Елена Сазанович - Всё хоккей Страница 24

Я думал и первое, и второе, и третье. Но вслух сказал четвертое. Я сказал, что меня чрезвычайно заинтересовали его труды, но окончательное мнение я скажу лишь после полного с ними ознакомления. И невзначай словил себя на мысли, что моя речь постепенно начинает подстраиваться под лексикон Смирновой. Впрочем, чему удивляться. Уже сколько времени я общаюсь только с ней.

– Кстати, а вы нашли папку? Ну, последнюю его работу?

Она отрицательно покачала головой.

– Как– то странно все. Неправдоподобно. Папка должна быть на месте, я в этом просто уверена.

– Может быть, ее украли?

Смирнова вздрогнула и буквально оцепенела. Похоже, для нее эта мысль показалась чудовищной. И она замахала руками, словно от нее отбиваясь.

– Ну что вы! Виталий Николаевич! Даже думать об этом не смейте! Моего мужа окружали исключительно порядочные люди! Среди них были даже гении!

Я лично тоже сомневался, что порядочные люди и тем более гении могут украсть. Но одолжить на время, особенно если это касалось науки. Почему бы и нет?

– Ну, хорошо, Надежда Андреевна, вы только так не волнуйтесь. Я погорячился. Но ведь вполне допустимо, что ваш муж незадолго до смерти мог сам отдать папку кому-нибудь из своих коллег.

– И это невозможно, – вздохнула она. – Дело в том, что в тот… тот страшный вечер… ну, когда Юра пошел на хоккей… я в общем видела папку в его руках. Он перехватил мой взгляд и спрятал ее в ящик и закрыл его на ключ. Вот так.

– А потом он умер, – вслед за ней вздохнул я, начисто забыв, что явился виновником его смерти.

– Его убили, – тихо поправила меня Смирнова.

– Случайно, – еще тише добавил я и перевел взгляд за окно.

– Но к папке это не имеет никакого отношения.

– А когда он умер, – настойчиво повторил я, – в вашем доме было много народа?

– Сами понимаете, его уважали и конечно пришли с ним попрощаться, – она не выдержала и расплакалась, едва опустив голову на мое плечо. Но тут же встрепенулась. – Извините. Впрочем, не так уж много и пришло попрощаться. Юра был не очень общителен. Скорее замкнут, предпочитал компаниям и гостям наш дом.

«А может быть его просто не сильно любили?» – именно такая мысль пронеслась в моей голове. Мысль, которая не раз меня утешала.

– А вот этот человек, я его краем глаза заметил на похоронах. Такой высокий, красивый… Вы что-то про него говорили. Он вроде бы друг вашего мужа.

– И друг, и враг, – просто ответил Смирнова.

Я невольно вспомнил про Саньку Шмырева. В ответе Смирновой не было ничего нового для понятия дружбы.

– Так друг или враг все-таки? И что перевешивает?

– Полное равновесие, – Смирнова улыбнулась лишь краешками губ. – Он очень много значил для Юры. И Юра для него значил не меньше. Вы, возможно, не успели заметить, но он благополучнее других. Это сразу бросается в глаза. Он – самый успешный из их курса. Они вместе закончили университет. У него вышло много книг, за рубежом в том числе. В общем, вполне удачливая судьба. Но в трудную минуту он всегда бросался нам на помощь. Впрочем, Юрочка тоже не раз его выручал.

– Ну, про друга я все понял. А как на счет врага?

– Это исключительно в науке. Они придерживались кардинально различных точек зрения в психоанализе. Они были абсолютные антагонисты с абсолютно противоположным мировоззрением. И здесь ни один, ни второй не шел на компромисс. Юра был романтик в науке. А Макс – прагматик. Но драки шли исключительно словесные. Только на кафедре. В жизни они обожали друг друга.

– Чего не скажешь о вас, – заключил я.

– С чего вы взяли? – Смирнова напряглась.

– Вы его так хвалите, словно до сих пор извиняетесь перед мужем, что никогда не любили его друга.

– Нет, просто я слишком любила мужа, чтобы любить еще кого-то. Тем более того, кто всегда у него выигрывал, – резко ответила она и тут же сама испугалась своего тона. – А возможно, мне просто не хватало для этого сердца. Впрочем, возможно, вы правы. Возможно, я что-то упустила. Все это время я нахожусь словно в прострации. Поэтому действительно вам стоит поговорить с Максом.

Во-первых, я ни с кем говорить не собирался. Но я заметил удивительное качество этой женщины. Робкая, тихая, почти забитая, она умела поставить вопрос так, что невозможно было отвертеться. Впрочем, в сегодняшнем положении мне за многое приходится отвечать. Тем более мне ничего не стоит познакомиться с этим счастливчиком. Вдруг он сможет успокоить мою бунтующую каплю совести. Одно меня настораживало – и он вполне мог оказаться заядлым болельщиком. И я неосторожно ляпнул.

– Скажите, а он любит хоккей?

Да, этот вопрос был некстати. Смирнова побелела и стала лихорадочно развязывать узелки на черном платке.

– Странный вопрос.

– Да ничего странного, – как можно беззаботнее ответил я. – Просто заядлые болельщики слишком времени тратят на разговоры о спорте. А я терпеть не могу спорт.

– А мой муж любил, хотя говорил об этом мало. Но вы не волнуйтесь, Макс – не болельщик. Он любит спорт исключительно в себе. Прекрасно играет в теннис, прекрасно плавает, каждый день по часу проводит за тренажерами. Но дальше этого любовь не идет. Он слишком много болеет за себя, чтобы болеть еще за кого-то.

Смирнова явно недолюбливала этого Макса. А мне он все больше нравился. И чем-то напоминал меня. Почему люди не любят своих успешных сограждан?… Впрочем, ответ на этот вопрос я очень скоро узнал.

В этот вечер мы тепло простились со Смирновой у подъезда ее дома. Она еще долго благодарила меня, со слезами вспоминала своего мужа, сетовала на одиночество и приглашала бывать почаще. По-моему, она начинала ко мне привыкать, как к собаке, с которой не чувствуешь одиночество. И которой можно от души выговориться, не услышав в ответ лая.

Мимо нас прошли две женщины, по всему видимо, соседки. Одна из них не выдержала и укоризненно посмотрела на Смирнову.

– Эх, Надя, а ведь совсем недавно-то схоронила мужа.

Я уже собирался ответить, что я брат. Двоюродный, но не успел. Они гордо минули меня, громко хлопнув дверью подъезда.

– Вас пугают сплетни? – спросил я, кивая на закрытую дверь.

Смирнова в ответ усмехнулась.

– Если бы они меня пугали, разве бы я пригласила вас жить у меня? И мое приглашение остается в силе.

– Вы – смелая женщина.

– Нет, просто мне уже все равно. Все это такие мелочи, от которых иногда хочется расхохотаться. И почему люди так много времени уделяют пустякам? Я раньше тоже уделяла. И теперь очень жалею об этом. Стоило ли на это тратить жизнь? Такую прекрасную жизнь, которая была у меня. А теперь мне все равно. Знаете, меня даже утешают теперь мелкие колкости, гадости. Я отвлекаюсь и хоть чуть-чуть физически чувствую окружающий мир. Хотя мне все равно.

– Это временно. Поверьте мне, – я слегка прикоснулся губами к холодной руке Смирновой. Я в который раз просил у нее прощения.

Где-то вверху злобно хлопнула форточка. Я их не осуждал. Разве они могли знать, что случайный палач пытается вымолить хоть немного пощады.

Говорить с Максом пока не стал. Я закрылся в своей тайной квартире и старался не высовывать носа. Мне было совсем ни к чему, чтобы меня узнали на улице. Ведь по логике вещей и по своему же утверждению я давно купаюсь в волнах далекого теплого моря и валяюсь на пляже рядом с длинноногими загорелыми красавицами. От всей души отдыхая душой… Но вопреки логике и своим утверждениям я валялся на кровати, по собственной воле запертый в четырех стенах. И вместо обжигающего итальянского солнца в мокрое от дождя окно стучались бледные солнцеподобные лучи. Об отдыхе моей души не было и речи.

Все чаще звонил телефон. Это меня настораживало. Об этой квартире никто не знал, а со Смирновой мы договорились, что я ей сам позвоню, когда будут новости. Я подозревал, что репортеришки уже разнюхали про мое тайное пристанище. Однажды как-то не выдержал и со злостью выдернул шнур из розетки. И оказался полностью изолирован от окружающего мира. Это случилось со мной впервые в жизни. Я вообще не жаловал одиночества, и боялся его. Пожалуй, эту черту я унаследовал от своей мамы. А уж если бы она застала меня закрытого в четырех стенах за чтением, уж не знаю, вознесла бы она руки к благодарению или просто залепила бы мне оплеуху.

Но этого узнать я уже не мог. Поэтому действовал по своему усмотрению.

И продолжил изучение трудов Смирнова. Хотя мне это давалось не так уж легко. А Смирнов отчаянно пытался доказать, что такое счастье. Или как стать счастливым. Что означало – как продлить жизнь. Он приводил примеры из жизни известных и неизвестных людей. Как правило, известные оказывались в менее выгодном положении, потому что всю жизнь действовали и вопреки логике, и вопреки здравому смыслу, опираясь исключительно на свой талант и потакая исключительно своим минутным прихотям и желаниям. Но главная их ошибка – это многочисленное окружение. Которому они не противились, а зачастую потакали.