цветовых пятен и форм, упрямо стараясь не замечать ни ее фигуры, ни волос, ни лица. Так, какие-то расплывчатые контуры: изогнутая линия и что-то красное — губы, темное и стремящееся вниз, как бросающаяся на добычу птица, — это волосы, глянец атласной юбки, молочная белизна кожи. Я не хотел, чтобы набор этих цветовых сочетаний связался в моем воображении в какую-то вполне конкретную и определенную женщину, потому что это могло вызвать ненужные переживания. Я предпочитал воспринимать ее по частям, что делало наши взаимоотношения весьма похожими на общение прыщавого застенчивого школяра со своей сексапильной учительницей.

Меня попросили, и я взял ее на работу, она была моей подчиненной, так что никакие мысли «о всяких таких вещах» даже не подлежали обсуждению. Именно об этом я и думал, когда она направилась в дальнюю комнату нашей конторы, с усилием отрывая взгляд от очертаний ее фигуры. Нелегко было отделаться от мысли, что это идет женщина.

Я всегда подозревал, что принял ее на работу, потому что она так привлекательна. Но иногда все же позволял себе думать, что понравилась мне больше всего ее естественность.

— Как бы вас описали ваши друзья? — спросил я ее на предварительном собеседовании.

— Скорее не описали, а просто бы стерли, — ответила она.

Эта реплика заставила меня рассмеяться, ведь надо было иметь смелость, чтобы позволить себе такое. Ее непочтительность контрастировала с моей всегдашней церемонностью. Даже сторожа автостоянки намедни я назвал «сэр».

Впрочем, наше собеседование состоялось пару лет назад. Люси, как я понимал, долго у меня не задержится. Ну и ладно.

Итак, Люси зашла в комнату для персонала, восемь на шесть футов. Строители почему-то забыли проделать здесь хотя бы одно окно, так что это скорее походило на чулан.

Пес бросил взгляд на меня и затрусил следом за Люси.

Внешне он больше всего напоминал дворнягу среднего размера — примерно до колена в положении «сидеть».

Еще он был «поджарым», не в смысле мускулатуры, просто шерсть его наводила на мысль о слегка поджаренном гренке, выпрыгнувшем из тостера: золотисто-коричневые лапы и голова, а на спине черное пятно, напоминавшее седло. Хвост баранкой загибался на спину, этакий пушистый вопросительный знак. Уши как у восточноевропейской овчарки, только несколько более обвислые. И удивительные темно-карие глаза, обведенные черными кругами, словно сурьмой, отчего вид у него был растерянный, как у заснувшего на вечеринке подростка, который, просыпаясь, не может понять, чему смеются его товарищи и зачем раскрыта мамина косметичка.