Лиза Уэлш - Берлинский фокус Страница 23

На сцене замигали огни, оркестр перешел на жутковатые высокие ноты. Сильви попыталась сбежать, но я оказался проворнее. Я схватил ее за талию и бросил на стол, незаметно появившийся из-за кулис. Сильви кричала, я смеялся. Я грубо привязывал ее толстыми кожаными ремнями, она билась как актриса на рельсах в немом кино, а я, усатый негодяй, злорадствуя, потирал руки. Я набросил на нее салфетку и, надев операционный халат, со скрипом выкатил стол на середину сцены.

Сильви продолжала кричать, и я начал опасаться, что зрители побегут на сцену, но такими тихими я их еще не видел никогда. Они смотрели, не отрывая глаз, то ли с интересом, то ли с осуждением. Я вытащил из нагрудного кармана скальпель, поднял над головой, так что лезвие сверкнуло в зал улыбкой акулы, и с силой вонзил в солнечное сплетение Сильви.

Фальшивая кровь из зашитых в салфетку пакетов брызнула фонтаном на мой халат, лицо и волосы. Я сплюнул горечь и засмеялся как сумасшедший. Ответный смех прокатился по залу. Публика была наша.

Сильви неподвижно лежала на столе. Платье безнадежно испорчено, окровавленные волосы прилипли к голове. Она утерла лицо рукой и спросила по-немецки:

– Нашли?

Я покачал головой.

– Еще нет, но вы не волнуйтесь.

Я грубо сунул сначала одну, а затем и другую руку в кровавую кашу и погрузился по самые плечи, доставая из открытой раны латексные внутренности. Я вытащил печень и покачал головой, полюбовался на биение сердца, с улюлюканьем вывалил на сцену километр кишок, как бывалый матрос, вытягивающий якорную цепь. Зрители смеялись, уверенные, что я найду кольцо, и наслаждались зрелищем в стиле Гран-Гиньоль. Я вынул из хрупкого тела немыслимую кучу вещей: бутылку шампанского, восковую голову, велосипедное колесо. Каждая находка получала свою оценку и долю оваций. Наконец я нашел кольцо. Я поплевал на него, потер о халат и гордо поднял над головой. Осветитель направил прожектор на зеркальный шар. Блики света заплясали по сцене, разлетелись по залу, задрожали на лицах зрителей, будто сияние кольца озарило весь мир.

Концовка вышла топорной, как фанфары, завершающие плохую симфонию, но, по крайней мере, зрители поняли, что надо хлопать. И они хлопали и даже кричали «браво». Я отвязал Сильви, помог ей встать и вывел на середину сцены в окровавленном платье, облепившем каждый изгиб ее тела. Дрожащей рукой она взяла у меня дешевую стекляшку. Улыбнулась мне, прекрасная в брызгах крови, я улыбнулся в ответ и, обняв Сильви за плечи, заставил поклониться публике, поцеловал в щеку и вернул в зал.

Оставшись один на сцене, я снял халат, вытер лицо от крови одним быстрым движением и раскинул руки, купаясь в аплодисментах и чувствуя себя Джеймсом Бондом во фраке после смертельной схватки. Трюк, несомненно, удался. Однако все понимали, что это дешевый розыгрыш.

Я умылся и ждал в гримерке. Целую вечность спустя ворвалась Сильви, взволнованная и счастливая, и попыталась заключить меня в объятия. Я бросил ей полотенце и взъерошил липкие волосы, держа ее на расстоянии:

– Осторожно, костюм.

Она вытерла полотенцем волосы, продолжая смеяться:

– И зачем я столько лет слежу за модой, трачусь на косметику? Всего-то опрокинуть на голову ведро с кровью – и успех обеспечен.

Я протянул ей пачку влажных салфеток. Я уже хлебнул виски, но жутко хотелось пить – не до алкоголя.

– Мужчины проходу не давали?

– Не то слово. – Она возбужденно засмеялась. – Они в восторге от нас, да ведь?

– Похоже.

Сильви улыбнулась, довольная, что я рад не меньшее ее, повернулась и расстегнула платье. Капли пота и фальшивой крови дрожали на бледной спине, словно крошечные миры под стеклом микроскопа. Я подавил желание провести пальцем по влажной линии позвоночника.

– Может, выпьем по кружечке?

Она засмеялась:

– Мне один только что предложил шампанского.

Я медленно отвернулся к стене и почувствовал себя старым развратником, глядя, как ее отражение в зеркале над умывальником стряхивает с себя платье. Я достал из кармана сигареты и закурил.

– Десять лет занимаюсь фокусами, и ни один мужчина не предлагал мне шампанского. – Я затянулся. – Пойдешь с ним?

– Нет, мне кажется, нам лучше отпраздновать вместе. – Она вытянула красную руку. – Меня угостишь? – Я отдал свою сигарету и закурил другую. Сильви завернулась в грязный халат и глубоко затянулась, будто курила траву. – Посмотрим следующий номер, и я помогу тебе с твоим любимым фокусом – исчезновением пива.

– Только если места в первом ряду, – сказал я, думая о холодном пиве в высоких запотевших кружках.

– Договорились. Занимай, я приду, когда приведу себя в приличный вид.

– То есть никогда.

Она легонько шлепнула меня по затылку и убежала в душ.

Народу было меньше, чем казалось со сцены, и я без труда занял столик в центре зала. В кои-то веки официантка не заставила себя ждать, и через пару минут я уже держал холодное пиво в одной руке и сигарету в другой. Я начинал понимать, что и у немцев есть свои плюсы. Я бы начал список с хорошего пива и возможности курить в общественном месте.

Близнецы Архард и Эрхард заканчивали акробатический номер, зеркальное самолюбование, приводившее в восторг компанию голубых за соседним столиком. Братья были покрыты зеркальной татуировкой: зеленые, черные и красные завитки вьются из-под тесных трико по груди и расползаются по рукам, подчеркивая рельеф мышц и стройность тел.

Близнецы походили друг на друга как две капли воды, но я без труда мог различить их. Не только по направлению рисунка на теле, но и по крохотным самодельным татуировкам на запястьях – альфа и омега, сообщавшие миру, кто первым, а кто последним вышел из чрева.

Архард ловко забрался на плечи брату, встал вниз головой на его ладони и медленно поднял правую руку перпендикулярно телу, Эрхард так же поднял левую. Они замерли, и мои соседи зааплодировали в экстазе. Впечатляюще. Я взглянул на часы, и в ту же секунду Сильви села рядом со мной, пахнущая свежестью и цитрусами.

– Крепкие ребята.

– Теперь ты знаешь, кого звать, чтобы открыть банку с огурцами.

– Ну, они не первые в списке.

– Нет?

– Нет, хотя запишу на всякий случай.

Я хотел спросить, кто же номер один, но слова утонули в восторженных криках соседнего столика, провожавшего близнецов со сцены. Рабочие-ниндзя шустро вытащили на сцену огромный лист пластика. Они опустили его на пол, убежали за кулисы и вернулись с настоящей ванной и полудюжиной ведер с водой. Над ванной установили трапецию, и я понял, кто следующий.

На сцену гордо вышел блестящий от масла Коля – мышцы напряжены, плечи расправлены, спина прямая вплоть до накачанной задницы. Выпуклость с другой стороны белого трико выглядела неестественно крупной.

– Кажется, он упаковал свое хозяйство, – прошептал я Сильви.

Но она не ответила, поглощенная Колей, который ходил кругами, как молодой Нуриев по сцене Большого. Он остановился, театрально растер в ладонях мел и бросил надменный взгляд на нас, смертных, слегка усмехаясь, точно большего мы недостойны, хотя я знал, что со сцены зал кажется сплошной темнотой.

Трапеция выглядела слишком высокой, но Коля подпрыгнул и, без труда схватившись двумя руками, медленно подтягивался, пока его грудь не поравнялась с перекладиной. На мгновение он замер, дав нам полюбоваться, и взмахнул ногами, поднимаясь над трапецией и падая вниз в неторопливом вращении на триста шестьдесят градусов, демонстрируя все свои мускулы. Наши соседи не притронулись к выпивке, завороженно глядя, как Коля петлей крутится на перекладине, вперед и назад, меняя хват, вращая стройными бедрами, как белое трико с бешеной скоростью мелькает на фоне черной сцены, все быстрее и быстрее, превращаясь в белый крутящийся клубок.

Я толкнул Сильви в бок, надеясь позабавить ее влюбленными взглядами соседей. Но она отодвинула мой локоть ладонью. Я посмотрел на ее приоткрытый рот и прижатый к зубам язычок… допил пиво и жестом заказал еще.

Коля оседлал трапецию, и она опустилась. Мгновение он неподвижно сидел над водой, затем послышался шорох иглы, и заиграла пластинка.

В эту жаркую ночьХолодный пот застилает глаза, о да,В эту жаркую ночь

Сцену залил голубоватый свет. Коля качнулся взад-вперед, схватился за веревку, играя мускулами, и вдруг исполнил сальто назад, от которого у меня желудок свело. Сильви испуганно вскрикнула.

Я всеми брошен, я одинПод взглядом звезд на небе злымВ эту жаркую ночь

Коля схватился за перекладину и неподвижно повис над ванной, не глядя на публику, но купаясь в аплодисментах. Он нырнул в воду, не отпуская трапецию, намочив ноги и торс, и поднялся в мокром, облепившем тело костюме. Парни за соседним столиком посходили с ума, и Сильви присоединилась к их бурным аплодисментам.

И ни одна любовь мояНе знает, как вернуть рассвет.Так тяжело сдержать себя,Я душу продал бы за светВ эту жаркую ночь

Коля продолжал, забыв о зрителях. Он погружался в воду и взмывал вверх в сиянии брызг, словно ради собственного удовольствия.