Владимир Кунин - Путешествие на тот свет Страница 21

Старпом Петр Васильевич слегка отодвинул плечом третьего помощника, тоже заглянул в дисплей локатора и снова уступил место третьему. Поднял бинокль к глазам и пробормотал, внимательно вглядываясь в горизонт:

— Берег, будь он неладен... Все ждем, ждем, а придешь — и словно мордой об стол... Собрали все, что за тридцать лет наплавал, у сестры перехватил в долгую рассрочку — квартиру в Лисьем Носу купили. А нашу, старую двухкомнатную хрущевку у Политехнического, дочке оставили. Так в новой — за тяжкие тысячи этих у.е., мать их в душу, — паркет вздулся, двери наперекосяк, рамы не закрываются, ветер с залива свищет... А мамаше моей — семьдесят семь. Не дай Бог прохватит. Воспаление легких и... С кого спросишь?..

Старпом опустил бинокль и вдруг увидел, что матрос-уборщик неподвижно стоит навытяжку. Петр Васильевич резко повернулся. Оказывается, за его спиной на мостик уже давно поднялся капитан судна Николай Иванович Потапов.

— Внимание! — скомандовал старпом.

— Работайте, — сказал капитан. — Как дела?

— Порядок, Николай Иванович.

— Порядок... — Капитан привычно оглядел аксиометр, локатор и положение ручек машинного телеграфа. — Вахтенный помощник, сколько до поворота?

— Еще минут сорок, Николай Иванович, — доложил третий помощник.

Капитан постоял, посмотрел на горизонт и, ни к кому не обращаясь, проговорил со вздохом:

— А с меня в Питере водопроводчик десять долларов слупил. За две дерьмовые прокладочки. А вы говорите — «порядок»...

Судовая амбулатория, или санчасть, как угодно, разгорожена тоненькими перегородками и занавесками. За одной занавеской кабинет терапевта с чуланчиком для осмотра, за другой — зубоврачебное кресло; через переборку — кабинет главного врача Тимура Петровича Ивлева.

Напротив кабинета главного — операционный блок; дальше вход в изоляторы, каждый на две койки. Второй изолятор сообщается с первым общей душевой кабиной с маленькой «сидячей» ванной и туалетом.

Весь медицинский персонал в сборе.

Терапевт Эдуард Юрьевич ведет прием. Его жена, старшая хирургическая сестра Ирина Евгеньевна, вместе с молоденькой фельдшерицей Луизой заняты регистрацией новой партии лекарств, только что полученной в английском порту.

На носу Луизы очень модные и дорогие узенькие очки. Бедная Луиза в прошлом рейсе сдуру заказала себе эти очки в Гамбурге за какую-то сумасшедшую цену, а спустя неделю после прихода в Петербургский порт, даже не в центре города, а где-то на его окраине, обнаружила точно такие же очочки вдесятеро дешевле...

Ирина Евгеньевна сидит за столом и записывает все лекарственные препараты в специальный журнал, а Луиза, вчитываясь в сигнатурки сквозь свои бесценные очки, диктует ей названия лекарств и раскладывает их по специальным стенным шкафчикам с прозрачными дверцами.

Из зубоврачебного отсека из-за занавески слышны кряхтенье и мучительные стоны. И раздраженный голос Тимура Петровича:

— Ну все, все!.. Кончай ныть. Погоди, тампоны вытащу. Сполосни рот... Сплюнь! И чтобы два часа ничего не ел, понял?

— А зуб?

— Вот лежит. На кой черт он тебе сдался?

— Не скажите, док...

Разглядывая лежащий на ладони окровавленный и потемневший зуб, из зубоврачебного отсека выходит здоровенный матрос палубной команды.

За ним, опуская на шею белую жесткую рифленую маску, очень похожую на половину дамского лифчика, в распахнутом белом халате, надетом прямо на майку, появляется главный врач судна Тимур Петрович Ивлев.

— Спасибо, Тимур Петрович. — Матрос с трудом шевелит онемевшими от наркоза губами.

— "Спасибом" не отделаешься, — говорит ему Ивлев. — Очухаешься, придешь и поможешь установить одну новую хреновину. В ней килограммов сто.

— Без проблем, док. Только свистните, — невнятно отвечает матрос и бережно уносит свой вырванный зуб.

Настроение у Тимура Петровича отвратительное.

Ночью снились какие-то бесстыдные и тревожные сны. Проснулся совершенно разбитым, с изжогой и паршивейшим вкусом во рту, словно после жестокого перепоя. Зарядку делать не стал. Ежесекундно отплевываясь, долго чистил зубы, брился, а потом минут пятнадцать отмокал под прохладным душем. Проглотил аллохол, запил водой и рассосал квадратную таблетку ренни против изжоги.

На завтрак в кают-компанию не пошел.

Собрался было, но вдруг в коридоре увидел в спину идущих туда же Таню Закревскую и старшего пассажирского помощника Костю Беглова. Вечно подтянутый, с высоко поднятым подбородком, красивый и самоуверенный Беглов со спины показался Тимуру каким-то съежившимся, взволнованным. Наклоняясь к Тане, он что-то шептал ей на ходу, а она, даже не поворачивая к нему головы, быстрым шагом молча шла по служебному коридору.

Ивлев болезненно и безжалостно к самому себе вообразил, как они провели эту ночь, и когда в его воспаленном ревностью мозгу возникли какие-то грязноватые картинки, он остановился и, яростно презирая и проклиная самого себя, понял, что сейчас не сможет даже взглядом встретиться с Таней...

Вернулся в каюту, сварил чашку крепчайшего кофе. Выпил и в омерзительном состоянии направился в санитарную часть, в подведомственный ему корабельный «Ambulans».

А тут еще этот бугай из палубной команды приперся со своим вонючим, полусгнившим зубом...

Терапевту Эдуарду Юрьевичу за пятьдесят. Плавает на пассажирских судах уже двадцать шесть лет. Опытный и очень осторожный доктор. Про таких говорят: «Знает, где лизнуть, а где и тявкнуть...»

Но, на свою беду, Эдуард Юрьевич тявкать не умеет и смертельно всего боится. Поэтому главным врачом судна он никогда уже не станет. А вот насчет первой части пословицы — про «лизнуть» — Бога ради!.. Двадцать шесть лет непрерывного загранплавания в изнурительных условиях прошлого советского, да и сегодняшнего, доносительства и оголтелого берегового мздоимства тому порукой...

Двадцать лет тому назад женился на Ирине Евгеньевне. Но тайно.

Семьей тогда нельзя было в «загранку» ходить. Человек, на время покидавший советскую землю, должен был обязательно иметь мощный «якорь» на берегу. Жену, детей. Родителей...

Чтобы не пришла ему в голову шальная предательская мысль сбежать с судна и навсегда остаться за границей нашей необъятной.

Это сейчас в России идешь в турбюро и укатываешь куда глаза глядят. А тогда ни на одном судне — ни одной семейной пары. Хотя многие были там женаты и замужем. Но фамилии разные, брак не зарегистрирован, лицевые счета на квартиру отдельные, хотя дети уже институты заканчивали. На судне друг к дружке в каюты тайком шастали!

Вот такие были замечательные условия морских игр...

А все — ради грошового заработка: там купил — здесь продал. И чтобы не разлучаться надолго. Ну и любовь, конечно.

Эдуард Юрьевич с Ириной Евгеньевной только в середине девяностых, уже при «Посейдоне», расписались. На радостях даже в церкви обвенчались!

Дочка и сын со своей компашкой стояли тогда за их спинами в церкви, ржали чуть ли не до упаду. Веселились как могли, засранцы! Ни черта святого...

... Сейчас Эдуард Юрьевич только что закончил измерять давление у пожилой англичанки. Он снимает манжетку тонометра с ее дряблой старческой руки и говорит на плохом английском:

— Сто тридцать пять на восемьдесят... Можете участвовать в очередных Олимпийских играх.

— Спасибо, сэр, — улыбается ему старая англичанка. — А кофе с ликером мне можно?

— Не очень много и не на ночь.

— Я вам очень признательна, сэр, — говорит англичанка и уходит.

Тимур Петрович стаскивает с рук тонкие белые резиновые перчатки, бросает их в квадратный пластмассовый бокс для мусора и раздраженно громко спрашивает:

— Луиза, вы сменили редуктор на кислородном баллоне?

— Тимур Петрович, времени не было ни капельки!.. — разбирая коробку с лекарствами, отвечает Луиза.

— Бросьте все и немедленно смените редуктор! И проверьте батарейки в ларингоскопах...

Дверь медицинского пункта приоткрывается, и заглядывает электрик Валерик — верный и постоянный хахаль Луизы. Он делает ей какие-то таинственные знаки, пытаясь вызвать Луизу в коридор. Та сердито отмахивается, и Валерик исчезает.

Обиженная на главного, Луиза захлопывает прозрачные дверцы лекарственного шкафа и демонстративно отодвигает от себя картонную коробку с лекарствами.

Пытаясь разрядить возникшую нервную обстановку, Эдуард Юрьевич на всякий случай очень официально (служба все-таки...) обращается к жене:

— Ирина Евгеньевна, запишите в журнал посещений эту англичанку. Мистрис Памела Гаррисон, семьдесят один год. Пульс, давление в норме, практически здорова.

Но Тимур Петрович уже закусил удила:

— Секунду, Ирина Евгеньевна! Эдуард Юрьевич, мы же еще в прошлом рейсе решили, что будем сами заполнять журнал посещений. Чтобы потом не было никаких ошибок. Ирина Евгеньевна, почему у вас не готов набор для срочной операции?