Марина Москвина - Танец мотыльков над сухой землей Страница 20

— Михаил Аркадьевич, — говорю, — это мой близкий друг Женя Монин.

— Вы художник? — спрашивает Светлов.

— Да, в некотором роде… — отвечает Женя.

— Тогда нарисуйте мне десять рублей.

Женя смутился.

— Ну, хотя бы пять…»

Светлову не дали разрешения поехать во Францию.

— Ладно, ничего, — сказал он, — зато я купил себе ботинки.

Яша наклонился под стол, посмотрел.

— Михаил Аркадьевич, — говорит, — наверное, в них очень удобно ходить.

— Мальчик мой, — он ответил, — а если бы вы знали, как в них удобно спать!

«Маруся! — пишет мне Дина. — Завтра мы уезжаем на Мертвое море, дивная путевочка на 5 дней, в роскошном отеле, за одно название которого можно душу отдать: „Нирвана“. В цену включено все: 5-разовое питание, горячительные напитки, бар до потери человеческого облика, бассейн, сауна… Вчера разговаривала с организатором этой поездки, Фимой, из города Кривой Рог. Здесь он Хаим. Интонацию, к сожалению, я передать тебе не могу.

— Я вам добуду бумагу на сероводород!

— А что это значит, Фима?

— Как?! Вы не знаете сероводород?! Вы садитесь в ванну, и по вам ползают пузырьки, что это одно удовольствие. Я добуду вам бумагу, включая в цену! Я избранным людям всегда даю сероводород!..»

На ярмарке «Non / fiction» выступала в паре с норвежским писателем и путешественником Эспедалем. Публика поинтересовалась нашим семейным положением.

Я говорю:

— У меня есть муж и сын.

— А у меня есть дочь и муж, — ответил Эспедаль.

Нас обоих спросили — на какие шиши вы путешествуете?

Я сказала:

— Или командировки, или накапливаю…

— А я останавливаюсь в гостинице под чужим именем на три дня, — ответил Эспедаль, — переночую и уезжаю!..

Моя сестра Алла, посмотрев нашу беседу с Андреем Максимовым в передаче «Ночной полет», сделала мне замечание:

— Что ты, как советская школьница — спрашивают твоегомнения, а ты все цитируешь какого-то философа, никому неизвестного на «Ф»!..

— Франциска Ассизского…

— Да! — говорит. — А кто его сейчас знает? Сказала бы: «Я считаю» — и вырази эту же мысль…

Я сочинила афоризм — единственный в своей жизни:

«Она была готова дать каждому, так она любила людей!»

Послала его Седову.

Он ответил:

«Некоторые горе-писатели думают, что сочинить афоризм легко. Все равно, что повестушку или романчик накатать. Им невдомек, что в Настоящем Афоризме не должно быть ни одного лишнего слова и даже звука! Они привыкли заполнять пространство. В афоризме же главное — пустота!!!

„Она была готова дать каждому — так любила людей!“

Почувствуйте, как говорится, разницу!»

С маленьким Сережей приехали к Лёне в Дом творчества художников «Дзинтари». Мы радуемся, а он сидит мрачный. Сережка был удивлен.

— А если бы к тебе приехали жена с сыном, ты бы обрадовался? — спросил Леня прямо.

— Я бы залез в аквариум и превратился в рыбку, — серьезно ответил Сергей.

В Дзинтари, в керамичке, где обжигали скульптуры в печах, работала прекрасная латышка Инара. Она обожгла наши глиняные фигурки, и Леня подарил ей книгу своих карикатур с подписью:

«Пламенной Инаре от обожженного Тишкова!»

Скульптор Роберт Посядо из пятидесяти килограммов шамота слепил Венеру Милосскую.

Потом я слышала, как он сообщает кому-то, что Леня Тишков и Гриша Берштейн тащили ее по вокзалу за ноги и за руки… которых у нее нет.

Туркменский скульптор Туркман предложил мне позировать ему.

— Я хочу слепить ваш бюст, — сказал он.

И поспешно добавил:

— Бюст — это значит голова.

Моя одноклассница Нина Милитосян рассказывала, как ее родственник Радик навещал режиссера Параджанова в больнице, приносил ему карамельки. А когда Радик уходил, тот пригоршнями эти карамельки загребал из пакета и разбрасывал в коридоре, как сеятель.

Иногда мы с Сережкой прибегали на Ваганьково, и пока я возделывала райский сад нашим светоносным предкам, он жевал бутерброды и решал задачки по математике на лавочке. Осень, листья кружатся, тишина!..

— Я первый школьник, — говорил Сергей, — который делает уроки на кладбище…

Леня Тишков — Нине про директора Питерского Первого хосписа Андрея Владимировича Гнездилова:

— Его прозвали Харон.

— А кто это — Харон? — спрашивает Нина.

— Харон — это… — с готовностью начинает объяснять Леня.

«Кабаре Петрушевской» в Красноярске. Людмила Стефановна вышла на сцену в умопомрачительной шляпе собственного изготовления, в перчатках по локоть. Леня, впечатленный, сказал:

— Вот Петрушевская — она эпатирует публику, только поражает, а не стремится быть красавицей в твоем мелком понимании…

Посреди своего концерта она сказала:

— Все, кто хочет уйти, — уходите.

Половина встали и ушли.

В красноярском зоопарке в клетке сидит большой черный ворон. Табличка гласит, что его охраняет и спонсирует бюро ритуальных услуг.

Во время телевизионной съемки на книжной ярмарке «Non / fiction» меня попросили порассуждать о том о сем с Диной Рубиной.

— Как я мечтаю, — говорю я ей, — чтобы сняли документальный фильм о приключениях твоей жизни!..

— О приключениях? — в ужасе переспросила Дина, только что выступившая перед сотнями людей и раздавшая тысячу автографов. — Все приключения моей жизни связаны с тобой! Как с тобой свяжешься, так обязательно какие-то приключения!..

Одна женщина услышала Седова по радио, позвонила в редакцию и умоляла дать его телефон.

— Вы не подумайте, что раз я в него влюбилась, то буду его преследовать, — объясняла она. — Я замужем. Но у меня муж такой скучный!..

В развлекательном центре «Атриум» нам с Седовым поручили сочинить книжку про местного сказочного героя по имени Атрик. Мы сдали рукопись. Я стояла с рюкзаками, а Седов пошел в туалет. Выскакивает — изумленный:

— Там все на фотоэлементах! Я только вошел — заиграла музыка — нью-эйдж, расстегнул штаны — ударили барабаны, а когда стал ссать — зажурчали ручьи и запели птицы. Ты пойди, пойди, сама убедишься…

Однажды меня и Сережу Седова как детских писателей пригласили в школу на педсовет и давай представлять учителей.

— Неважно, мы все равно никого не запомним, — ласково остановил Седов директора школы.

Леня и Седов собрались в Челябинск — играть спектакль по пьесе Тишкова «Водолазы». Я Леню предупреждаю:

— Единственное, что я могу гарантировать, — что он не запьет. Во всем остальном с ним нужно адское терпение. Он может закручиниться, остановить спектакль посредине и начать сначала, если ему вдруг покажется, что у него не катит, он может заявить что искусство — это говно, он даже может сказать, что Бог умер…

Леня — испуганно:

— Какой Бог?

Нам позвонили в дверь. Леня открывает — стоят две женщины и спрашивают:

— Вы хотите узнать Истину?

— Спасибо, — ответил Леня, — предположительно я ее уже знаю.

— Не говорить же, — он мне объяснял потом, — я не знаю Истину и знать не хочу!..

Семидесятипятилетний юбилей Якова Акима предполагали с большим размахом отпраздновать в ЦДЛ. Все уже было организовано, раздобыты средства на угощение, я собралась вести вечер, обсуждалась программа, кандидатуры ораторов и приглашенных. Короче, Якову Лазаревичу сообщили, что будет восемьдесят человек.

Он ночь не спал, а утром позвонил в секретариат СП и твердо отказался.

— Как сказал Махатма Ганди, — он мне объяснил, — надо разгружать свою жизнь. Что я и сделал.

— Получил две телеграммы из Молдавии от поэта Григоре Виеру. В один и тот же день, — сказал Яша. — Одну: «Любим и ценим и любим». А вторую Григ подредактировал и улучшил: «Любим и ценим, ценим и любим». Видимо, он забыл, что уже отправил…

Сам Яков когда-то послал в Ялту телеграмму Ковалю:

«Юра в дни магнитных бурь

бровь не хмурь все это дурь».

В Дубовом зале ЦДЛ — Яков Аким, Юрий Коваль, Алексей Леонтьев, сценарист, и я тоже случайно затесалась в эту компанию.

Коваль говорит:

— Вот бы снять такой фильм «Дубовый зал». Сколько здесь побывало сногсшибательных людей. Взять хотя бы наш стол — сделать фильм про наши судьбы. Яшу сыграл бы Яша, Алешу — Алеша, меня — я сыграю сам, а на роль Маринки мы пригласим какую-нибудь польскую актрису!..

Седов:

— Да я за здоровье — жизнь могу отдать!..