Келли Линк - Все это очень странно Страница 23

Сидя здесь, Хилди научилась различать людей по ногам: коричневый вельвет — отец, синие джинсы — Джеймс или Майрон. У мамы очень маленькие, изящные ступни. М.М. всегда ходит по дому босиком, и ногти у нее на ногах темно-красные, как десять вишенок. Ноги Дженни Роуз запоминать незачем, ее легко узнать по одной бесшумной поступи. Эти ноги могут в любой момент появиться перед столом, бледные и полупрозрачные, как два призрачных деревца. Хилди тогда выпрыгнет из своего укрытия с жутким криком, и испуганная Дженни Роуз, конечно, ее увидит. Но увидит ли она Дженни Роуз?

Вчера за ужином М.М. поставила на стол четыре тарелки: синюю для Джеймса, красную для Хилди, оранжевую для мужа и фиолетовую для себя. М.М. любит порядок, и семья к этому привыкла. Никто не стал бы есть из тарелки другого цвета — у еды тогда, конечно, был бы не тот вкус.

Хилди поставила на стол пятую тарелку, желтую, для Дженни Роуз, и принесла из кабинета матери еще один стул (с шатающейся ножкой). Все это она сделала молча, ей и в голову не пришло говорить что-нибудь М.М., которая все равно не заметила ни своей оплошности, ни того, что ее исправили. За ужином Дженни Роуз молчала. Она и ела-то чисто символически. Ни мистер Хармон, ни М.М. ни разу к ней не обратились — кажется, они ее даже не заметили. Сестра была невидима, прямо как Хилди сейчас, когда сидит под зеленой крышей стола для пинг-понга. Ей чуть не стало жалко Дженни Роуз.

Родители Дженни Роуз пишут ей каждую неделю. Хилди знает об этом, потому что сестра всякий раз отдает марку в коллекцию мистера Хармона. Сейчас у него уже восемнадцать марок, аккуратно вырезанных из конвертов. Лежат на столе в нижней комнате.

Сами письма тоненькие и помятые, будто старые бальные перчатки. Листки с какими-то прожилками, как перья, очень светлые, и Дженни Роуз читает их без всякого выражения на лице. Письма куда-то исчезают, а когда М.М. или мистер Хармон спрашивают Дженни Роуз, как дела у родителей, она отвечает: «Нормально», и больше ничего.

10 октября 1970

Дорогая Дженни,

Мы уже три недели живем в Убуде, при церкви Ньомана. Когда мы ложимся спать, вокруг стрекочут ящерицы, будто стрелочки на карманных часах, а по утрам Ньоман приносит нам лепешки с медом. Помнишь Ньомана? А ящериц помнишь — маленьких, размером с твой мизинец? Зелененькие такие. Смотришь на них, а они на тебя. И никогда не моргают.

Ньоман спрашивал, как ты поживаешь в Америке. Они с женой ждут второго ребеночка. Попросили нас стать его крестными и выбрать христианское имя. Хочешь, если будет девочка, крестим ее Роуз, как тебя?

Здесь ужасная жара, и мы ходим гулять в Обезьяний лес, где сидит та старуха с бананами и метлой, чтобы отгонять обезьян. Помнишь, как они кричат, удирая вверх по деревьям?

Тетя Молли пишет, что ты тихая, как мышка, но я тебя понимаю — такая шумная семья!

С любовью,

Мама и папа

Хилди тихонько стучится в кабинет матери. Открыв дверь, она замечает еще тлеющую сигарету, наспех сунутую в пепельницу.

— Это только вторая, — машинально оправдывается М. М.

— Да кури сколько хочешь, — пожимает плечами Хилди. — Мам, мне нужно съездить в библиотеку. Ты меня отвезешь? Я уже спрашивала Дженни Роуз, ей туда не надо.

М.М. тут же бледнеет. Нахмурившись, тащит из пачки еще одну сигарету.

— Третья. Обещаю, это последняя, ладно? Господи, она такая тихая, можно просто забыть о ней, если б не мокрые простыни. Мне, наверно, нельзя доверять чужих детей — вчера звонила учительница, но как только я положила трубку, все вылетело из головы. Дженни Роуз не сдает домашнюю работу, и они беспокоятся, не слишком ли велика нагрузка. Как по-твоему, она хорошо себя чувствует?

— Не знаю, наверно, — пожимает плечами Хилди. — Она ничего не говорит.

— Все время забываю написать твоим дяде и тете, спросить, было ли у нее раньше недержание, — М.М. отводит руку с сигаретой, и пепел падает на стол. — Дженни с кем-нибудь дружит в школе, кроме тебя и Майрона?

Хилди опять пожимает плечами. Она немного злится, что приходится делить внимание своей рассеянной мамы еще и с Дженни Роуз.

— Нет. По-моему, Дженни Роуз и не хочет никаких друзей. Она любит быть одна. Ты отвезешь меня в библиотеку?

— Солнышко, я бы с удовольствием, но надо закончить проповедь на завтра. Попроси папу, когда он придет.

— Ладно, — Хилди поворачивается к двери.

— Хилди, ты присматривай за ней, хорошо? — говорит М.М. ей вдогонку. — Что-то я беспокоюсь.

— Ладно. А когда папа придет?

— К ужину должен быть, — говорит М.М.

Но мистер Хармон не приходит к ужину. Когда он наконец появляется дома, Хилди уже в постели, а библиотека давно закрыта. Мать так кричит, что слышно даже в спальне. Интересно, слышит ли Дженни Роуз.

На следующий день Майрон и Хилди опять наблюдают за ней. Забираются в беседку, шлепая босыми ногами по теплым пыльным доскам, и по очереди смотрят в бинокль.

— Даже не сдает домашнюю работу? — удивляется Майрон. — Чем же она тогда занимается все время?

— Это мы и пытаемся выяснить, — объясняет Хилди.

Майрон смотрит в бинокль.

— Лежит на кровати. Включает и выключает свет.

Минуту оба молчат.

— Дай мне бинокль, — говорит Хилди. — Как она может включить или выключить свет, лежа на кровати?

Тем не менее это так. В комнате нет никого кроме Дженни Роуз, лежащей на покрывале в цветочек, — как длинный камень, руки по швам. Рядом стоит ваза с тремя апельсинами. Свет включается, выключается, включается, выключается. Майрон и Хилди сидят в беседке. Ветки большого дуба царапают крышу над их головами.

— Я пошел домой, — Майрон пятится к выходу.

— Ты просто трусишь! — у самой Хилди мурашки бегут по рукам, но она осуждающе смотрит на него.

Майрон мелко дрожит.

— Твоя сестра… это ужас какой-то. Хорошо, что мне не надо спать с ней в одной комнате.

Хилди не боится Дженни Роуз. Не боюсь, не боюсь, повторяет она про себя. Как можно бояться девчонки, которая до сих пор писается в постель?

Родители стали ругаться все чаще и чаще. Обычно скандалы начинаются из-за Джеймса, который отказывается поступать в колледж. М.М. боится, что он получит неудачный номер в призывной лотерее и поедет воевать во Вьетнам. Или даже запишется туда добровольцем назло родителям. Мистер Хармон считает, что война скоро кончится, а сам Джеймс на вопросы отвечает уклончиво или не отвечает вообще.

Вечером Хилди смотрит новости в нижней комнате. Ведущий сыплет незнакомыми именами, датами и географическими названиями. Ей кажется, что она уже где-то видела такое выражение лица. Совершенно отсутствующее… как у Дженни Роуз. Будто ведущий сейчас хочет оказаться совсем в другом месте.

М.М. сидит на диванчике рядом с Хилди и курит. Когда в нижнюю комнату спускается мистер Хармон, она затягивается сильнее, но молчит.

— А родители Дженни Роуз не скучают по ней? — спрашивает Хилди.

Отец гладит ее по голове и теребит за ухо.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю, просто интересно, почему они не взяли ее с собой.

М.М. выпускает в сторону телевизора идеально круглое кольцо дыма.

— Я вообще не понимаю, почему они вернулись в Индонезию, — отрывисто говорит она в промежутках между затяжками. — После того, что там творилось, твой дядя решил ехать без нее. Они неделю просидели в крошечной камере с семью другими миссионерами, а потом Дженни Роуз два года кричала во сне и просыпалась в слезах. Не знаю, почему они вообще решили вернуться, но если принять во внимание цели более высокого порядка… вряд ли на первом месте для него были дочь или жена. — М.М. смотрит на мужа через голову Хилди. — Правда?

26 ноября 1970

Дорогая Дженни,

У нас был хороший День Благодарения — сами странствуем, как пилигримы, и думаем о тебе. Наш путь лежит от Явы к острову Флорес, где деревенские жители очень редко слышат проповеди и редко видят таких странных белокожих людей, как мы.

Недавно переправлялись на пароме с Бали на остров Ломбок, там рыбаки вешают на борта лодок фонарики во время ночного лова. Свет льется в воду, косяки рыб сбиваются с пути и плывут вверх, в сети. Папа считает, это очень удачный образ для проповеди. Как ты думаешь?

С берега хорошо смотреть на маленькие лодочки, которые снуют взад-вперед — словно иголки, сшивающие море. Мы с папой плавали на такой, и вода внизу была фантастического зеленого цвета. С Ломбока мы переправились на остров Сумбава, у папы была тяжелая морская болезнь. На пароме подружились с одним пареньком, студентом, который возвращался домой из яванского университета.

Вместе с ним мы проехали на автобусе всю Сумбаву, с одного конца в другой, а когда по дороге попадались деревни, за автобусом бежали ребятишки и кричали: «Оранг булан булан!»