Жан-Филипп Туссен - Фотоаппарат Страница 24

17) Почки, опаленные в горящем виски, были превосходны. Мне предлагали добавить соуса, подливали вина. Хозяйка дома, хоть и была лишь немного старше меня, обращалась со мной, как с сыном. Она сидела слева от меня и, присматривая, чтобы у меня все было, расспрашивала о том-о сем, поинтересовалась, например, играю ли я в бридж. Я сказал, что нет. «Но зато вы, кажется, играете в теннис?» — спросил мой доктор. «Еще бы», — отвечал я. «Правда? — сказала его жена. — Если хотите… приходите завтра в клуб… если будет хорошая погода. Хотите?» «Еще бы», — повторил я. Тут же на завтрашнее утро была запланирована смешанная парная игра, я буду в паре с ее подругой, отличной теннисисткой, сами увидите. Я задумчиво поблагодарил, потом, поколебавшись, признался моему доктору, что у меня нет шортов. Мой доктор, человек действия, предложил немедленно решить эту проблему. Он вытер рот, поднялся из-за стола и скрылся в другой комнате с салфеткой в руке. Через несколько минут он вернулся с шортами, которые положил рядом с моей тарелкой. Потом, усаживаясь на место, он стал прикидывать, где будет проще всего встретиться перед игрой. Вопрос этот, казалось, приобрел в его глазах крайнюю важность. Подумав, он объяснил, что ему нужно еще разобрать кое-какие бумаги у себя в кабинете, так что он будет ждать меня в больнице завтра утром около половины девятого. Я сказал, что идея отличная, и его это, как будто, порадовало. Незадолго до конца ужина, когда я по ошибке собрался промокнуть рот шортами, жена моего доктора забрала их у меня из рук и, не прерывая фразы, протянула мне вместо них салфетку.

18) Мы перешли в гостиную, я сидел в глубоком кресле, потягивая коньяк из круглого бокала, и рассматривал издали шорты своего доктора, трусливо повисшие у меня в левой руке. Они были мне явно очень широки. Нет, ничего не получится, — сказал я и положил их на стол. Дочурка хозяев, одетая в абрикосовую хлопчатобумажную пижамку, тут же слезла со своего стула, схватила шорты и нацепила себе на голову. Она обежала комнату, хлопая в ладоши и явно не собиралась идти спать, так что спустя некоторое время моему доктору пришлось строгим голосом напомнить, что уже половина двенадцатого, и это отчасти подействовало на малютку. Она согласилась идти спать, но, странное дело, отказывалась поцеловать гостя на ночь. Чтобы не казалось, что я так уж особенно жду поцелуя, я безразличным тоном поинтересовался у родителей, как ее зовут. Лаура, — сухо сказал мой доктор, начинавший откровенно терять терпение. Он поймал шалунью за руку, поднял над землей, прикоснулся ее личиком к моей щеке и унес ее из комнаты под мышкой.

19) Когда я вернулся в больницу, там уже выключили все лампы. В вестибюле было темно. В застекленном отсеке горел свет, сестры шепотом переговаривались, вязали; на столе стоял термос и коробка печенья. Я бесшумно проскользнул мимо и свернул в главный коридор. На площадках горели синие ночники. Я тихонько открыл дверь своей палаты и разделся в темноте.

20) На следующий день я вышел из комнаты рано утром в бледно-желтой футболке и полотняных брюках, с теннисной ракеткой в руке и направился к своему доктору. В больничных коридорах было светло, стекла сияли. Я миновал залитый солнцем вестибюль, где разговаривали между собой несколько медсестер, и в конце коридора увидел больного в пижаме, а рядом с ним и своего доктора, шагавшего от стенки к стенке, заложив руки за спину; голову его венчала парусиновая шляпа. Он пожал мне руку и, недовольно покачивая головой, рассказал, что он в скверном настроении: больничное начальство закрыло его кабинет на замок (каждое воскресенье одно и то же, — пожаловался он, ударяя по двери ракеткой).

21) Когда мы бок о бок шли к выходу по центральному коридору, к моему доктору подошел человек. Лицо грустное, шляпа в руках; он стал задавать моему доктору какие-то вопросы, на которые тот отвечал кратко, рассматривая струны на ракетке. Человек не отходил, и в конце концов мой доктор поднял на него глаза и резко заметил, что сегодня воскресенье, а по воскресеньям у него выходной. Мы пошли дальше, и он, вновь сделавшись любезным, поинтересовался, не хочу ли я перекусить.

22) В кафе было многолюдно, как и всегда по утрам в воскресенье — вялое и молчаливое проявление социальной апатии. Солнце освещало уже половину зала. В углу в тени мужчина читал газету, без конца помешивая ложечкой кофе. Мой доктор положил шляпу на стойку, наклонился вперед и нагловато — следствие знания языка — подозвал официанта, чтобы сделать заказ. Пока мы ждали, ему не сиделось на месте, и он стал разогреваться перед игрой в теннис. На нем был спортивный костюм — ослепительно белые футболка и шорты; он вяло размял себе руки, потом ноги. Паренек поставил перед нами кофе. Мой доктор облокотился о стойку, окинул окрестности хищным взором, не прерывая разминки, и остановил свой выбор на маленьком рогалике с вареньем, который тут же проглотил, запрокинув голову как глотают селедку. Потом он промокнул рот салфеткой, взял меня за руку липкими пальцами и заговорил о вечере, который мы вчера провели вместе; шепотом, словно речь шла о чем-то ужасно любопытном, он сообщил мне, что его жена нашла меня довольно милым.

23) Жена доктора ждала нас в теннисном клубе, она сидела на террасе ресторана в коротком платье, запрокинув лицо, над которым виднелись ромбики солнечных очков. Она нашла себе столик в стороне под зонтиком от солнца, рядом с ней восседал долговязый блондин с надутой физиономией. Когда мы подошли, она сняла очки и, радостно улыбаясь, представила нас друг другу — это ее старший брат. Я сказал, что мне очень приятно. Долговязый хранил бесстрастное выражение лица и не шевельнулся на своем стуле, однако, когда мой доктор нагнулся, чтобы обменяться с ним приветственными поцелуями в щеку, вид у братца сделался раздраженным. Мы устроились рядом с ними, положили ракетки на стол. Пока мой доктор, поставив ногу на стул, перевязывал шнурки на ботинках, его жена сообщила нам, что корт удалось заказать только с одиннадцати часов. Мы ждали, болтая о том-о сем, шутили. Погода была хорошая. Время от времени долговязый блондин удрученно вздыхал.

24) Когда по ходу разговора — и только в этот момент, не раньше — жена моего доктора заявила, что ее подруга не придет играть, потому что уехала в деревню к друзьям, я понял, что долговязый и есть мой партнер в парной игре.

25) Уже пора было идти, и мой доктор, высоко подпрыгивая, убежал вперед в сторону корта номер три, и тут долговязый, который продолжал сидеть на своем стуле, как вкопанный, сообщил сестре, что он играть не будет. Когда она, явно удивившись, спросила у него, почему, он отвечал, что не обязан оправдываться. Они обменялись выразительными взглядами, и сестра начала что-то быстро ему говорить, оживленно жестикулируя. Он невозмутимо слушал, но не двигался с места, только ковырял зубочисткой в нижних зубах. Через несколько минут мелкой рысью вернулся мой доктор, издалека подавая нам недоумевающие знаки. Когда ему объяснили ситуацию, он подсел к своему шурину и стал шепотом убеждать его все же сыграть, то хлопая его для убедительности по мясистым ляжкам, то прихватив двумя пальцами его щеку. Долговязый продолжал заниматься зубами, вид у него становился все более измученным, и он отрицательно качал головой. В конце концов, он встал, вынул изо рта зубочистку и тягучим голосом объявил, чтобы мы катились к черту.

26) Жена моего доктора выглядела огорченной. Мой доктор сел на место и с озабоченным видом стал разглядывать свои руки, переводя взгляд с одной на другую, пытаясь успокоиться. Потом он надел шляпу и поправил ее. Со вздохом встал и неуверенно сообщил нам, что пора идти. Porka miseria.[13] Мы пошли. Корт номер три располагался между деревьями в сотне метров от клубного павильона. Мы медленно брели друг за другом по гравию между ухоженными зелеными лужайками. Садовник снял шляпу, приветствуя моего доктора, который, возможно, был также и его доктором. Мой доктор, оживавший по мере того, как мы подходили к корту, пожимал руки, приветствовал игроков через ограды. На последних метрах он даже удлинил шаг и дверцу корта миновал уже бодрыми мелкими скачками. Его жена, неторопливо шагая за ним по дорожке, рассказала мне, что их дочь проведет сегодняшний день у одной из бабушек.

27) Дверца вела к трем одинаковым только что политым кортам с утоптанной землей. Мы прошли первые два и присоединились к моему доктору, который, развернувшись боком на задней линии, уже отрабатывал подачу. Его жена пристроила сумку на край корта, собрала волосы в хвостик и мелкими грациозными шагами проследовала к своему месту. Едва она успела шагнуть на корт, как он отправил ей мяч зверской силы. Очень довольный собой, он закатал рукав футболки, как делают знаменитые теннисисты, и незаметно взглянул в мою сторону, чтобы оценить реакцию; увидев, что я сижу на зеленом стуле, закинув руки за голову, он крикнул мне, чтобы я вставал играть. Я помахал рукой в знак отказа. Он не настаивал, а бросился вперед, сжав челюсти, и отправил не менее зверский мяч в другой сектор.