Константин Кропоткин - Содом и умора Страница 22

— Таня, — сказала она, выплакав положенное и усевшись рядом.

«Нет, не пьяная», — понял я и передумал называть ее мышью.

Тогда ночью на скамейке Таня вспомнила и про своего мужа, про Гошку, который гостит у бабушки, про то, как она два года ждала Толика из армии и вышла за него замуж девственницей.

— …Голые! Совсем! На простынях, которые я утром перестелила! — говорила Таня.

Она пришла с работы чуть раньше и обнаружила мужа рядом с чужим мужчиной:

— …Я сначала не поняла: чего этот мужик делает в нашей кровати? Толик залепетал, что мужик его друг, что он просто друг и ничего больше, чтобы я ничего такого не подумала. А ведь он прав, я и не подумала. Мне было просто обидно, что на моих простынях лежит чужой человек!

Что было потом, она не поведала — ведь всех тайн не открывают даже случайным знакомым. Может быть, друг был не согласен, что он Толику просто друг и сообщил об этом Тане. А может, она дошла своим умом. Как бы там ни было, ночью Таня в полубезумном состоянии оказалась на том же бульваре, где мы Кирычем лелеяли нашу нежность.

Слушая ее, я будто заглянул в один из вариантов своего будущего: лежать на смятых простынях и корчиться от стыда. И мне захотелось сделать все, чтобы его не было.

Так мы познакомились, а я понял, что дружба может вырасти из чего угодно. Например, из истерики на бульваре.

— Что с ней такое стряслось? — спросил Марк, когда мы вышли из метро в ночь.

Обращался он больше к самому себе. Зубы заговаривал, чтобы они не стучали от предчувствия семейных разборок, в которых мы по дружбе вынуждены участвовать. Марк, как и я, наверняка знал, что сейчас мы увидим знакомую картину. Под дверью таниной квартиры сидит Санек и дует в замочную скважину, как ему жаль, что они уже не вместе, и как она всю жизнь ему искалечила, лишив возможности видеть сына.

— Единственного сына! Петичку! — говорит он дрожащим голосом.

Я надеялся, что сегодня Таня не начнет его жалеть, как в прошлый раз. Тогда, впустив бывшего мужа воды попить, она выдворила его лишь с нашей неотложной помощью. Конечно, Таня — дама бойкая, но ее метр с кепкой все же вряд ли сопоставим с саньковой двухметровой статью.

После того, как «друг» Толика вдребезги расколотил танину любовную лодку, она решила как можно скорее выйти замуж. Думала, что только новый штамп в паспорте поможет ей забыть мужчину, внезапно подавшегося в содомиты. Кандидатур на интрижку и мимолетный пересып у нее было хоть отбавляй, а вот под венец идти согласился лишь Санек.

На смотринах мы с Кирычем одобрили его кандидатуру. Он был высок, широк в плечах, немногословен и показался нам достойным претендентом на танины руку, сердце и ребенка.

Как же мы были неправы!

Когда Таня сделалась беременной, Санек вдруг стал часто отлучаться «к маме», а по возвращении благоухать чужими духами.

— И уж точно не «Шанелью», а других духов у свекрови нет, — жаловалась по телефону Таня в перерывах между токсикозом и домашними скандалами.

Едва Петька появился на свет, Санек ушел «к маме» насовсем.

— Он свалил! — кричала Таня по телефону.

Клянусь, счастье ее было неподдельно.

Но вот, что удивительно! Имея двух детей на руках и безрадостные жизненные перспективы, Татьяна обнаружила завидную энергию. Едва Петька перестал носить памперсы, она записалась на курсы психологов. В те годы было много подобных образовательных заведений. По большей части, сомнительных. Татьяна, впрочем, думала иначе. Когда я назвал ее учителей «шарлатанами», она возмутилась и сообщила мне о моей фрустрации, психологических зажимах и прочей чепухе, смысл которой был лишь в том, чтобы грамотно послать меня куда подальше. Я пошел, считая, что у Тани от переутомления поехала крыша, и искренне желая ей скорейшего выздоровления.

Тогда в наших отношениях наступил перерыв. Пару раз я пытался до нее дозвониться, но трубку всегда брал Георгий.

— Мамы нет. Она учится, — сурово говорил он.

— А ты что делаешь?

— Ребенка воспитываю, — важно отвечал Гошка, которому не исполнилось и десяти лет.

Она объявилась также неожиданно, как и исчезла. Просто однажды позвонила и потребовала, чтобы я немедленно встретился с ней в кофейне на Тверской.

— Теперь я психолог! — сказала Таня и потрясла перед моим носом бумагой, на которой крупными черными буквами было написано «Диплом».

— Почему не заслуженный пассажир трамвая! — спросил я, сожалея, что у меня нет красной корочки из тех, что продаются в метро.

Она не стала злиться. Ей не терпелось посвятить меня в свои планы.

— Психологические консультации! Я на балконе придумала, — рассказывала Татьяна за чашкой черного кофе. — Понимаешь, Петька орал, не переставая. У Гошки от стресса преждевременно наступил переходный возраст. Можно было запросто сойти с ума сойти. Я курила на балконе и хотела умереть. А потом я представила себе, сколько таких, как я, по всей Москве. Несчастных баб. Может быть, как и я, сейчас они стоят на балконе, курят и думают о том, как бы им сигануть с него ласточкой.

Как ни странно, консультации для горемычных женщин стали пользоваться спросом. Не знаю, насколько танина трудовая деятельность согласовывается с законодательством, но мне на это наплевать. Я ведь не налоговый инспектор. Важнее, что тетки прут толпой, а это значит, что голодное детство ее детям не грозит.

Образовывая других, Татьяна подковалась и сама. Сейчас, кажется, уже нет такой проблемы, которую она бы не смогла решить. Я думаю, что и трижды матерью она стала только ради того, чтобы проверить себя на прочность.

Заматерела.

— Сколько можно наступать на одни и те же грабли! — сказал я. — Ведь взрослая женщина. Умная, образованная. И вот, пожалуйста, снова беременна. Скажи, а ты о контрацепции никогда не слышала? О презервативах, например?

Мы с Кирычем сидели у Тани на кухне и с неудовольствием разглядывали ее округлившийся животик.

Отец ее третьего ребенка приехал из провинции, был очень молод, честолюбив и, по словам Тани, имел бездну сексапила. Что она под эти подразумевает, я не уточнял. Уж во всяком случае, не широкую душу.

— Я бы тоже сбежал, если бы мне предложили стать многодетным отцом! — честно признался я. — А ты о монашестве никогда не думала? Ну, там обет какой-нибудь дать? Свечку поставить?

Таня посмотрела на меня так, будто я бренчу перед ней цельнометаллическим поясом целомудрия. Было ясно, что вешать амбарный замок на собственной сексуальности она не станет, даже если у нее будет десять детей.

— Иногда думаю, что могу «залететь» от взгляда, — сказала она.

— Ты непорочное зачатие имеешь ввиду? Нашлась дева Мария, — захохотал я.

— Гинекологиня мне сказала, что есть бабы на мясо, а есть на племя, — возразила Татьяна.

— На племя многодетных матерей-одиночек, — хмыкнул я. — Может… хм… прервать?

— Я не убийца, — яростно замотала она головой.

— Да, — сокрушенно сказал я. — Твоим контрацептивом будет климакс.

Через какое-то время мы с Кирычем стояли под окнами роддома и орали в две глотки.

— Звать-то как! — кричал Кирыч.

— Имя! Имя скажи! — кричал я.

Мы не смогли доказать свое родство со старородящей Разуваевой Т., поэтому в роддом нас не пустили. Дружеское участие пришлось демонстрировать на улице.

— Марксид! Его зовут Марксид! — сообщила Таня, выглядывая из окна на третьем этаже.

— Ты искалечишь мальчику жизнь! — возмутился я. — С таким именем он может только лесником работать!

— Так звали моего деда, — пояснила Таня.

— И где он сейчас?

— Умер.

— Вот видишь! — восторжествовал я. — Если бы не это дурацкое имя, то может дожил бы до ста лет.

— Дурак! Его на войне убили. И вообще, как хочу, так и называю. Хоть Навуходоносором, — поставила Таня точку и захлопнула окно.

Обиделась. Потом выяснилось, что наши вопли впечатлили ее соседок по палате. Они все никак не могли понять, кто же отец ребенка — этот рыжий, или этот черный и были слегка шокированы, когда Таня сказала:

— Оба!

Терпения выговаривать имя «Марксид» полностью хватает только у его матери. Остальные решают проблему, как могут. Кирыч с Марком, например, последовали моему примеру.

Мы зовем малыша — Моськой.

— Мам, ты что там делаешь? Ты какаешь да? — Петьку было слышно на первом этаже, при том, что вопил он на пятом.

— Весь дом в курсе, что вы какаете, — сказал я, едва Таня открыла дверь.

— А… где… Александр? — робко спросил Марк, не веря своему счастью.

— Откуда я знаю? У очередной жены, наверное, — бросила Таня. — Ступайте на кухню. Только тихо, дети спать ложатся.