Дарья Симонова - Узкие врата Страница 22

– Мне кажется, у меня двойной порог чувствительности. Бить станут ногами смертным боем – буду выть, но выживу. А вот посмотрю на южное море – подохну. Кажется.

– Инга, что за детство! Не о вашей родине речь. Мы совсем на другой курорт рванем!

– ???

Мы?! Проговорился – и сам застыл, видать, хотел размазать нескромное предложение на целый вечер, смущался, а за языком не уследил. Инга сделала вид, что это лишь фигура речи и никаких предложений она не получала. А Матвеев что же, дурак, чтобы повторяться.

Почему так?! Да потому что! Даже если бы и развлеклись, потом снова сумрак: у него – семьи, Инга не жена по определению, что позволено быку, то не позволено Юпитеру, таково ремесло… И сколько можно уже об этом!

Нелли когда-то зудела:

– Обращая поклонника в мужчину, поклонника теряешь, а мужчину – еще вопрос, обретаешь ли. – И кисло добавляла: – А с тетками наоборот. Снизойдут до почитательницы – так она до конца дней своих обожать кумира будет… Вон один Марк со свитой «мамочек» чего стоит!

Марк после Славкиного бегства – главный партнер. Удивительная паскуда! Красив по-девичьи. Но не голубой, просто выпала ему смазливая масть. Иные эстеты признавали Ингу и Марка лучшим дуэтом. Инга про себя благодарила судьбу, что танцевать с ним выпадало редко. Чтобы любить Марка, пусть даже условно, Инга перед спектаклем полчаса отводила на тренинг. По принципу «представь, что он – персик». Принцип, конечно, достался от Олеськи; объясняла она по молодости подруге-недотроге технику страсти. С Марком – аналогично, чтобы не поморщиться, нужно было натрудить мускулы воображения. Вне класса и репетиций Инга его избегала и лишь по случаю узнала, что он тоже детдомовский. Взбалмошно судьба перебирает кошек из одного лукошка: одного – на перинку, другого – в подпол. Инга не умела истолковать иначе, хотя Нелли и запрещала жалость к себе под любым соусом.

Но Марково житие и Ингино – небо и земля, он вечно в домах привилегированных с консьержем, и жена у него из знатного семейства, и дамочкам он нравился не последним у раздачи. А все не впрок, мужчинам красивым жизнь на удивление не в радость. Только профанам кажется, что те как сыры в масле, и женщины гроздьями виснут. Чушь! Мужская красота – ошибка природы, дурной знак. Марк все время вертелся в кругу холеных «мамочек», это уже вошло в анекдот; всерьез считал, что если постбальзаковских лет дама не западает на молодых, так то чисто по морганатической стыдливости. При виде его Инга инстинктивно ощетинивалась, как животное, почуявшее потустороннюю нечисть: в Марке было нечто синтетическое, кукольное, как если бы его тело совсем не пахло или не отправляло естественных нужд. Но пусть зачтется Марку то, что в паре с ним Инга притронулась к славе земной, и на той волне прибило к ней Сашку. Чем еще большим могла подогреть пугливая слава…

Глава 17

Если вспомнить, как пришла Сашка… Она искала свой маленький смысл. Сашка говорила: Большой смысл – священная тайна. Человеку вряд ли дано узреть свой Большой смысл. Разве что заболеть этой идеей, принять схиму, забраться в шкуру юродивого, требуя аудиенции у Великого Трона, одним словом, спятить. А маленький смысл вполне постижим, он катается по земле, как мячик, хватай его и живи с миром. Он – в наших жилах, в нашей крови, во тьме кромешной, через которую пролегает путь, в глазах, которые вечно боятся, в руках, которые должны делать, в капле, которая точит камень, в камне, который так медленно стачивается…

Сашка была уверена, что терпеливый не останется несчастным, если верит, что дело его во благо хоть вот лесному мотыльку. Трудись – и госпожа Метелица осыплет тебя золотым песком. Даже если ни Метелицы, ни песка не предвидится, все равно трудись, ибо маленький смысл – не пломбир в стаканчике, он тоже любит поиграть в прятки. Может схорониться в прорехе, закатиться в чулан, застрять в дупле, угодить в выгребную яму, но главное – он есть и он близко. «Крестьянский оптимизм», как язвила Инга.

Сашка приехала из другого города. После спектакля Вера Иннокентьевна, дай бог ей здоровья, представила Сашку, коротко стриженную, с сережками в виде змеек-спиралей, с легкомысленным крестиком на шее, каковой не претендовал на вероисповедание, а лишь на кокетство с ним. Вера Иннокентьевна коротко отрекомендовала:

– Александра.

А Александра сразу с места в карьер:

– Простите за наглость, но умоляю, пусть кто-нибудь довезет Веру Иннокентьевну до дому, а то ноги у нее разболелись, она меня не послушалась и в театр сегодня рванула, а ведь вся уже по косточкам разваливается. Я ее уговаривала остаться, так нет, она ведь из-за меня приковыляла.

Инге ничего не надо было объяснять. Она, разумеется, отвезет старушку, Инга недавно «огорошила» сама себя машиной. Залезла в долгосрочный и, судя по всему, заранее прощенный долг к Матвееву. Уж очень он ее вовлекал в радости скоростей, а что касается возни, так клятвенно обещал помогать, но хлопоты достались Александре…

Инга быстро оценила Сашкино обхождение: та умела, пока суть да дело, окутав Веру вниманием, незаметно оставить на шкатулочке деньги. Впрямую Вера Иннокентьевна брать отказывалась, а Инга не владела экивоками, ее застенчивым благим намерениям требовался посредник.

Несмотря на Сашкин смущенный протест, Инга привезла ее к себе. Куда ей на ночь глядя в чужом городе, пусть хоть у нее тысяча пристанищ и названных друзей. Кому охота особенно терпеть сусальные пристрастия – приехала, барыня, балет посмотреть, чай, не господа мы, чтоб по балетам разъезжать… Сашка в ответ на отповедь округлила глаза:

– Да что вы, Инга Сергеевна, меня Бог от подобного избавил. Меня так все понимают, так зовут, да хоть поселись у них – не выгонят, это чудные люди!

И со святой своей верой в род людской Сашка принялась заботиться обо всем на свете. В сущности – об Инге, но попутно обо всех, кто попадется под руку, наступила эра милосердия.

Вот бы Сашка была мужчиной! Тогда Инга вышла бы замуж. Ведь это обычная завязка: зацепиться языками, потом продолжить дома. Только одна поправка – продолжение не следует. Опустошенно взбрякнув ключами, Инга поняла, что еще от силы полчаса гостеприимства – и она спящая красавица без страха и упрека. Хотя все еще внутри ходуном ходило и тело физическое заменило тело эфирное и прорисовывало партию снова и снова. Еще должна была позвонить Нелли и спросить:

– Ну как ты? Фонит? Послевкусие? Или выжатый лимон…

Тогда у Инги случился «лимон», она еле успела уговорить Сашку остаться и сама рухнула. Назавтра у Саши был поезд. Она благоговейно просидела всю ночь в кресле, листая журналы. Утром Инга проснулась от того, что деликатно защелкнулась входная дверь. Она рванула за гостьей:

– Хоть телефон свой скажите!

Сашка послушно сказала.

Она переселилась к Инге, будто так и было или должно было быть всегда. Одинокой балерине, быть может, мало кто мог помешать, – те, все… да, спасибо им за опыт, Инга не забыла их, они славные, но харáктерные персонажи. Они прохожие. Саша же из подручных средств соорудила Инге дом, тот, что влез под кожу и до самого сердца; она поскребла по сусекам души, склеила найденные осколочки в целый сервиз, не ахти какой, не богемское стекло, а хрусталей и не нужно. Кичиться стилем – не наше амплуа, ведь стиль – заменитель Царства небесного, то бишь смысла. А смысла у Сашки в избытке. Теперь у Инги был дом с начинкой.

А ведь сначала она его испугалась. Театр отстегнул ей однокомнатную, наконец-то опустела ниша под грифом «соседи». Но это же контузия тишиной! Что делать совсем одной, не слыша даже чужой жизни, бог с ней, со своей… И квартира стояла после ремонта необжитая, нахохлившаяся, из-под новых обоев проступал душок прежних жильцов, неведомых, но до сих пор сохранивших мистические права на прошлое свое жилище… Машина – та, получалось, роднее, хотя появилась примерно в то же самое время. С машиной проще, чем с домом, ей нужна дисциплина. К чему, к чему, а уж к дисциплине Ингу приучили. Но к скорости, вопреки поучениям Матвеева, Инга была равнодушна, любила скорее смену картинок в окне и упоительную тщетность всякого движения…

Саша наплевала на тонкие ощущения, и засиротевшая было квартира расцвела, зашевелилась. Приходишь домой – а дома кто-то есть, наделал котлет и картофельного пюре. С ума сойти! Отчасти Инга в смятении: незнакомая Александра сорвалась из своего города, взяла к отпуску отпуск за свой счет и с пылом стряпает для нее обеды. Странно как-то. И в то же время само собой. Кто же задается вопросом, почему ему хорошо! Баюкающее душу дурным быть не может. Снизошел Ангел, жизнь смягчилась, потеплела, разве пристало его спрашивать о дальнейших планах и причинах Божьего промысла. Хочется затаить дыхание и наслаждаться хорошими снами. «Земную жизнь пройдя до половины», Инга перестала жадно искать выход. Ибо выхода не было. Инга, доросшая до Инги Сергеевны, констатировала, что бежать из пыльных театральных стен некуда и незачем. Они пожизненны, и нужно прятать за пазуху любую маленькую радость.