Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду Страница 21

— Давай заглянем, — предлагаю я Капленку, проходя мимо биллиардной.

— Позднее, — говорит он.

Мы еще минут сорок гуляем, затем с Женей поворачиваем в биллиардную на пару партий. Остальные идут в кино. В биллиардную мы заходим редко, но бывает. Из-за атмосферы.

А она здесь хороша. Мужчины, вырвав из семейного бюджета времени пару часов, чувствуют себя здесь людьми. Даже торопыги превращаются в джентльменов, гордо несущих цыплячью грудь. Перед каждым ударом губы сводятся в трубочку, как перед свистом, и явно прослушивается шелест работающего мозга. Движения из нарочито небрежных элегантно переходят в строго точные. Говорят здесь вполголоса, прежде чем сказать, демонстративно думают. Но главное — манеры. Манеры — это все. Дилетанта видно сразу по отсутствию оных, и с ним соглашаются играть, болезненно морщась.

Распоряжается здесь старик, которого все зовут Афанасич. Это верткий человек с прокуренным лицом и живыми глазами. Он считает себя очень хитрым и видавшим виды. В его обязанности входит соблюдение чистоты, порядка и главное — сберечь потолок. А как удобно натирать конец кия о потолок. Но дед все видит и пресекает. Кроме того, что клиенты ведут небольшие расчеты между собой, и пятерки с трешками спокойно меняют своих хозяев. Этого он не видит.

Мы с Женей входим в биллиардную. Здесь стоят четыре зеленых стола. Помещение как бы разбито на два выступающей из потолка балкой. Народу немного, но столы заняты и даже есть болельщики. Мы занимаем очередь и наблюдаем за игрой. Полусонные завсегдатаи мастерски работают с шаром, изображая неудовольствие всем и вся. Афанасич крутит носом, стреляет глазами по сторонам, но сидит на месте за своим обшарпанным столом.

Я прислушиваюсь к разговорам вокруг. Двое, стоящие рядом, обсуждают удары с вращением. Удар левым французом, левое эффе, правое эффе, массе — короче говоря, система запугивания потенциальных противников в действии. Я играю средне, в основном полагаясь на чутье. В конце концов, много приятнее, если ты, прикинув, забиваешь шар, чем, теоретически обсчитав, промазываешь.

Женя внимательно следит за игрой. Он парень хваткий, и если уж что делает, то делает как надо. У меня поднимаются теплые чувства к приятелю, когда я вижу, что он начинает разыгрывать простачка, за которым угадывается мощный аналитический аппарат, помноженный на физическую ловкость.

Наконец, наступает и наша очередь. Мы играем двое на двое. Один из наших противников, занозистый мужичок, суетится у стола, собирая шары. Он чувствует себя хозяином, отдает короткие приказания, и все у него получается как-то вызывающе. Разбивать досталось нам, и Женя, как обычно, изображает паралич на почве волнения к удовольствию окружающих. Мужичишка, который ставил пирамиду, подмигивает своему партнеру.

Женя бьет первый. От поставленного удара шары брызгами рассыпаются по зеленому полю. Один с треском залетает в лузу, затем туда посылается еще два, два шара в другую лузу и один скромный «своячок». Итого шесть. Я вытаскиваю шары из луз и кладу их на полку. Мужичонка, волнуясь, шныряет вдоль стола, выбирая позицию. Наконец, он грациозно становится и ловко вколачивает шар. Затем следует второй.

— Клапштос! — говорит наш партнер со знанием дела.

Третий у него не пошел, и я ему помогаю. Счет семь — два, и оставшиеся шары расположены благоприятно, как звезды на небе для великого завоевания. Я сосредотачиваюсь для удара, но вдруг слышу шум и громкие голоса за соседним столом. Наш мужичок преображается, кричит «Э! Э!» и бежит туда.

— «Клапштос», ты куда? — удивленно вопрошает Капленок. — Иди, иди доигрывай.

Наш партнер злобно оглядывается, но спешит на шум. Через несколько секунд он уже кого-то разнимает, но другие уже занимаются им.

— Надо его оттуда извлечь, — говорит Женя. — Уж больно он крикливый. Мне очень хочется сбить с него спесь.

Капленок идет к свалке и вязнет там. Я бегу ему помогать. Собственно, драки нет; все берегут себя, иначе жена в следующий раз не пустит. Но возня стоит грандиозная. Собрались все присутствующие; основное количество пришло мирить, но стоячих уже мало.

Я оттягиваю двоих от Капленка, но мне на спину кто-то наваливается, и мы оба падаем. Я успеваю развернуться в воздухе, оказываюсь сверху и пытаюсь разжать его руки. В следующий момент я вижу новую опасность. Афанасич с кием в руках бежит к свалке. Мы лежим с краю, поэтому я делаю несложный расчет и отдаю инициативу противнику, который сразу же оказывается сверху.

— А-а, язвить вашу душу, — кричит дед уже рядом и проходится кием по спинам и ниже. Если ему все равно чья спина, то мне нет, и я с удовольствием слышу, как сверху мой нападающий орет:

— Ты что, змей старый, больно ведь! Отдохнуть не дает, паразит!

Я стряхиваю его с себя и лезу дальше выручать приятеля.

Все вцепились друг в друга, образовался огромный и вязкий монолит. Минуты три идет сугубо мужская нервная разрядка, затем кто-то в кого-то бросил шар и сразу все кончилось. Все поняли, что это уже серьезно. Капленок кого-то пнул и с криком: «Прикрывай мне спину!» кинулся к выходу. Я следую за ним и быстро оглядываюсь. Битва прошла, только кое-где ведутся бои местного значения. Никто Евгения не преследует, но он технично отходит.

Мы выходим на улицу, и я, отдышавшись, спрашиваю:

— Жень, мне вот интересен один твой тактический ход.

— Какой?

— Насчет «прикрывай спину». Мне и любопытно, а кто должен прикрывать мою спину? Шары-то ведь большие и тяжелые…

Капленок закуривает и соображает. Затем смеется удивленно.

— Ты знаешь, Серега, я как-то об этом не думал. У меня автоматически вырвалось. Действительно, откуда это взялось?

Весь путь до общежития мы теоретизируем по поводу тактики в уличных баталиях. Женя сказал: «Если будут бить ногами, закрывай лицо». Я удвоил наш опыт, вспомнив, что отбиваться надо, стоя спина к спине.

Вечером, засыпая, вспоминаю прошедший день. Память скользит от события к событию, ни на чем не зацепляясь. День как день, ничего особенного. Пестроты достаточно, но ощущения полноты жизни нет. Все это странно. Чего-то здесь не хватает, может быть, и весьма важного.

Дорожка никуда не ведет. Сто метров асфальтированной узкой полоски для прогулок, а дальше мелкая пожелтевшая травка да колючки. И все-таки импровизированный тротуар в степи хорошо кем-то задуман. Отсюда приятно наблюдать заходы солнца, прогулки здесь располагают к размышлениям, в большинстве своем приподнято-грустно-лирическим без примесей тоски. Этот язычок асфальта навевает в душе уют и сводит концы с концами всех возможных противоречий. Как взлетная полоса.

Сегодня после работы Корольков зашел за мной и мы вышли подышать свежим воздухом.

— Капленок звонил, — говорит Рудик рассеянно. — Завтра, сообщает, можете приезжать.

Мы молчим, думая каждый о своем. Вытащить женщину из-под танковой гусеницы или, скажем, из горящего сарая — наша святая мужская обязанность. Но вот так получается несерьезно.

С другой стороны, наша ситуация весьма не проста, если мы ее правильно понимаем. Вокруг Вики сейчас скорее всего мертвая зона: чрезмерная глухота, чрезмерная учтивость, не те взгляды, не те слова. Бр-р. Это для нас несерьезно, а для нее это бедствие, надо полагать, похуже пожара.

— А как ты вообще к этому относишься? — спрашиваю я Королькова.

— Пока что и сам не знаю. Но выставить этого типа из своей квартиры, я думаю, надо.

— Женя ничего не сообщил насчет ее настроений?

— Ничего. Настроение Вики я и сам знаю. А вот насчет Ильина ходят слухи, что он жене своей мстит за что-то вот таким манером.

— Надо же так.

Мы закуриваем.

— И отмахнуться от этого дела как-то… Надо поехать и по ходу событий разобраться. Вот что, давай сделаем из него клоуна, — предлагаю я.

— Ха, он вперед из тебя клоуна сделает, — злится на что-то Рудик.

— Но нас же двое.

— Ну и что?

— А то. Я, к примеру, буду стараться его раскрыть, развязать язык, а ты в это время…

— Эх, Серега, — смеется Корольков. — Пацаны вы, пацаны. А дальше-то что? Он ведь сожрет ее потом на работе.

— Найдет другую работу, если на то пошло.

Рудик молчит, а я думаю, что с высоты его лет ему больше видно, и пускаться в авантюру в сорок гораздо сложнее, чем в двадцать с небольшим.

— Ладно, — наконец говорит Корольков. — Такие дела нужно делать легко. Длительные рассуждения обычно ни к чему не приводят.

— Слободскова сегодня видел? — спрашиваю я.

— Да, — говорит Рудик и становится веселее. — Он до нас здесь прогуливался с Тамаркой.

— Так что дела идут, все в порядке.

— Я с вами прямо катастрофически молодею, — смеется Корольков. — И это в некотором смысле приятно, черт вас возьми.

— Руди, я тебя давно хотел спросить. Как ты сюда попал на эту «землю обетованную»?