Василий Швецов - Горькая новь Страница 22

Службу проводил пришедший из армии псаломщик Ефим Петрович Тимаков, временами приезжали священники из других сел. Без особой печали и сожаления рассталось с попом большинство слабоверующих прихожан. Рады были его уходу и ученики, не будет он их больше бить на уроке закона божьего, не придется в зимнюю стужу снимать шапку при встрече, не будет для поцелуя тыкать в губы и в нос свои конопатые пальцы.

Последний раз в 1918 г. была зимняя никольская ярмарка в Солонешном, на которую из всех сел волости крестьяне везли продавать свои продукты. Мои родители - отец Николай Силиверстович и мать Александра Родионовна Швецовы увозили на нее льняное семя, куделю, рябчиков полевых и два воза овса. Овес был продан по шестьдесят копеек за пуд, рябчики - по двадцать пять копеек за пару. Купили самопряху, три пуда соли, пуд сушеной рыбы да фунт пареных пряников ребятишкам. За проданные товары с нами рассчитались новыми деньгами, на которых были отпечатаны головы царей Павла, Александра и Николая. Остатками этих денег от продажи отцом была уплачена подать.

Ездил на эту ярмарку со своим дедушкой Силиверстом Назаровичем и я. Возле поместья Мальцева Максима на копи раскатились наши салаги, и выпала из них хромая бабушка Мавра Лаврентьевна. Мы едва вытащили ее из-под откоса, возились на морозе около часа. Чуть не околела старуха, но все-таки довезли живую. На квартире дочь с зятем мочили в водке полотенце и натирали бабушку, влили и внутрь какую-то толику. Через некоторое время она запела: "Ах, вы, сени мои, сени" и после этого жила еще лет десять. Ярмарка была уже не такая, как в прошлые годы. Ямская гоньба тоже отживала свой век. Последний ямщик Антон Константинович Непомнящев уже не гонял на парах и тройках, не кричал "грабят". Отзвенели колокольцы с бубенцами, только изредка ещё мелодично погремят на какой - ни будь свадьбе. В тот год женились многие. Малетин Илья на Подоксёновой Прасковье, Добрыгин Илья на Шмаковой Арине, Щетников Ефим на Солодиловой Арине из Солонешного, Бельков Артемий на Носыревой Надежде, Петухов Степан на Медведевой Палагее, Николаев Григорий на Паламошновой Федоре. Не многие из них прожили век вместе. Некоторые, вышедшие замуж невесты через год остались вдовами.

Приходили солдаты, приносили разные сведения о положении дел в России. В их рассказах было что-то чудовищное, невероятное, ужасное, а подчас и смешное. Трудно было разобрать, где правда, а где ложь. Они рассказывали, что временное правительство свергнуто, Керенский бежал из дворца, переодетый в женскую одежду, что все министры арестованы и посажены в Петропавловку, что власть силой взяли большевики. Русских, говорили они, в их числе мало совсем, а все евреи, латыши, поляки, немцы, что организован ЦК партии (само-то слово ЦК не русское), руководит им еврей. Будто бы тайно привезли в закрытом вагоне какого-то полунемца-полутатарина, он самозванно создал совет и объявил себя правителем. Создана красная гвардия, которой командует тоже еврей - какой-то Троцкий да Муравьев. Дворец охраняют вооруженные латыши, русских заставили драться между собой Рассказывали, что идут большие бои белых с красными. На Россию напали четырнадцать стран. В Сибирь направлен из-за границы верховным правителем Колчак. Организуются для борьбы с белыми и в Сибири красногвардейские отряды. Один из таких отрядов - Сухова П.Д. - проходил через наше село

...Второго августа 1918 года был праздник грозного небесного наездника и метателя стрел Ильи. Служба в церкви продолжалась не более двух часов, и народа было не много. По-праздничному одетые верующие, в большинстве старики и старухи, по одному и группами выходили из церкви в ограду, поворачивались лицом к храму и троекратно крестились на застекленную икону с выгоревшим от солнца ликом какого-то святого. Шелестя полами длинного подрясника, направился к выходу и поп. Навстречу ему из ограды, с намасленными и подстриженными под кружок волосами, бегом бежал член церковного совета Егор Ерутин. Запыхавшись, с побелевшим лицом, он сказал: "Батюшка, красные..." Из-под горки по грязной дороге к церкви ехало несколько вооруженных всадников, на рукавах у всех красные ленточки.

Все молодые. Среди них один совсем еще мальчишка. Сначала как-то боязно было нам пацанам, но въезжавшие улыбались и спрашивали, нет ли в селе каких солдат, где находится сборня. Впереди отряда на рыжем коне сидел, видимо, командир с кривой саблей на боку и револьвером в кобуре. На нем не было головного убора, черные волосы развевались на ветерке. На площади у здания сборни отряд был построен, из рапорта одного из военных мы услышали фамилию - Долгих. Вслед за прибывшим отрядом, запрудив всю улицу шли многие десятки пароконных подвод. На каждой, держа винтовки на коленях, сидели по три-четыре красногвардейца. На десяти подводах были раненые и больные, с ними пять сестер-санитарок. Были в отряде и пожилые, лет за сорок, пятьдесят. Из прибывших в здание сборни вошло несколько человек. Не большой зал с прогнившим полом и конура - канцелярия были полны людей. Военные требовали, чтобы их, как можно быстрее, обеспечили нужным количеством подвод, а пока разместили людей по квартирам. От последних дождей на дорогах была непролазная грязь, телеги увязали по ступицы, лошади пройдя от Бащелака и Большой Речки устали, надо менять. Староста, Иван Кобяков, человек не расторопный, отвечал: "Это мы устроим, собирать подводы сичас пошлём, а пока станьте на фатеры, пока то да сё, день - то к вечеру будет".

Он послал дежуривших десятников наряжать мужиков, чтобы запрягали лошадей и подъезжали к сборне. Но быстро собрать подводы было действительно трудно, так как лошади на весь праздничный день отпускались пастись, а у многих были оставлены на пашнях. Намерения ночевать у командиров не было, пока староста готовит подводы, накормить людей и дать не много отдохнуть. Под штаб отведён был двухэтажный дом бывшего купца Семёна Таскаева, стоявший в самом центре села.

Фамилия командира отряда передавалась от одного к другому. Называли Сухов, но который из военных, никто из нас не знал. Начальство было поставлено на квартиру через дом от штаба, к Хлыстикову Алексею. Бойцов разместили в нескольких домах, где были большие ограды: у Зуева Николая, Бронникова Василия, Шмакова Петра и Белькова Василия. Рота мадьяр была поставлена к Брусницыну Михаилу, Щетникову Никите и Шубину Евсею. Командир роты русских с несколькими красногвардейцами и женой пришли к Швецову Николаю. Кухня расположилась в усадьбе Уфимцева Петра. Обоз с продуктами, оружием и прочим грузом находились на площади у церкви и школы. Раненых и больных вместе с санитарками поставили в трех домах: у братьев Колупаевых Лазаря и Мелентия и Хомутова Дмитрия.

Как только отряд занял деревню, сразу же были выставлены караулы с обоих концов Тележихи. В квартирах, где стояли солдаты, хозяйки готовили обед. Нам, молодежи, хотелось посмотреть на всё своими глазами, побольше узнать. Никто нас нигде не задерживал, мы заходили в дома, познакомились с мальчиком-красногвардейцем лет тринадцати, его звали Володя. Одет он был в черную куртку, солдатские сапоги и брюки, на голове красная феска с кисточкой.

На следующий день, время уже перевалило за полдень, когда собирались возчики с подводами, но их было мало. Требовалось в пять раз больше. Десятники снова обходили каждый дом, но и к вечеру достаточного количества не набралось. Командиры снова решил переночевать. Прошел слух, что Сухов хотел бы провести собрание граждан. Пришли на него не более трех десятков мужиков, прибежали туда и мы. На помосте из толстых плах возле плотного крашеного забора* стоял, и что-то говорил человек среднего роста. Обросшее короткой щетиной лицо с резкими чертами было усталым, волосы и брови, как вороново крыло, глаза - две черные смородины. Одет, в военную форму, сбоку кобура. Это и был Пётр Сухов. Возле него, облокотясь о забор, стоял военный, к которому обратился Сухов: "Вы, Дмитрий Григорьевич, что-либо скажете?". Он что-то ответил, я не смог расслышать. Человек этот был Сулим.

За малочисленностью людей никакого схода не состоялось. Собрались больше фронтовики. Сухов и Сулим разговаривали с ними, рассказывали об организации красногвардейских отрядов, о борьбе со старым режимом, призывали к восстанию против белых. О многом их спрашивали, особенно бывшие фронтовики. Понравился мужикам этот простой разговор. Расходясь по домам, они говорили: "Да разве белый офицер будет так объясняться с простым народом ".В этот день домой я явился только вечером. В сенях на лавке стояли два полных ведра, из которых мать наливала парное молоко толпившимся красногвардейцам. В комнате за столом сидели отец и военный.

*С тех пор, за восемьдесят лет в Тележихе не появилось ни одного крашеного забора.

Здесь и далее примечания А. Швецова.