Ричард Мейсон - Тонущие Страница 23

Это неприязненное отношение семьи ко мне и Памеле, конечно же, очень злит папу, и, когда мы все вместе собираемся за столом, напряжение отчетливо чувствуется в воздухе. Надеюсь, Сирила не выпишут домой поправляться: подобная атмосфера его просто убьет. Но нам придется остаться здесь до тех пор, пока опасность не минует, то есть не меньше чем на неделю, а то и на две.

Думаю, нам с тобой это пойдет на пользу. Как бы сильно я ни любила те часы, что мы проводим вместе (а я очень их люблю), они отвлекают меня от проблемы, которую я должна решить. Я все еще обручена, ничего не изменилось, и я не могу продолжать вести себя как ни в чем не бывало. Чарли начинает удивляться, почему это я все время больна всякий раз, как он хочет меня увидеть, а мой запас отговорок и предлогов не бесконечен. Мне кажется, Сара пристально за мной наблюдает, — хотела бы я знать, что успели увидеть ее холодные глаза. От ее присутствия мне не по себе, и на то есть причины. (Вот видишь, все-таки у меня есть совесть.)

Так что я тут все время серьезно обдумываю ситуацию и пытаюсь решить, что делать дальше. Еще я буду думать о тебе и о потрясающих возможностях, открывающихся для тебя в Праге. Я буду так скучать по тебе, если ты уедешь (проклятая Реджина Бодмен, она из кожи вон лезет, чтобы все устроить, уж я-то знаю). Но чувство наше сильно, так что у нас много времени впереди.

Люблю-люблю-люблю тебя.

Я все-таки один раз увиделся с Эллой до отъезда. Разрешение на учебу оформлялось дольше, чем мы с Эриком предполагали, и мы оставались в Лондоне до тех пор, пока улаживались бюрократические процедуры между двумя правительствами. Дядя Сирил поправился, вернулся домой и услал семью восвояси, разгневавшись на то, что они развели вокруг него столько суеты. Так что Элла вернулась в Лондон, и в доме на Честер-сквер вновь закипели бурные приготовления к свадьбе.

И вот перед моим отъездом мы встретились. Я уже упаковал свою одежду и книги, позвонил на прощание всем приятелям, со всеми повидался. Я был готов ехать.

Камилла Бодмен потребовала от меня встречи наедине и за ленчем сообщила, что в Лондоне будет без меня ужасно скучно. Звонил Майкл Фуллертон, чтобы пожелать мне удачи. А Реджина Бодмен, верная своим привычкам, организовала последний благотворительный концерт, таким образом получив хотя бы первоначальную компенсацию за свои вложения в мое будущее.

Стояла середина сентября, один из последних дней того затянувшегося теплого лета. Мы с Эллой встретились в Национальной портретной галерее, среди викторианского великолепия. Снаружи, на Трафальгарской площади и Черинг-Кросс-роуд, неслись куда-то шумные потные толпы, внутри, в могильном холоде пустынных залов галереи, царила тишина. Элла поднялась по лестнице мне навстречу торопливой легкой походкой, полной нетерпения, с улыбкой на губах, раскрасневшимися щеками. Не помню, о чем мы говорили, вероятно, она рассказывала о своей поездке в Сетон, о том, как пыталась подавить в себе горькие чувства в отношении семьи, хотя бы в присутствии больного. Я поведал ей, как целеустремленно Реджина Бодмен старалась мне помочь, о наполненных событиями днях накануне поступления в ученики к Мендлю, о том, что Изабель Моксари была двоюродной бабушкой Эрика. Кстати, мы с Эллой отправились в Национальную галерею, чтобы посмотреть имевшуюся там небольшую коллекцию картин Моксари, и с разочарованием узнали, что их временно отправили на выставку в Париж.

Но ярче всего мне запомнилась та близость, что установилась между нами в эти несколько часов, та легкость, с какой мы болтали, смеялись и целовались за чаем в кафе в Ковент-Гардене. Лишь с наступлением вечера разговор наш обрел серьезность, свойственную беседе влюбленных накануне разлуки.

— Передать тебе не могу, как я за тебя рада, — сказала Элла. — И как мне грустно. Но эта разлука нужна нам.

Она умолкла, закуривая, а я наблюдал за тем, как изящно изогнулись ее пальцы, когда она взяла сигарету и поднесла ее к губам.

— Мне кажется, нам следует расстаться окончательно, по крайней мере пока.

— В смысле?

— Не думаю, что нам следует продолжать поддерживать отношения друг с другом, Джейми.

— Что?!

Она улыбнулась и объяснила:

— Мы ведь знаем, что любим друг друга. И я никуда не денусь. Но, по-моему, будет правильно, если мы снова начнем переписываться и общаться друг с другом только после того, как я сделаю то, что должна сделать, не раньше. Эти… прятки нехороши для нас обоих, мне надоело таиться, подобно нашкодившему ребенку.

Я кивнул, хотя не совсем разделял ее негодование.

— Пора уладить все раз и навсегда, — продолжила Элла. — Я не думала о Чарли, хотя мне следовало бы, и о Саре я тоже не думала. А я чувствую: она за мной наблюдает — за всем, что я делаю. Она знает, что-то происходит. Именно поэтому нам с тобой не следует друг другу писать.

— Не понимаю.

— Но это же так просто! С тобой я слишком счастлива, чтобы страдать. И если, пока ты будешь в Праге, мы начнем ежедневно переписываться, для меня ничего не изменится. Ты должен стать моей наградой, Джейми, а не отвлекать меня. Я хочу сама распутать этот узел, чтобы иметь право наслаждаться тобой… свободно.

— Но, Элла…

— Пожалуйста, Джейми.

— Но…

— Разве ты не понимаешь, как сильно этот решительный разрыв, пусть даже на короткое время, поможет мне? Поможет все устроить? — Она взяла меня за руку. — Я хочу, чтоб мы всегда были вместе. Открыто, не таясь, у всех на виду. Больше не хочу прятаться по углам. Я должна распутать весь этот хаос, и для этого мне нужно, чтобы меня ничто не отвлекало. Я должна так поступить хотя бы ради Чарли. Я в долгу перед ним, ты не находишь?

Я кивнул с мрачным видом, начиная понимать.

— Не надо, не смотри так. У нас есть время. Тебя не будет всего два месяца. А когда ты вернешься, нам не придется скрываться, как преступникам. Сейчас я не могу, как полагается, представить тебя папе и Памеле и не могу познакомиться с твоими родителями. А если у меня получится, мы сможем поехать в Сетон и нам не придется останавливаться на постоялом дворе и прятаться от охранников. Разве ты не понимаешь, что тогда все будет по-другому? И как хорошо?

Я снова кивнул, на сей раз менее угрюмо, немного смягчившись.

— Так что поезжай в Прагу и не пиши. Понимаешь, от твоих писем — от всего, что связано с тобой, — я становлюсь такой счастливой, что действительно не могу страдать. И что же получится — я буду счастлива, порывая с Чарли?! Нет, не пиши! Мне понадобится время. Нельзя за один вечер разорвать помолвку, особенно при сложившихся обстоятельствах.

И я опять кивнул.

— Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? — Она с тревогой взглянула на меня через стол.

— Думаю, да, — ответил я. — Мне это не нравится, но я понимаю.

— Хорошо.

— Но у тебя есть время только до Рождества, Элла. С наступлением Рождества ты уже не сможешь избавиться от меня.

— Мне и не захочется, дурачок. — Она сжала мою руку. — Я и сейчас не хочу. Но ради нас обоих я должна.

— Знаю.

И губы наши слились в медленном поцелуе.

13

Прага — город арочных мостов, острых шпилей, изящных соборов. Напоенный утренним светом, более холодным и пронзительным, чем в Лондоне. Туман, поднимавшийся над Влтавой, казался сказочной, блестящей лентой на сером одеяле города. Я вижу перед собой Эрика в поезде, глаза его горят, ибо путешествие вызывает в нем азарт, он тихонько называет достопримечательности города, которого ни один из нас прежде не видел, но Эрик, как выясняется, читал о нем.

Нам с Прагой еще предстояло познакомиться друг с другом. Однако, увидев ее в первый раз, я уже инстинктивно знал, что она не такая, как Лондон. Не сдержанная, не отстраненная, не холодная. Гордая — да. Но гордость Праги была привлекательна и окутана романтической тайной. Полные торжества парижские бульвары и высокомерные нью-йоркские небоскребы — не по ней. Это город мощеных улиц и потайных лестниц, внутренних двориков, увитых цветами и наполненных шепотом. Город, полный живописного достоинства, где бок о бок стоят дворцы и многоквартирные дома.

Мы с Эриком взяли такси и ехали по шумящим густой листвой улицам пригорода со странными домами в стиле модерн, окруженными садами-переростками.

— Где жила ваша тетя? — спросил я Эрика. — Где-то здесь?

— О нет. Ей нужно было все время находиться в гуще событий. Не ощущая запаха выхлопных газов, она чувствовала себя несчастной. Ее дом, точнее, квартира располагается в центре, и обстановка в ней в точности такая, какой она ее оставила, apparemment.[6] Мы будем жить в настоящей Праге.

Мы спустились по уходившему круто вниз проспекту, вымощенному булыжником, который идет от Страговского монастыря до Малы Страны — маленького барочного квартала, состоящего из извилистых улочек, сходящихся у подножия замка. Здесь я впервые познакомился с настоящей Прагой. Перед нами текла Влтава, вдали виднелись башни-близнецы Карлова моста с его вереницей статуй, мрачных и черных — от возраста и копоти.