Келли Линк - Все это очень странно Страница 24

Вместе с ним мы проехали на автобусе всю Сумбаву, с одного конца в другой, а когда по дороге попадались деревни, за автобусом бежали ребятишки и кричали: «Оранг булан булан!»

Сегодня утром приплыли на Флорес.

Целуем тебя и все время думаем о нашей дочурке, которая так далеко от нас.

С любовью, мама и папа.

Хилди наблюдает за Дженни Роуз. Никакое это не подглядывание, ведь она обещала маме присматривать за сестрой. Такое впечатление, что Дженни Роуз постепенно исчезает. За ужином или в классе она то ли присутствует, то ли нет. Полуприсутствует. Место, где сестра сидит за обеденным столом, напоминает дырку после только что вырванного зуба, где ощущение пустоты еще непривычно. Учителя никогда не вызывают Дженни Роуз, будто не видят ее.

Вполне живой и настоящей она выглядит только в бинокль, когда лежит на кровати и щелкает выключателем, даже пальцем при этом не шевеля. Хилди тренирует глаза, чтобы они не разучились смотреть на Дженни Роуз. Скоро она станет невидимой для всех, кроме Хилди.

Никто не замечает, что одежда сестры стала ей велика, что ее взгляд и выражение лица становятся все более отсутствующими — как у человека, который закрывает дверь в дом и не собирается возвращаться. Похоже, и саму Дженни Роуз уже никто не видит.

М.М. волнует судьба Джеймса, мистера Хармона — новости по телевизору, и оба все время только ругаются, а что волнует самого Джеймса, никто не знает. Он запирает дверь в свою комнату. От одежды брата Хилди чувствует сладковатый запах марихуаны, знакомый ей по переменам в дальнем конце школьного двора.

Дженни Роуз больше не писается в постель. В половине десятого она идет в ванную, потом ложится и ждет, пока Хилди выключит свет. Что просто бессмысленно, учитывая ее ежедневные упражнения с выключателем. Шлепая босиком к своей кровати, Хилди представляет, как Дженни Роуз молча лежит с открытыми глазами и смотрит в темноту, словно мертвая. «Только не закричать, если свет вдруг включится. Нет, я не буду бояться Дженни Роуз. Интересно, дядя с тетей тоже ее боятся?»

В кромешной тьме тюремной камеры, когда она плакала, умоляя включить свет, отец показал ей один прием. Закрой глаза, сказал он, и подумай о чем-нибудь хорошем. Из прошлого. (О чем?)

Ты закрыла глаза? (Да.) Хорошо. А теперь — помнишь, как мы ночевали на плато Дьенг? (Да.) Ночь была холодная, мы вышли на улицу и стояли в темноте. Там были звезды. Подумай о звездах.

(Свет.)

В этой темноте, как и в той, тюремной, густой от дыхания соседей по камере, она тоже вспоминает звезды. Ночь была безлунная, и в абсолютной чернильной тьме звезды казались окошечками, кусочками стекла, сквозь которые пробивался свет. Они не были крошечными и далекими, они вообще не были похожи на те звезды, которые она видела раньше. Звезды над плато Дьенг. Такие яркие и близкие.

(Темнота.)

Ты помнишь Южный Крест? (Да.) А птиц? (Да.)

Она шла за руку с мамой и папой под священными баньянами, все время глядя в небо, на звезды. V деревья вдруг выстрелили вверх легким хлопаньем крыльев — взлетали проснувшиеся птицы. Звук человеческого дыхания в тюремной камере стал чудесным легким хлопаньем крыльев.

(Свет.)

Помнишь четыреста каменных Будд в Борободуре, помнишь, как семьдесят два Будды тихо сидят в своих ступах, похожих на колокола с дырками-ромбиками? (Да.) Тихо, Дженни Роуз, тихо, доченька, тихо.

(Темнота.)

Помнишь стражника, который дал тебе плошку с бубураям? (Да.) Помнишь Ньомана? (Да.) Ты помнишь нас, Дженни Роуз, помнишь нас?

(Свет.)

— Что ты тут делаешь? — Джеймс натыкается на Хилди в беседке. Она опускает бинокль и как можно равнодушнее пожимает плечами.

— Просто смотрю вокруг.

— Шпионишь за мной, малявка? — он хватает ее за руку, больно, до синяка.

— Зачем мне за тобой шпионить? — кричит Хилди. — Ты самый скучный человек во всем доме! Скучнее ее!

То есть Дженни Роуз, но Джеймс не понимает.

— Куда тебе шпионить, дура набитая! Ты даже конец света заметишь последней! Она того и гляди вышвырнет его из дому, а ты и не почешешься!

— Что? — изумляется Хилди, но Джеймс уже идет прочь. Хилди понятия не имеет, о чем он, но ей точно известно, что марихуана плохо влияет на умственные способности. Бедняга Джеймс.

Свет в ее комнате включается и выключается, включается и выключается.

Свет, темнота, снова свет.

Майрон с Хилди сидят в нижней комнате. Между самостоятельной по биологии и подготовкой докладов по газетным статьям они решают сыграть в пинг-понг — без счета, чтобы размяться.

— Твоя сестра что, паранормальная? — спрашивает Майрон. — Или просто ненормальная?

Хилди подает.

— Нормальнее нас с тобой. Просто разговаривать не любит.

— А, ну да, — он опять промахивается. — И свет она тоже не любит включать, как все люди.

— Ничего такого ненормального в ней нет.

— Ну конечно. Чего тогда мы за ней следим? Спорим, она шпионка? Не, серьезно. Коммунисты подослали. Поэтому тебе и велели за ней смотреть — шпионить за шпионкой! И родители у нее шпионы, это точно.

— Никакая она не шпионка! — Хилди так сильно бьет по мячу, что тот летит в стену. Гораздо быстрее, чем обычный мяч для пинг-понга. Отскочив, белый шарик со свистом несется прямо в затылок Майрону, но за сантиметр от него резко сворачивает и врезается в кашпо с вьюном.

Горшок бешено крутится на длинных плетеных веревках, подпрыгивает и грохается на ковер. Другие горшки, нетронутые, вдруг лопаются в своих кашпо из макраме, как взорвавшиеся бомбочки. На пол по всей комнате сыплется земля, плети ползучих растений, старые мячики, залетевшие туда раньше.

Хилди оглядывается — на пороге стоит Дженни Роуз. Сошла по лестнице бесшумно, точно кошка. Майрон тоже замечает ее. В руках у Дженни Роуз почтовая марка, вырезанная из конверта.

— Извини, пожалуйста, — Майрон осип от испуга. — Я пошутил.

Дженни Роуз поворачивается и идет обратно. Ноги ступают по лестнице без единого звука, тонкие, белые, будто неживые.

Хилди коллекционирует губную помаду. Два тюбика ей дала мама, третий она нашла под сиденьем в отцовской машине. Одна помада красного цвета, такая яркая, что на вкус кажется как леденец. Вторая розовая, а та, которая нашлась в машине, темно-лиловая — когда накрасишься, рот похож на сливу. Глядя на свое отражение в зеркале, Хилди учится говорить соблазнительные слова, складывает губы в блестящее красное «О». «О, дорого-ой, ты самый красивый, самый веселый, самый интересный человек во всем мире! Поцелуй меня, дорогой».

Может, посоветовать Дженни Роуз накрасить губы? Может, тогда люди начнут замечать ее? Может, кто-ни-будь влюбится в Дженни Роуз. В нее, в Хилди, обязательно кто-нибудь влюбится. Она целует свое отражение. Зеркало гладкое и холодное, будто вода в пруду. Если не закрывать глаза, видишь томное лицо и гладкую холодную щеку, прижавшуюся к твоей щеке.

В зеркале Хилди похожа на Дженни Роуз. Наверно, она так долго смотрела на свою странную сестру, что теперь та везде ей мерещится. Голова начинает кружиться, и Хилди прижимает лоб к стеклу.

Майрон больше не приходит к Хармонам. После уроков сидит в Молодежном Христианском клубе, играет в баскетбол, а вечером мисс Орцибел забирает его. В школе он обходит Хилди стороной. Тогда она сама звонит ему и говорит, что ей нужна помощь.

Встречаются они, конечно, в беседке. Даже в туалет к вам не зайду, говорит Майрон.

— Как дела? — спрашивает он.

— Нормально, — отвечает Хилди. Оба вежливы, словно дипломаты.

— Извини, что я обозвал твою сестру коммунисткой.

— Ничего. Смотри, — Хилди нажимает носком кроссовки на край рассохшейся половицы, и под ней обнаруживается стопка конвертов с дырками на месте вырезанных марок. На том, что сверху, стоит дата: 9 июля 1970.

— Это ее тайник. Письма от родителей.

— Надеюсь, ты их не читала? — строго спрашивает Майрон, словно и мысли не допускает, что можно читать чужие письма. Даже письма шпионов.

— Конечно, читала. Она не шпионка, понимаешь? Она просто очень скучает по родителям.

— Правда? Бедная девочка! — иронизирует Майрон.

Хилди вспоминает ощущение холодного зеркала у лба, как оно чуть не подалось под нажимом, будто вода в пруду.

— Майрон, она хочет домой. Хочет исчезнуть отсюда и попасть туда. Переключатель, свет и все прочее — это тренировки. Она собирается переместиться в Индонезию, к родителям.

— Шутишь? — недоверчиво щурится Майрон, но Хилди твердо уверена, что права. Так твердо, словно Дженни Роуз сама ей об этом сказала. В письмах полно рассказов о путешествиях, исчезновениях и внезапных появлениях, но важно другое, то, о чем в них нет ни слова.