Макар Троичанин - Вот мы и встретились Страница 23

У Ивана Всеволодовича при упоминании о телефоне сердце непроизвольно ёкнуло. «Вот ведь», - подумал он, - «хорошую штуковину придумали, в любое время можно позвонить любому», - и вздохнул, нахмурившись, - «любому, но не всякому».

Вымыть посуду мать не дала. Отяжелевшие мужчины вышли во двор, обстоятельно обсуждая перечень первоочередных хозяйственных дел, необходимых для подготовки к скорой и как всегда неожиданной зиме. Хорошо, что помощник не сбрил усы, на которые можно было намотать для памяти. Когда родители ушли, строго наказав ничего не делать, сын с удовольствием принялся за привычную заготовку дров для бани. Употел до мыла, но до конца рабочего дня справился со всеми чурками, даже с забракованными из-за сучков. Успел ещё хорошенько умыться до пояса и начистить картошки, а тут и работяги на подходе. Шуму за ослушание было много, но ещё больше радости от того, что непослушник ослушался. Пришлось устроить внеочередную обстоятельную головомойку. Мать оставили готовить, а сами влезли в жарко натопленную свежими дровишками баньку. Старший умостился, лёжа, на полке, а младший обихаживал его распаренным берёзовым веником, стараясь не сделать больно.

- Давай, давай! – покрикивал Всеволод Иванович на Ивана Всеволодовича. – Не ленись! Разъел ряшку на дармовых харчах, теперь поработай! Шибче, шибче, слабак! – А банщик, глядя на распластанное худое и длинное тело родителя, никак не мог себя заставить хлестать сильнее и всё старался поменьше попадать по тощей заднице.  В конце концов отцу надоела банная щепетильность сына, и он, отняв у того веник, сам принялся в бешеном темпе и что есть силы валтузить выступающие кости, покряхтывая и охая от удовольствия и то и дело требуя: - Подкинь-ка ещё! Плесни, не жалей воды!

Не выдержав концентрированного жара, от которого уши начали вянуть, а линяющая от южного обгара шкура отказывалась терпеть адовы испытания, слабак сполз на нижнюю ступеньку, а потом и вообще выполз в мойку. Иван Всеволодович считал себя заядлым и опытным парильщиком, но вытворять то, что делал отец, не смог бы и с целой кожей. «Здоров ещё, курилка!» - подумал с облегчением от того, что старички пока обойдутся и без его помощи. А отец явно переусердствовал перед сыном: выйдя из парилки, шатаясь, красный как рак, с выпученными глазами, он первым делом набрал в таз холодной воды и сунул туда лицо по уши и только потом вышел на холодный осенний воздух.

- Знатно: все косточки помягчели.

Вечером после сытного ужина и обильного чаепития, разомлевшие и умиротворённые, они недолго посидели, зевая, перед теликом, тупо пытаясь понять остроту Петросяновских хохм, и не было, слава богу, томительных разговоров о женитьбе и внуках.

Следующим утром он, как и договаривались с Виктором, вышел из дома пораньше. Родители только-только встали, мать уже готовила обед, и отговорить её от этой привычной затеи было невозможно. Виктор тоже пришёл «пораньше» - ещё и девяти не было. К этому времени у Ивана Всеволодовича уже трепыхались на кукане два приличных хищника, поспешивших неудачно позавтракать. Осеннее солнце выкатилось из-за горизонта красным кругом с резкими границами, будто нарисованное пацаном на голубом ватмане. Стелющийся слоистый туман не торопился убраться с речки. День, похоже, обещал быть хмурым и ветреным, не для клёва.

- Что так припозднился? – без всякого интереса поинтересовался ранний рыбак.

- Так получилось. – Виктор явно был не в настроении. – С вечера лучше ничего не загадывать – никогда не получится. – Пессимист присел, даже не настраивая удочку. – С женой поцапались всласть.

- По какому такому поводу? – опять поинтересовался Иван Всеволодович без интереса, со скукой наблюдая за давно уже неподвижным поплавком.

- Да всё по тому же, - Виктор нашарил под собой мешавший камушек и зашвырнул в реку, распугивая рыбу. – Никак не можем выяснить, кто у нас в семье главнее.

- Выяснили?

- Чёрта с два: каждый опять остался при своём собачьем мнении.

- Так разбегайтесь, - посоветовал опытный семьянин.

- Нельзя, - Виктор тяжело вздохнул, - дочь родили.

Из такого тупика советчик не знал выхода.

- Ну, так смирись! Имей в виду, что чаще всего уступает сильный, умный и правый.

Виктор промолчал, очевидно, не желая причислить себя ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим.

- Слушай, - захотелось ему умным разговором рассеять гнетущее настроение, - какой дьявол тянет нас, мужиков, за дурной язык: «Давай поженимся!» «Выходи за меня!». Бабы, что ли, выделяют какой-то ядовитый газ, что затуманивает мозги и оболванивает нас? Сболтнёшь так, сам не зная зачем, и готов – в ярме!

Поплавок у Ивана Всеволодовича как заговорённый плавал неподвижно словно щепка.

- Сам-то ты давно в ярме? – снова без интереса спросил он.

- Да, почитай, уж два годка. – Неудачливый рыбак и семьянин тяжело поднялся, кое-как наладил удочку, без спроса ухватил из чужой баночки две оранжевые горошины, нанизал на крючок, уколов палец и засосав боль, кое-как закинул снасть недалеко от берега и снова плюхнулся у самой воды, карауля добычу. – До родов была вся шёлковая, только и слышал: «Как скажешь», «Хорошо, сделаю», а после рождения дочери словно подменили бабу: стала пухнуть и всё чаще отбояриваться: «Сделай сам», «Не до тебя, обойдёшься». Потом и вообще с накопленной злостью: «Да пошёл ты!». Отчего это женщины, толстея, становятся нахальнее и злее – прямо пропорционально габаритам? – Затюканный победитель совсем забыл про удочку и тупо, не видя, глядел на дёргающийся поплавок.

- Гляди, у тебя клюёт, - подскочил глазастый напарник.

- А-а, пусть, - равнодушно ответил слепой рыбак. – Вчерашнюю твою рыбу она выкинула кошкам: никак не могли договориться, кому жарить. У тебя как?

- А никак, не успел ещё никому сболтнуть в затмении. – Ивану Всеволодовичу почему-то совсем не хотелось касаться этой болезненной темы, тем более с неудачником.

- Сколько же тебе годков?

- Тридцать с пятериком, а что?

- Годик-два ещё остались, чтобы успеть закабалиться.

Иван Всеволодович не вытерпел и снял с Викторова крючка замученную жертву кухонной философии.

- Чего это ты мне такой короткий срок отпустил?

Семейный оракул подтянул ноги, обхватил руками и сел по-женски, положив подбородок на острые колени.

- А с такой, - с удовольствием начал объяснять выстраданную в частых супружеских стычках мысль. – Жениться надо, если приспичило, как можно раньше, чтобы поставить на ноги одного-двух шкетов и освободиться где-то годкам к пятидесяти для последующей свободной жизни. Ещё можно будет покатавасить! Не поздно, конечно, вздохнуть полной грудью и в 60, но не позже – тогда уже не свобода будет нужна, а тёплая лежанка с обслугой. – Мыслитель оживился, пошевелил затёкшими коленями и поднял с них перегруженную демографическими идеями голову. – Я бы вообще для внутреннего спокойствия в государстве разрешил женитьбу только по контракту и не на всю жизнь, а на определённый срок, лучше всего на 10 лет. Если пара за это время притрётся, то пусть и дальше мается, но по новому договору, и больше двух контрактных сроков иметь нельзя. Тогда бы женщины поубавили наглости и зла. И разводов не надо, судьи бы освободились для настоящих дел. А если вдруг кому захочется увести кого-то из чужой семьи, пусть платит отступные как у футболистов. По тройному согласию. И в аренду можно его или её брать или сдавать на определённый срок по коммерческим соображениям или чтобы выветрилась дурь. Как ты считаешь?

Иван Всеволодович аккуратно смотал снасть, переставил баночку с икрой поближе к Виктору, уложил своих окуньков в сумку и собрался уходить.

- Я считаю, что сегодня клёва не будет. Бывай! – Позвал тоже скучающего под кустом Пушка и пошёл домой.

Он хорошо знал, да и мужики рассказывали: если рядом сядет с удочкой разговорчивый зануда и нытик, клёва не будет в любую погоду, а сегодня с утра и погоды нет. Небо сплошь затянуто мокрыми тучами, хорошо бы до дождя успеть под крышу. Пушок тоже, вон, побежал, не отвлекаясь, прямиком в конуру. Чёртов брачный теоретик! Испортил и клёв, и погоду. Да и день – тоже! Два года на женитьбу! Да Иван Всеволодович готов хоть сейчас да опоздал. А если бы не опоздал? Что бы у них получилось? Из Москвы бы она не уехала, а его не утянешь с Дальнего. Раз! Из театра, даже плохого, она ни за что не уйдёт, а он не мыслит себя без полевой геологии. Два! Ей нужны артистические тусовки, фестивали и гастроли, а ему достаточно гастролей на речку, море или в тайгу. Три! Достаточно? С чего это он решил, что они подходят друг другу? Хорошо, что не ляпнул чего не следует, а теперь она, по-видимому, и сама вляпалась – и слава богу! Значит – не судьба!

По своей улице уже не шли, а бежали под накрапывающим дождём, скрючившись и поджав хвосты. Пока готовил обед, кормил родителей, было ещё сносно, а после обеда захлестнула тоска. Захотелось домой. До жути! Надо же – домой! Корешки-то уже, выходит, приросли там, на краешке земли.