Василий Аксенов - Ленд-лизовские. Lend-leasing Страница 22

«Слушай, Акси-Вакси, какую сцену ты больше всего любишь в этой книге?» – спрашивал дядя Феля. Мальчик тут же отвечал с полной готовностью: «Атаку кавалергардов под Аустерлицем». «Правильно! – восклицал недавний артиллерист. – А ты помнишь, как император Наполеон посетил пленных русских офицеров? Как он беседовал с князем Репниным?» «Они беседовали, конечно, по-французски», – вспомнил А-В. «Правильно, – улыбался дядя Феля. – Причем князь Репнин говорил на аристократическом французском, а император на языке среднего командного состава своей армии. Ну, скажем, как маршал Ворошилов».

Однажды, после школы, я пришел домой и застал Феликса, Констанцию и Аксинию за распитием бутылочки «Московской особой». Все трое были веселы и излучали веру в будущее. Оказалось, что дяде предложили должность в аппарате Верховного Совета ТаССР. Он будет заведующим отделом информации. Будет сидеть в большом кабинете казанского кремлевского дворца. На столе у него будет стоять полдюжины телефонов, информация будет стекаться к нему широким потоком. Не исключено, что в будущем он будет получать особый паек. Но это в будущем, пока никакого пайка нет. Кресло, к сожалению, не мягкое, а дубовое полированное; в таком кресле флотские брюки начинают очень быстро лосниться. Лоснятся и локти флотского кителька. Башмачки вскоре запросили каши. Но главное, Котя, теща и дети, – это не выпадать из номенклатуры. В конце концов мы получим все, быть может, даже отдельную квартиру.

У Акси-Вакси были свои виды на отношения с Феликсом. Он научит меня плавать! Он вернулся так быстро с театра военных действия именно для того, чтобы научить меня держаться на воде, а потом передвигаться стилем кроль и брасс.

У меня были свои особые и непростые отношения с водной стихией. Дважды она чуть меня не пожрала. Мне шел девятый год, когда это произошло в первый раз. Весна 1942-го, мы большой компанией огольцов купаемся на Казанке в районе слияния ее с Булгаркой, возле Коровьего моста. Этот мост, как я позднее понял, звучит почти как Оксфорд, однако глинистые берега засосали бы любого быка на пути к броду.

В нашей гопе многие пацаны уже умели плавать, но у меня почему-то не получалось. Я мог нырнуть на мелком месте и некоторое время плыть под водой, но, как только выныривал, начинал захлебываться и тонуть; ну и тут же вставал на ноги, потому что с мелкоты не уходил. Вот так проходили мои купания: я нырял, исчезал с поверхности, и в ребячьей кутерьме все думали, что я плыву, ну а потом я вставал на ноги, и все думали, что я приплыл.

Когда мы только начали бузить на мелководье, на мосту над нами появилась группа старшеклассников из нашей школы, больших стройных ребят во главе с Леней Рубинчиком. Мне очень нравились их, явно сшитые дома, плавки с завязками на боку. У Рубинчика, например, были двухцветные плавки, желто-синие. Он примеривался прыгнуть с моста, то есть с высоты примерно пять метров. Кто-то из друзей ему крикнул: «Ленька, поосторожней! В этой речушке есть такие хреновые, в общем, очень опасные водовороты!» «А, чепуха!» – ответил Рубинчик, одним прыжком взлетел на перила, повернулся к воде спиной и из этого положения совершил прыжок с переворотом. Я тогда еще не знал, что это называется сальто-мортале.

На берегу все наши ребята, а также отдыхающие красноармейцы с девушками разразились аплодисментами. Рубинчик вынырнул и поплыл к берегу. Мы все тогда в его честь нырнули. Как мне хотелось тогда вырасти таким молодцом, как Рубинчик! Я плыл под водой и воображал себя Рубинчиком. Только метров через пять сообразил, что плыву уже метров пять на одном дыхании под водой. Я встал и не нашел под ногами дна. Почувствовал какое-то очень сильное вращательное движение воды: должно быть, это и был какой-то водоворот, о которых говорили на мосту. Я стал махать руками и дрыгать ногами. Захлебывался. Глотал все больше воды. Помню, что кричал только одно слово: «Мама! Мама!» Потемнело в глазах. В какую-то секунду до меня дошло, что погибаю. Желтая муть воды на мгновения сменялась картинами ослепительного дня, но потом воцарилась ровная мгла, и я вроде бы сложил оружие. Из глубины этой мглы ко мне протянула руки моя радужная мама. Рванул в последний раз. Окончательно потерял сознание.

Очнулся я распростертым на песке. Кто-то сидел на мне лицом ко мне, вдавив в песок мои бедра. Он разводил в стороны мои доходяжные руки, а потом поднимал эти руки и сильно прижимал их к верхней части живота, иными словами, он делал мне искусственное дыхание. Мне показалось, что мать моя в последний миг послала ко мне Леню Рубинчика. Оказалось, что дело было не совсем так.

Пока я барахтался в проклятом омуте, Леня разгуливал на руках по перилам Коровьего моста. Заметив, что в толчее тел из реки вытаскивают неживого мальчишку, он помчался огромными прыжками к месту происшествия. В прошлом году, будучи физруком в пионерлагере «Пустые Моркваши», он освоил технику спасения на водах, и вот теперь, растолкав бестолковых, он приступил к искусственному дыханию.

Акси-Вакси в конце концов начал открывать и закрывать рот. Потом из него потоком пошла мутная губительница вода. Начались конвульсии и рвота с мотками какой-то травы и рыбной мелочи. Пацан медленно приходил в себя, синева исчезала, на щеках появился слабый румянец. Наконец я сел и уткнул нос в колени. Рубинчик считал пульс. Кто-то принес на газетке несколько кусочков колотого сахару.

«Леня Рубинчик, это ты меня спас?» – спросил Акси-Вакси. Спасатель повернул меня к другому парню: «Вот кому скажи спасибо!»

Передо мной, смущенно улыбаясь, сидел ярко-рыжий красноармеец в длинных армейских трусах. Все вокруг зааплодировали рядовому Шарбурмееву Валерию, который раньше всех заметил судороги утопленника, отмахал саженками метров пятнадцать и вытянул меня за волосы из воронки.

«Пульс нормальный, – сказал спасатель, отпуская мое запястье. – Ритмичный, удовлетворительного наполнения. Скажи, шкет, а ты откуда меня знаешь?» «Как откуда? Ведь мы из одной школы, из девятнадцатой имени Белинского. Перешел во второй-бэ, – добавил я. – По фамилии я Ваксонов, а по прозвищу Акси-Вакси». «Ах, вот оно что. – Рубинчик внимательно сбоку осмотрел мое лицо. Потом встал и протянул мне руку. – Ну, пошли!»

Шарбурмеев проводил нас до моста, а потом шутливо подфутболил мою задницу.

Вскоре все ребята из 10-го «Б» были мобилизованы. Рубинчик не вернулся с войны. По всей вероятности, и Шарбурмеева постигла та же участь.

После этого эпизода у Коровьего моста я долгое время старался держаться подальше от текучей воды, да и стоячая вода, вроде Кабана и Лебяжьего озера, не располагала меня к плаванию и нырянию. В 1944 году, когда я приближался к двенадцатилетнему рубежу, тетя Котя достала мне путевку в пионерлагерь «Пустые Моркваши», что располагался в сосново-еловом лесу на высоком берегу Свияги.

В устье этой реки, впадающей в могучую Волгу, расположен был лагерный пляж с купальней и дощатыми причалами для лодок. Там мы, активисты отряда, читатели Купера, Лондона, Беляева, а также «Аэлиты» и «Гиперболоида» Алексея Толстого, проводили часы, валяясь на песке и загорая; стояла безоблачная пора; кормили плохо, но все-таки…

Однажды, когда мы с жаром обсуждали развитие второго фронта в Европе, а также и продолжение ленд-лиза, на пляж спустились директор лагеря Стручков и руководитель физвоспитания Крутоярова. Директор совсем еще недавно потерял в боях на Курской дуге свою правую руку. Он без конца курил своей левой рукой. Почти всегда был навеселе. Часто просил какого-нибудь пионера помочь ему снять рубашку. Культи своей не стеснялся. Говорил, что она участвует в воображаемых движениях несуществующей руки.

Эля Крутоярова была его моложе, почитай, на пятнадцать лет. Студентка факультета физкультуры. Игрок сборной Татарии по волейболу. Несмотря на безмятежно надменную юность, удостоена звания мастера спорта. Ребята старших классов ходили за ней по пятам.

Элька Крутоярова, подари мне ночку!Возле дома старого, на блаженной кочке!

Про нее говорили кобельки, что у нее в связи с войной разыгралось так называемое «бешенство матки». Дескать, за неимением половозрелых парней Элька отлавливает старшеклассников. Не исключено, что это чистая правда. В сумерках после отбоя частенько можно было видеть, как по заросшим аллеям, под лапчатыми ветвями елей, в обществе длинного какого-нибудь хмырька удалялась или приближалась женственная Крутоярова в белой майке с короткими рукавами, что делало ее на фоне темного леса похожей на Венеру Милосскую.

Быть может, именно за это сходство ее приветил только что назначенный инвалид Стручков. Крутоярова стала с ним вместе все время ходить и не обращала внимания на племя младое.

Вот так случилось и в то утро, когда мы, детвора, пионерия, валялись на пляже и предавались болтовне о любимых книгах, когда по тропинке вниз сбежала с хохотом и вприпрыжку Эля в тренировочных штанах и в майке с короткими рукавами, а вслед за ней, откашливаясь и отхаркиваясь, появился в кителе с рукавом, заправленным в карман, директор Стручков. Он, как всегда, курил папиросы-«гвоздики», образуя над собой стойкое облако дыма, что соперничало с роем лесных комаров.