Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 22

Музыканты навестили Мэрджиняну, потом через два дома выше по склону дом Паску, а напротив него — Лупу.

— Ты уж теперь не забывай нас, Лэицэ, — уговаривали цыгана новоявленные богачи. — Нам тоже приятно послушать музыку в собственном доме в святой день воскресения.

Парнишку, который так ловко провернул дело, тоже щедро наградили.

Лэицэ повеселел:

— Если так и дальше пойдет, через год, глядишь, еще четыре богача появятся. В Вэлень богачи растут как грибы.

На минутку музыканты заглянули в трактир, где их ждал обед, но есть им не хотелось: в каждом доме, куда они заходили, их чем-нибудь, да угощали. Выйдя из трактира, они с трудом стали пробиваться сквозь густую толпу. И когда наконец-то присоединились к своим товарищам, их встретили криками «виват» и «ура».

Лэицэ поднял смычок, помахал им в воздухе, и оркестр грянул «хору». Толпа заволновалась. Из-за столов стали подниматься мужчины и женщины, кто-то пытался пробиться сквозь плотное кольцо зрителей.

Послышались хлопки в ладоши, перекличка между парами, становившимися в круг, который замыкался второпях, под зажигательные звуки «хоры». Танец начинался медленно, с плавного волнообразного раскачивания: вправо-влево. Потом пары расходились и, кружась, проплывали по всему кругу. Женщины и девушки, склонившись, проскальзывали под рукой, широко улыбаясь или затаивая улыбку.

Было два часа пополудни. Настоящее веселье только начиналось.

VII

У Иосифа Родяна были гости. Они заявились утром, часов в девять. Это были адвокаты Албеску и Тырнэвян, посватавшиеся к старшим сестрам Эленуцы, Эуджении и Октавии. Сватовство началось в марте, через несколько недель после того, как у «Архангелов» открыли большое золото. От претендентов не было отбою, но Иосиф Родян давно положил глаз именно на этих молодых людей, в которых открыл великие достоинства, что, по правде говоря, было совсем не просто. Эленуце, например, оба сразу же не понравились — заурядные молодые щеголи без всяких примет, не запомнишь даже сразу, брюнеты или блондины, одеты по самой последней моде, проборы как ниточки, одинаковые приторные улыбки, губы будто смазаны маслом.

Албеску, высокий, сухощавый, с голубыми, словно выцветшими, глазами, был уже слегка лысоват. Говорил размеренно, изысканно, отчетливо произнося концы фраз и время от времени поглаживал белокурые выхоленные усики.

Другой адвокат, Тырнэвян, едва достигавший Албеску до плеча, тоже был блондин, но поплотнее, пожирнее коллеги. Одет был тоже элегантно, но говорил взахлеб и размахивал руками.

При первой встрече Эленуца заметила только застывшие, словно окаменевшие, черты удлиненного лица Албеску, отчего он сразу стал ей несимпатичен. У Тырнэвян ей не понравился вздернутый нос, который, казалось, передавал всю сущность адвоката. Смотрел ли Тырнэвян, говорил ли, ел, нос его всегда был по ветру.

Но Эленуце даже в голову не пришло поинтересоваться, какое впечатление произвела эта пара на ее сестер. Будь она повнимательнее — заметила бы, что Эуджения и Октавия просто светились от счастья. Она же, мельком взглянув на сестер, подумала: «Вот как отец может обездолить своих детей!» Однако продолжить эту мысль ей не пришлось, потому что рядом с адвокатами оказался третий незнакомец, который чрезвычайно изящно поклонился, когда его представили Эленуце.

«До чего самодоволен этот домнул Войку!» — подумала она, выслушав его вежливое приветствие. Поглядев на него, она чуть не расхохоталась. Юноша был вовсе не дурен собой и знал это. На лице его сияла улыбка до ушей. Его так и распирало радостное самодовольство, которое скрыть было невозможно, так сияли его глаза и вся физиономия. Вдруг Эленуцу осенило: «Да ведь это для меня заказал отец такое солнышко!» И у нее тут же пропало всякое желание смеяться.

Потом явились два ходатая по делам и доктор — все с женами. Они были давнишние знакомые письмоводителя и каждый год на пасху приезжали в Вэлень полюбоваться на сельский праздник, тщетно питая надежду, что Родян предложит им стать компаньонами золотого прииска.

Георге Поплэчан был стряпчим старого закала, дока в своем деле, хоть и без диплома. Руки у него были пухлые, лицо одутловатое, бороду и усы он коротко стриг. Когда кто-нибудь произносил нечто похожее на шутку, он широко разевал рот и выдыхал:

— Э-э-э!

Второму лет было около сорока, и он только именовал себя юристом. В молодости имел склонность к романтике, пописывал стишки и женился на бедной девушке. Но поскольку корпеть над бумагами в кабинете не любил, то мотался по трактирам и кофейням, не переставая проклинать благородный порыв, подвигнувший его на женитьбу. Дела у него шли плохо, он запутался с банковскими ссудами, и вот уже несколько лет уповал, что спасут его только золотые прииски. При каждом удобном случае он непременно затевал о них разговор с управляющим, но Иосиф Родян ко всем намекам оставался бесчувственным, как скала.

Из вновь прибывших гостей, пожалуй, только доктор Принцу в самом деле любовался природой и красочным зрелищем пасхального празднества в селе, глядя на него сквозь огромные, тяжелые очки, постоянно сползавшие на кончик носа. Говорили, что он хороший врач, на удивление понимает во всех болезнях и любит свою профессию. Так оно и было, но, несмотря на прекрасную практику, денег у него не водилось. Все, что он зарабатывал, как мука через сито, просеивалось сквозь пальцы его жены. Она была лет на пятнадцать моложе мужа, но зато куда его толще. Краснощекая, пухлая, рыхлая, она похожа была на надутую волынку, и платье на ней, казалось, постоянно готово было лопнуть.

Пятнадцать душ, одетых, как им и положено, плотью, наслаждались праздниками в прекрасном доме Иосифа Родяна. Но почему-то ни Эленуца, ни доамна Марина, жена Иосифа Родяна, ни служанки не были довольны, и у каждой была на то своя причина. Доамна Марина вконец захлопоталась, потому что Эуджения с Октавией из-за женихов совсем забыли, что гостей нужно еще и кормить. Одна Эленуца помогала матери, бегая с поручениями то на кухню, то в подвал.

Иосиф Родян мимоходом шепнул ей так, как он умел, чтобы и вокруг все слышали:

— Смотри, егоза! На тебя заглядываются молодые люди.

Хотя было сказано «молодые люди», Эленуца прекрасно поняла, что речь идет об одном, о «солнышке Войку», как она прозвала его с первой минуты знакомства. А поняв это, под любым предлогом сбегала из гостиной. Из всех приятелей отца приятен ей был только доктор Принцу, ее смешили его летающие очки и то, что каждый год, приезжая в Вэлень, он обязательно говорил ей:

— Истинное несчастье, что твой брат не избрал медицинского поприща!..

Повторил он это и теперь, а поскольку Гица стоял рядом, Эленуца дернула его за рукав.

— Слышишь, Гица, что говорит доктор?

— А что он говорит?

— Истинное несчастье, что ты пренебрег медициной, — повторил доктор, наклоняясь к юноше.

— Почему же несчастье, домнул Принцу? — спросил молодой человек.

— Потому что из тебя получился бы хороший врач.

— Надеюсь, что и инженер получится не хуже! — ответил студент.

— Разумеется. Однако для человечества врачевание полезнее инженерных расчетов.

Молодому Родяну было известно, что и доктор Принцу пусть туманно, но намекал отцу, что не прочь бы стать его компаньоном; усмехнувшись, Гица спросил:

— А если благодаря моим расчетам на приисках в Вэлень будет открыто золото, о котором никто даже не подозревает?

— Хо-хо! — воскликнул доктор. — Ты ведь будешь инженером по мостам и дорогам, а не по золоту.

Адвокат Поплэчан, проходивший мимо, услышал только последние слова доктора, но это не помешало ему широко разинуть рот и по обыкновению заржать:

— Э-э-э!

Эленуца прыснула со смеху и скрылась на кухне.

Мужчины занимались тем, что пробовали разные ликеры, закусывали ветчиной и пасхальными яйцами, курили. Оба жениха еле отважились покинуть своих суженых, чтобы опрокинуть по стаканчику, оглядывались через плечо — не явятся ли они, чтобы толкнуть их в бок или в спину.

Молодой Войку сиял по-прежнему, хотя Эленуца не удостоила его и десятком слов. Он принадлежал к той счастливой породе людей, которые на вид кажутся хрупкими и прозрачными, однако обтянуты такой толстой кожей, что терпение их почти бесконечно. Он был еще только кандидатом в адвокаты, но ему вот-вот предстоял экзамен, дающий право на свободную адвокатскую практику. В его глазах даже это было преимуществом: быть самым молодым среди гостей уже означало для него чувствовать себя бесконечно счастливым. Он как и все мочил губы в рюмке (казалось, что экзотическая птица хочет окунуть в жидкость свой клюв), отщипывал самые крохотные кусочки ветчины, всем улыбался и готов был подхватить с любого места затеянный другими разговор.