Елена Черникова - Зачем? Страница 23

Невыразимое наслаждение! Настоящая власть!

Большая часть ужовской семьи - у него. А мир хочет их найти через космос! А Ильзе в баньке заперта. И мышка заразная - тоже. Конечно, не мешало бы найти и госпожу Ужову, и того охламона, который выпустил в прессу непроверенную новость, и таинственных авторов вируса (вакцины? антивакцины?) бессмертия, но это были пока нерешаемые задачи. Ну ничего, время терпит. Время теперь всё вытерпит. От этой мысли Мар Марыч чуть только не левитировал. Он тоже захотел.

В начале мая, прогуливаясь по дорожкам собственного сада, Мар Марыч впервые всерьез задумался о смысле и длине своей жизни. Ему теперь ничего не стоило - почти ничего - стать тоже бессмертным. Можно даже каким-нибудь новым способом, вплоть до извращений. Например, укусить мышку. Изнасиловать Ильзе с применением чего-нибудь мазохистского, чтобы до крови продрать.

Можно, конечно, и по-простому: попросить кого-нибудь из имеющихся в наличии Ужовых подарить каплю крови. Тюк-тюк иголочкой в пальчик - и облизать.

Представив себе, как он облизывает палец нахальному десятилетнему мальчишке, Мар Марыч мигом отказался от таковой дороги в бессмертие. Может, лучше у Ивана Ивановича взять? Но - тоже как-то жмёт... Учёный ироничен, интересуется языками, книгами, словами. Вроде как и ни к чему ему личная вечность. Невкусно.

От идеи использовать Ильзе - в любой форме - он тоже довольно быстро отказался: ему не хотелось зависеть от женщины. Тем более - от стервы. От неаккуратной в работе стервы, позволившей себе взять вечность у подопытной мыши. Фу, зараза!..

Оставался пока один вариант: личная работа с мышью.

Или искать остальных причастных, а это не проходит как достойный вариант, поскольку замедляет процесс принятия решения относительно смысла и длины его жизни.

Погуляв по саду, Мар Марыч впервые за всё время пленения Ужовых загрустил. Жизнь представилась ему в новом свете. И этот свет не был белым.

В его личной библиотеке были книги на все случаи жизни. Мар Марыч очень уважал литературу. Подойдёт, бывало, к полке, возьмёт что попало, а потом расшифровывает послание случая. Иной раз он принимал важные решения по результатам спонтанного совещания со своими книгами.

Сегодня он, обескураженный и растерянный, поспешил в библиотеку. В самые неудобные углы, откуда трудно было брать книги. Он хотел промахнуться. Попасть на сообщение, не имеющее отношения к его душевным терзаниям.

Взял не глядя. Открыл. Читает: "Быть страшным преступником, чтобы о нём писали в газетах и много говорили, - это мечта многих тех, которые имеют в крови манию к известности, к славе. А какая там слава - это уже зависит от обстоятельств и того направления, прямого или косвенного, которое даётся родителями, воспитателями и средой. Есть личности, которые по естественным причинам не могут быть королями и становятся преступниками; их мечта - известность и слава, какие они - в этом различия мало для того, кто в крови имеет эту манию".

Мар Марыч выругался. Полистал книгу, чая узнать автора этих мыслей, и нашёл: Фёдор Широколобов, известный сахалинский вор и убийца. Автобиография, написанная им по просьбе начальника каторги; начало двадцатого века.

Литературный язык сего философа был образен и крепок, детали ярки, сюжеты выстроены мастерски. Кривясь от находки, Мар Марыч всё же не удержался и прочитал всё произведение. Полный отчёт о бродяжнической, впоследствии кандальной, жизни, глубоко органичной сути этого человека. И выводы: "Итак, жизнь моя кончена, осталось одно последнее существование, с которым я не могу покончить: то ли от животной трусости перед произвольной смертью, то ли потому, что я не думаю, что всему конец. Видите ли, когда человек постепенно утрачивает жизнь, то не придаёт этому особого значения, но когда приходит эта жизнь уже к концу, думаешь о другой, в которую не веришь, может быть, неизвестной и страшной именно этой неизвестностью и отчасти привитыми учениями о ней (вроде, например, Страшного Суда и проч.)"*.

* Под конец жизни Фёдор Широколобов был освобождён и стал мирным казённым сахалинским земледельцем.

Мар Марыч пошёл в гостиную и бросил книгу в камин.

За обедом ели всякие красивые штуки: омары, мидии, крабы, запечённые в ананасовой лодке.

Вдруг Иван Иванович заметил, что аппетит - это факультатив. Вкушать пищу - не обязательно. Батюшки!!!

Он ещё не знал, что вирус, подхваченный его семьёй, у каждого развивается по-своему. Например, он ещё не испытывал тех проблем с ногтями и волосами, на которые наткнулась его жена. Он не знал, сколько воды и света требуется его телу и зачем. Но он всеми органами почувствовал, что процесс поглощения еды можно исключить из поведенческого репертуара навсегда. Баттттюшки!!!!!!!!!!!!

Мар Марыч пребывал в редкостной для него нерешительности и задумчивости. Всё это очень интересно, однако страшно. Он поглядывал на сотрапезников и, словно сроднившись с ними, читал их чувства. Он даже догадался, что упавший в желудок Ужова краб в ананасовой юбочке была последняя еда, по-человечески заинтересовавшая данного едока в данной жизни. И что если Иван Иванович и съест что-нибудь когда-нибудь ещё, то лишь из вежливости. Или из конспирации. Может быть, из научного интереса, если до него, упаси Бог, доберутся власть и сыщики.

Что делать? И главное - зачем?

Блажен человек, которого

вразумляет Бог, и поэтому

наказания Вседержителя не отвергай.

Иов, 5:17

Мария проснулась под весёлый хруст крахмальной скатерти: Галина, перешёптываясь с Николаем, накрывала стол. Сияло утро. Ворчал электрический самовар. По подоконнику лениво прогуливался громадный палево-розовый кот чрезвычайной пушистости.

- С приездом! - Мария подскочила. - Откуда здесь кот? Вы не понимаете, чем это может кончиться!

- Машенька, - взмолилась Галина, расставляя новенькие бело-голубые пиалки, похожие на гжельские, - не могли же мы Мурзика бросить одного в Сибири! Он хороший, он не съест Петровича. Мы будем следить за ним, у него и клетка есть!

- Господи, - всхлипнула Мария, - ещё один участник, ещё одна ответственность!

Она упала на подушку и уставилась в потолок:

- Он кастрирован?

- Нет, Машенька, он ещё маленький. Совсем котёнок. Шесть месяцев, - жалобно мяукнул Николай, подхватывая безмятежного Мурзика на руки. Хвост котёночка при этом свесился чуть не до колен хозяина.

- Ладно, уже всё равно. За всеми не уследишь... Но вы ему хоть когти стригите, чтобы не царапался. Одного вашего Мурзика нам будет вполне достаточно для такого эффективного обмена, что... Ох! Ну что за напасть! - Мария вскочила, пригладила волосы и, сев за торжественно накрытый стол, сказала: - Рассказывайте. А потом я.

- ...и вот тут мы тебя и вспомнили. - Галина плакала.

Они с Николаем рассказали, как быстро провернули все организационные дела в своём городке, собрали вещи, сдали внаём домик и пошли по соседям прощаться. Дескать, длительная научная экспедиция.

И вот в последний день перед отъездом они заглянули к своей дальней родственнице, у которой давно не были и вообще бывали очень редко, поскольку сама Тамара была многодетная мать, семеро по лавкам, сам - очень нелюдимый, свекровь сердитая, но справедливая, - словом, семья Волковых жила основательно и обособленно и ни в ком не нуждалась. Ухоженный до малой травинки огород вздабривали все вместе, делали запасы, укрепляли погреб, цветы под окошками вечно как только что распустившиеся... Этот дом был оазисом полувымершей крестьянской культуры, впору этнографическую команду присылай.

Так вот. Подходят Галина с Николаем к дому Волковых. Вечереет. Над крышей, как водится, дымок. Цветы, как положено; огород готов к летней работе, окрест пахнет бульоном. На пороге их встречает Волкова, зовёт за стол, всё чинно.

Когда из угла прокуковало семь, они втроём вошли в столовую, где царственно ломился стол на десять персон. Тамара показала гостям, куда сесть, перекрестилась и села сама.

Николай уголком взглянул на жену, оторопевшую от изобилия, и спросил, чуя недоброе, не стоит ли подождать остальных членов семьи.

- А все здесь! - рассмеялась Тамара, показывая на пустые стулья.

- Тамочка, что ты говоришь? - прошептала Галина, пугаясь стеклянного блеска в глазах Волковой.

- Кушайте, гости дорогие! - громко возвестила Тамара Волкова и принялась нахваливать свои соленья, заливные, кисели, студни и прочие неописуемо ароматные, изобильные кушанья, без просвета занявшие всё пространство большого дубового стола с белой скатертью. - И ты, малец, не отставай!

С этими словами она погладила по отсутствующей голове отсутствующего младшего сына пяти лет и положила на его тарелочку изрядную порцию прозрачного, как слеза, танцующего дисперсного студня. Следом она налила ему в старинный лафитничек душистого клюквенного морсу и посоветовала сначала попить, а уж потом поесть. Всем остальным детям она последовательно дала столь же компетентные советы по части манер за столом и по диетологии.