Катрин Панокль - Мы еще потанцуем Страница 22

Если есть другая, то она больше не виновата. Она не в ответе.

Но она была виновата. Могла избежать этой позорной истории с Люсьеном Матой. Но позволила ему рыскать вокруг себя.

Люсьен Мата. Отец Рафаэля Маты… Она давно имела дело с Люсьеном Матой. Бросив школу, она пошла работать обмерщиком на стройку, а потом ее взяли в архитектурное бюро. Это было повышение, и работодатель ясно дал ей это понять. Она ушла в работу с головой, но ни от кого не дождалась ни похвалы, ни благодарности. Им все казалось нормальным: что она работала сверхурочно, зашивалась в выходные, обедала и ужинала в одиночестве за конторским столом, жуя безвкусный бутерброд в целлофане. Однажды она увидела, что новичку сразу положили большую, чем у нее, зарплату, и пошла к шефу. «Это уж как вы хотите, у вас же нет таких дипломов, как у него». Людям, у которых сила, ума не надо. Для нее оказался неприемлем прежде всего тон его ответа. Слегка угрожающий, нагловатый голос вывел ее из себя. Она могла снести самые резкие критические замечания в свой адрес, когда их высказывают если не уважительно, то хотя бы вежливо. Не от большой самоуверенности, напротив, просто она хочет, чтобы ее уважали. Это для нее дело чести. Она недостаточно сильна, чтобы сопротивляться тупой жестокости человека, возомнившего себя большим начальником. Значит, ей каждый раз нужно поднимать брошенную перчатку и добиваться справедливости. Ради себя, ради других слабых и обиженных. Она всегда готова защищать бедняка или сироту с упорством, порой напоминающим детское упрямство. В тот же день она написала заявление об уходе. И оказалась на улице, без гроша в кармане, перед газетой с объявлениями о найме. Ей было двадцать пять, у нее были запросы и порывы, но она не знала, что делать. Однажды во время прогулки по Парижу ей пришла в голову мысль о реставрации обветшалых квартир. Поговорив с консьержками, она обнаружила чердак старинного особняка в десятом округе, который продавался за гроши. Обсудила вопрос с Люсьеном Матой. Ему всегда нравилась Клара. Она его шокировала. Он бы хотел иметь такую дочь. Он предлагал ей поработать у него, на киносъемках, он бы всему ее научил, но она отклонила предложение. Сказала, что больше не верит мужчинам. Такая искренность тронула его, и он обещал помочь, если у нее возникнет какой-нибудь собственный замысел. Она немедленно изложила ему свою идею. Она боялась только одного: что ее молодость отпугнет банкиров. Люсьену Мате идея показалась привлекательной, и он посоветовал зарегистрировать акционерное общество. Он вложил деньги, помог оформить документы, договорился с мэрией; никаких проблем, у него были свои ходы в узком политическом мирке, который имел свой навар с рынка недвижимости. Он познакомил Клару со своим банкиром и посоветовал ей завысить смету, чтобы хватило на оплату всех работ. «Обычно банкир берет на себя только 80 % расходов, значит, тебе нужно представить смету примерно на 123 %… Все так делают! Попробуй, ничего ведь не теряешь, а если прокатит, отпишешь мне небольшие комиссионные», — добавил он, выпятив коричневые губы с неизменной толстой сигарой. Он похож на Чарльза Лоутона[43], говорила себе Клара всякий раз, когда он придвигался слишком близко. У него слоились ногти, и, схватив ее за руку, он всегда оставлял длинные царапины. Банкир, пленившись клариным задором (а также банковской гарантией Люсьена Маты), ссудил ей необходимые средства. Она взялась за работу. Рисовала планы, сносила стены, поднимала гипсовые плиты, тянула трубы из ПВХ, месила бетон. Время от времени находила себе в помощь рабочих, брала кого попало и платила им из своего кармана. Ее первый проект имел успех. Она выплатила заем, а остаток вложила в покупку особняка в районе Марэ. Банкир вновь оплатил смету. В восьмидесятые годы домов, нуждавшихся в реставрации, в Париже было полно. Обшарпанные, потемневшие здания, чьи прежние владельцы съехали или умерли, уступив место молодым парам, заменившим древние нормандские шкафы на компьютерные столики. Банки охотно вкладывались в недвижимость, Клара подкупала банкиров своей молодостью и заражала энтузиазмом. Ее проекты от раза к разу приобретали все больший размах. Она не хотела расширять фирму, ей просто нравилось заниматься этим делом и работать на себя. Чтобы хватало на регулярный отпуск, на путешествия.

Хорошая тогда была жизнь, Кларе казалось, что весь мир принадлежит ей. Она была сама себе хозяйка. Понадобятся деньги — опять возьмется за какой-нибудь проект, зарываясь с головой в строительный мусор и непомерные сметы. В рабочем комбинезоне, вся заляпанная штукатуркой, придумывала необычное освещение, стеклянные крыши и зимние сады. В душе она чувствовала себя скульптором. Любила грубые материалы, текстуру дерева, холод цемента, спокойную, умиротворяющую гладкость подвесных потолков, запахи краски, лака и клея. Ей нравилось шлифовать плитку, обстругивать балки, штукатурить, класть паркет и слышать, как он скрипит у нее под ногами, нравилось выбирать облицовку и фризы, выкладывать мозаики в ванной и стеклянные витражи. Это наполняло ее дикой, неистовой радостью. Клара любила свое ремесло, знала его тонкости и правила, и ей казалось, что теперь ее связь с миром стала прочней и надежней.

Готовое помещение она перепродавала. Клиентов чаще всего поставлял Люсьен Мата. Иногда Люсиль. Она думала, вздыхая, что вечно так продолжаться не может, но пока нужно пользоваться моментом и ни о чем не думать. Она была отнюдь не дурочка и понимала, что своим успехом во многом обязана связям Люсьена Маты и его доверию к ней.

Периодически ей приходилось пускаться на хитрости, чтобы избегать его приставаний. Он все время пытался прибрать ее к своим ручищам, она их отталкивала, но так, чтобы не обидеть. Презирала себя за снисходительность, но не могла себе позволить быть резкой. Однажды ей придется дорого заплатить за этот компромисс, но думать об этом не хотелось. Она откладывала такие мысли на потом.

А потом на рынке наступило затишье. Клиентов стало меньше, они привередничали. Иностранцы утратили интерес к столице, недвижимость резко упала в цене. Она заработала много денег, но почти все потратила. Времена изменились. Раньше, когда тетка Армель умоляла ее выйти замуж, найти богатого мужика, который позаботился бы обо всем и прежде всего о ней самой, Клара смотрела на нее в упор и отвечала: «Но, тетя Армель, я ведь и сама богатый мужик!».

Она уже не была богатым мужиком.

И все больше зависела от помощи Люсьена Маты, от его связей.

Однажды, помнится… Да, теперь я вспоминаю… Ох уж эти воспоминания, они всплывают, а ты прячешь их под кровать, потому что стыдно… однажды он поцеловал меня. Я и забыла. А тогда застыла, как парализованная, на стуле в своем кабинетике, который он мне выделил рядом со своим. Я ничего не сказала, позволила ему протолкнуть толстый язык мне в рот. Позволила ему обшаривать мой рот толстым языком, сплетая его с моим. А его руки… его руки трогали меня, его пальцы лезли в вырез рубашки, пытаясь ухватить сосок… Словно зверек, ползет, ползет, ползет — и цап! Его пальцы бегали по мне, ощупывали, как товар. Я была зачарована, как кролик перед удавом. Это было сильнее меня. К тому же так было удобнее. Легче. Мне льстило, что такой влиятельный человек пускает слюни от вожделения. Вообразила себя крутой красоткой, роковой женщиной. Дурацкое тщеславие! Думала, что, как опытная балерина, сделаю пируэт и вывернусь.

И шмякнулась носом об землю.

Звякнула микроволновка. От цыпленка под крышкой поднимается пар. Клара вынимает блюдо, снимает крышку, ставит цыпленка на стол, наливает себе еще вина, зажигает свечу, смотрит вино на свет, медленно делает большой глоток, осторожно опускает стакан и прямо руками хватает кусок цыпленка «кокоди», обгладывает ножку, слизывает соус с золотистой корочки. Жизнь не кончена, жизнь продолжается, мы будем бороться, будем бороться вместе, вдвоем, мы наконец вернулись к этому магическому числу. Мы вместе пройдем тест. Ему надо туда пойти, и я пойду вместе с ним. Я-то не боюсь.

Не-ет, боюсь… Умираю от страха.

Я никогда не проверялась на ВИЧ. Марк Броссе предохранялся. Остальные тоже. А с Рафой я не обращала на это внимания. Я была уверена, что наша любовь сильнее всего, сильнее болезней и смерти.

Клара встает со стула, идет в спальню и ложится рядом с Рафой. Касается губами его губ. Рафа тихонько вздыхает во сне. Он все забыл. Он мирно спит.

Часть вторая

Иву совсем, ну совсем не нравятся эти так называемые «девичники». Он ходит кругами вокруг Аньес. Аньес в трусиках и лифчике стоит возле кровати, изучая содержимое стенного шкафа. Она раздумывает: надевать черные кожаные штаны или нет? Вопрос непростой. Штаны очень ей идут, стройнят, двух набранных за последнее время килограмм в них словно и нет — но они из искусственной кожи. Люсиль это сразу заметит и не преминет сделать вывод, что, вероятно, бедняжка Аньес не может себе позволить НАСТОЯЩИЕ кожаные штаны от «Мак-Дуглас» за 2500 франков. «Только не это!» — думает Аньес, швыряя штаны из искусственной кожи на кровать. Покрывало уже не слишком свежее. Надо бы поменять. А зачем, собственно? Люсиль к ней ни разу не приходила. Ни в Клиши, ни в Монруже. Аньес стеснялась потертого ковра, плиты на кухне, пластиковой мебели, доставшейся от матери, и искусственных цветов в вазах.